История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

— Вы абсолютно верно выразили мои чувства, мой милый друг, но остается понять, как мы сможем оказаться вместе со всей необходимой нам свободой.

— Я внимательно это обдумаю, а между тем займусь изготовлением Арофа.

Это изготовление меня не заботило, потому что я заранее решил, что это будет просто мед, но я должен был провести с ней без перерыва несколько ночей, и это было сложно. Я сам предложил этот способ и не мог теперь и подумать отказаться. Одна из сестер спала в ее комнате, и я не мог заставить ее проводить ночи вне их отеля. Случай, как и почти всегда, пришел мне на помощь.

Естественная надобность заставила меня подняться на четвертый этаж, и я встретил там поваренка, который сказал мне не идти в кабинеты, так как там кто-то есть.

— Но ты только что вышел оттуда.

— Это правда, но я только заглянул.

— Ладно, я подожду.

— Пожалуйста, не ждите.

— Ты развлекался с девочкой, я хочу на нее взглянуть.

— Она не выйдет, потому что вы ее знаете. Она заперлась.

Я подхожу к двери и в щель вижу Мадлен, горничную Мисс. Я успокаиваю ее, обещаю молчать и прошу открыть, так как мне невтерпеж. Она отпирает, я даю ей луи, и она убегает. Сделав свое дело, я спускаюсь и встречаю на середине лестницы поваренка, который, смеясь, говорит, что я должен обязать Мадлен отдать ему двенадцать франков. Я обещаю ему луи, если он мне все расскажет, и он сообщает мне, что видится с ней на чердаке, где проводит с ней ночи, но что уже три дня хозяйка, поместив там дичь, запирает чердак на ключ. Я велю провести меня туда и вижу через замочную скважину, что дичь не мешает тому, чтобы поместить там матрас; я даю поваренку луи и ухожу, чтобы обдумать мой проект. Я решил, что Мисс легко смогла бы, договорившись с Мадлен, приходить проводить со мной ночи на чердаке. В тот же день я запасся отмычкой и несколькими фальшивыми ключами, а также приготовил жестяную коробочку с несколькими порциями так называемого Арофа. Я смешал для него немного меда с толченым оленьим рогом.

На другой день утром я явился в отель Бретань, где предварительно имел удовольствие открыть и закрыть чердак, не прибегая к отмычке. Я вошел в комнату Мисс, держа ключ в руке, и в немногих словах сообщил ей мой проект, показав, что Ароф готов. Она говорит, что может выйти из своей комнаты, только проходя через комнату, где спит Мадлен, и нам придется посвятить ее в наш секрет, и что она предоставляет мне заботу убедить ее обычными способами, какими договариваются со слугами. Заботил нас лишь поваренок, который, проведав обо всем окольным путем, мог бы решить нам помешать. По этому поводу я должен был проконсультироваться с Мадлен. Я ушел, пообещав Мисс действовать и сообщить ей обо всем через саму служанку.

Я сказал, выходя, что буду ждать ту у Августинцев, и мы обо всем договоримся, и она туда пришла. Полностью разобравшись во всем деле и пообещав, что ее собственная кровать будет находиться в назначенный час на чердаке, она указала, что мы не сможем обойтись без поваренка, и что наши интересы требуют, чтобы он был посвящен в секрет. Она гарантировала его преданность и сказала, что я должен разрешить ей все ему рассказать. Я дал ей ключ и шесть луи, сказав, что все должно быть готово к завтрашнему дню, и что она должна все согласовать с Мисс. Горничная, имеющая своего любовника, была весьма довольна, получив кое-что, в чем была от нее зависима ее собственная хозяйка.

На следующий день я вижу у себя в Маленькой Польше поваренка; я уже его ожидал. Прежде, чем он начал говорить, я предупредил, что он должен остерегаться любопытства моих слуг и не являться ко мне без особой необходимости. Он обещал мне быть осторожным и не сообщил мне ничего нового: на чердаке все будет в порядке к завтрашнему дню, как и обещала Мадлен, когда вся семья отправится в кровати. Он мне отдал ключ от чердака, сказав, что приготовил себе другой, и, похвалив его за такую предусмотрительность, я дал ему шесть луи, которые возымели большую силу, чем все мои слова.

