История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5
Шрифт:
Мы приходим к Интенданту, но портье говорит, что тот вышел в одиночку, что он вернется домой только ночью, и он не знает, где тот обедает.
— Ну вот, — говорит мне прокурор, — день потерян.
— Пойдем поищем его там, где он может быть, у него должны быть друзья, привычки. Я заплачу вам луи за потерянный день.
— Я в вашем распоряжении.
Мы потратили четыре часа в напрасных его поисках в десяти или двенадцати домах. Я разговаривал во всех этих домах с хозяевами, либо с хозяйками, преувеличивая повсюду важность моего дела. Меня выслушивали, мне сочувствовали, и единственное, что говорили мне утешительного, было то, что он непременно вернется к себе ночевать, и в любом случае он меня выслушает.
— В полвторого
— Итак, месье, могу разъяснить вам то, что не является тайной. Моя дочь говорила мне вчера вечером, что была приглашена к м-м XX, и что Интендант также должен там обедать. Так что идите сейчас туда, и найдете его за столом в компании лучших людей Амьена. Советую вам, — сказала она с улыбкой, — пойти туда без предварительного представления. Тамошние слуги, ходящие там от кухни к зале, где все едят, укажут вам дорогу, не спрашивая вас ни о чем. Там вы с ним и поговорите, вопреки его желанию и вопреки тому, что вы с ним незнакомы; он выслушает все, что вы мне тут рассказали ужасного в своем подлинном гневе. Я сожалею, что не могу присутствовать при этом театральном зрелище.
Я быстро отвесил ей реверанс и бегом направился к указанному дому с уже приуставшим прокурором. Я вошел без всяких затруднений вместе со слугами и с моим гидом в залу, где увидел двадцать человек, восседающих вокруг стола в большом веселье.
— Извините, дамы и господа, — сказал я им, — что в том ужасном положении, в котором, как вы видите, я нахожусь, я вынужден явиться нарушить мир и веселье вашего застолья.
При этом комплименте, сказанном голосом гневным, все вскочили. Я был встрепан и весь в поту, лицо было ужасно; можно представить себе удивление компании, состоящей из элегантных женщин и мужчин, готовых за ними ухаживать.
— Я ищу, — продолжил я говорить, — в течение семи часов по всем домам этого города г-на Интенданта, которого, наконец, нахожу здесь, потому что знаю, что он здесь, и, если он имеет уши, он меня сейчас выслушает. Прежде всего, я хочу ему сказать, чтобы он приказал своим сателлитам, которые реквизировали мой экипаж, чтобы они мне его просто вернули, чтобы я мог продолжить свое путешествие. Если каталанские законы предписывают, что за семь унций табака, взятого мной для собственного употребления, я должен заплатить двенадцать сотен франков, я их не признаю, и я объявляю ему, что не хочу платить ни су. Я останусь здесь, я отправлю курьера моему послу, который пожалуется королю, что в Иль-де-Франс нарушают права человека в моем лице, и я получу сатисфакцию. Луи XV достаточно велик, чтобы не желать быть причастным к этому странному способу убийства. Это дело, во всяком случае, если мне назначат репарации, станет делом большой государственной важности, потому что отмщение моей Республики не обратится к убийству французов, путешествующих у нас, но к изгнанию их всех из наших пределов. Вот, кто я такой. Читайте!
Кипя гневом, я швыряю на середину стола мой паспорт. Человек его подхватывает, читает, я соображаю, что это Интендант. В то время, как документ переходил из рук в руки и сотрапезники удивлялись, он, сохраняя высокомерный вид, заявляет, что он находится в Амьене, чтобы следить за исполнением ордонансов, и что, соответственно, я проеду, только заплатив или оставив залог.
— Если такова ваша обязанность, вы должны рассматривать мой паспорт как ордонанс. Будьте сами моим поручителем, если вы джентльмен.
— Разве в вашей стране дело чести — ручаться за нарушителей?
— В моей стране делом чести является не опускаться до бесчестных дел.
— На службе короля нет бесчестных дел.
— Слова палача.
— Выбирайте слова.
— Выбирайте
ваши действия. Знаете ли вы, месье, что я человек свободный, чувствительный и оскорбленный, и что я ничего не боюсь. Вы вынудите меня выбросить вас в окно.— Месье, — говорит мне дама тоном хозяйки, — у меня никого не бросают в окно.
— Гнев, сударыня, часто заставляет терять голову. Но я у ваших ног, чтобы получить прощение. Но соблаговолите принять во внимание, что это первый случай в моей жизни, когда я оказываюсь в силках мошенничества в пределах королевства, где я полагал, что могу опасаться насилия лишь со стороны воров с большой дороги; против них у меня есть пистолеты; против этих месье у меня есть паспорт, но я вижу, что он ничего не стоит. За семь унций табаку, которые я купил в Сен-Омере три недели назад, этот месье спускает с меня шкуру, он прерывает мое путешествие, в то время как король — мой гарант, что никто не посмеет его прервать; хотят, чтобы я платил пятьдесят луи, меня обрекают ярости разнузданной черни, от которой порядочный человек, которого вы видите перед собой, избавляет меня лишь с помощью денег; я вижу, что меня здесь принимают за преступника, а человек, который должен меня защищать, скрывается, прячется. Его сбиры, стоящие на воротах этого города, перевернули мою одежду, мои рубашки, чтобы покуражиться и наказать меня за то, что я не выдал им монеты в двадцать четыре су. То, что со мной произошло, станет завтра новинкой для дипломатического корпуса в Версале и в Париже, и через несколько дней об этом прочтут во многих газетах. Я не хочу платить ни су. Говорите, месье Интендант, должен ли я отправить курьера к герцогу де Жевр?
— Платите. И если не хотите, делайте, что хотите.
— Итак, прощайте, дамы и господа.
В тот момент, когда я, взбешенный, выхожу из залы, я слышу голос, который говорит мне по-итальянски минутку подождать. Я вижу пожилого человека, который говорит Интенданту следующие слова:
— Прикажите, чтобы месье разрешили следовать дальше. Я внесу за него залог. Слышите ли вы меня, Интендант? Вы не знаете итальянского пыла. Я провел в Италии всю прошедшую войну и несколько раз с ним сталкивался. Я нахожу, что месье прав.
— Очень хорошо, — говорит мне Интендант; платите только тридцать или сорок франков в контору, потому что это уже записано.
— Я не хочу ничего платить, повторяю вам. Но кто вы, честный человек, который ручается за меня, не зная, кто я такой?
— Я военный комиссар, меня зовут ла Бретоньер, и я живу в Париже в Отеле де Сакс на улице Коломбье; я буду там послезавтра. Окажите мне честь прийти ко мне, и мы вместе пойдем к г-ну де Бритар, который, основываясь на нашем изложении, освободит меня от поручительства, которое я оказываю вам с истинным удовольствием.
Выразив ему мою полную признательность и заверив, что он увидит меня у себя в самое ближайшее время, я попросил прощения у всей компании и пошел обедать в трактир вместе с моим добрым прокурором, который был вне себя. Поднявшись из-за стола, я дал ему два луи. Без этого человека и бравого военного комиссара мне бы пришлось туго, потому что, хотя у меня и были деньги, я никогда не мог бы решиться выкинуть пятьдесят луи.
Моя коляска стояла готовая у дверей трактира; в тот момент, когда я в нее садился, я вижу одного из служащих, которые меня задерживали, который говорит мне, что я найду там все, что в ней было.
— Это поразительно, — отвечаю я; — найду ли я там и мой табак?
— Табак, мой принц, конфискован.
— Мне это досадно. Я подарю вам луи.
— Один момент. Я сейчас возьму его.
— У меня нет времени ждать. Трогай, почтальон!
Я прибыл в Париж на следующий день. Четыре дня спустя я направился к ла Бретоньеру, который отвел меня к генеральному фермеру Бритару, который освободил его от поручительства. Это был молодой и очень любезный человек, который краснел от того, что заставили меня пережить.