На следующий день я повидал Мисс лишь на минуту, чтобы известить ее, что она найдет меня на чердаке в десять часов, и точно к этому времени прошел туда, убедившись, что никто меня не заметил ни входящим в отель, ни поднимающимся на чердак. Я был в рединготе. В кармане были коробка с Арофом, надежное огниво и свеча. Кроме матраса я нашел подушки и доброе одеяло, необходимое, потому что было холодно и нужно было провести там несколько часов. В одиннадцать часов легкий шум вызвал у меня сердцебиение, которое всегда бывало у меня добрым предзнаменованием. Я выхожу и вижу перед собой Мисс, говорю несколько слов, чтобы убедиться, что это она. Затем я провожу ее в наше пристанище и закрываю его на засов. Быстро зажигаю свечу, и она тревожится. Она говорит, что свет может нас выдать кому-нибудь, кто окажется поблизости. Я отвечаю, что мы должны рискнуть, потому что в темноте ей невозможно будет приладить мне Ароф как следует. Она соглашается, говоря, что потом мы погасим свечу. Мы быстренько раздеваемся, без тех предварительных действий, которые обычно предшествуют этому событию, когда оно происходит из-за любви. Каждый в своей роли, мы оба исполняем их превосходно. В очень серьезной манере, мы имеем вид хирурга, который готовится к операции, и пациента, который ему подчиняется. Мисс в данном случае оператор. Она берет открытую коробку в правую руку, затем ложится на спину и, раздвинув ляжки и подняв колени, она сгибается и в то же время, при свете свечи, которую я держу в левой руке, помещает маленькую капсулу с Арофом в устье отверстия, откуда средство должно попасть на головку существа и, растворившись, начать действовать. Самое удивительное, что мы не смеемся и не испытываем желания смеяться, настолько мы вошли в свои роли. После полного введения, тихая Мисс гасит свечу, но две минуты спустя должна согласиться, чтобы я снова ее зажег. Дело было сделано, в том, что касается меня, превосходным образом, но она в этом усомнилась. Я услужливо сказал ей, что не прочь повторить процедуру. Вежливый тон реплик заставил нас обоих рассмеяться, и ей не составило труда снова приладить мне средство, увидев часть Ароса, который амальгамация заставила, как и следовало ожидать, частично изменить цвет.

В этот второй раз применение средства продлилось четверть часа, и она заверила меня, что все прошло отлично. Я был в этом уверен. Она показала мне, с видом, который выражал любовь и благодарность, что амальгамация была двойного качества, потому что то, что произошло с ней, было вполне наблюдаемо. Она сказала, что, поскольку дело еще не закончено, нам надо бы поспать.

— Вы видите, — сказал я ей, — что я в этом не нуждаюсь, — и она это признала. Новое приготовление, новая схватка до еще более счастливого конца, которая завершилась довольно долгим сном.

Экономическое соображение, которое мне понравилось, заставило ее меня поберечь. Мы должны были сохранить себя для последующих ночей. Она спустилась в свою комнату, и на рассвете я вышел из отеля, сопровождаемый поваренком, который вывел меня через незнакомую мне дверь.

К полудню я явился с визитом у Мисс. Она говорила со мной разумно и старалась выразить свою благодарность, которая меня на самом деле раздражала.

— Я удивлен, — сказал я, — что вы не сознаете, что ваша благодарность меня унижает и указывает, что вы меня не любите, либо, что если вы меня любите, вы не предполагаете во мне любви, равной вашей.

Она согласилась со мной, и мы оба расслабились, но нам нужно было сохранить себя для ночи. Моя ситуация была странной. Хотя я ее любил, я не мог избежать того, чтобы ее не обманывать. Это была моя маленькая месть для моего самолюбия. Она, в свою очередь, чувствовала себя наказанной за то оскорбление, которое мне нанесла, отклонив мою любовь, поэтому у меня были основания сомневаться в ее любви. Чего я действительно добился от нее за время ночей, впустую проведенных в попытках добиться абортирования, было то, что она обещала мне больше не думать о самоубийстве и во всем, что будет, целиком положиться на меня и следовать моим советам. Она говорила мне несколько раз во время наших ночных коллоквиумов, что она чувствует себя счастливой и не перестанет ею быть, если, тем не менее, Ароф не окажет эффекта; но, несмотря на эту прекрасную мысль, она все время на него надеялась и не прекращала применять его в наших встречах, вплоть до последней ночи наших сражений. Она сказала мне при последнем расставании, что все, что мы проделали, представляется весьма способным породить в ее органе новое образование, которое должно бы внушить организму отвращение, последствием которого будет заставить его выбросить плод, которому он являлся хранилищем. Рассуждение как нельзя более здравое.

Убедившись в том, что нельзя более рассчитывать на аборт, и не имея возможности и дальше откладывать подписание брачного контракта с Попелиньером и избегать портных, она сказала мне, что решилась убежать, и поручила мне подумать о способах. Это стало моей единственной заботой. Решение было принято, но я не хотел ни оказаться уличенным в похищении, ни помочь ей покинуть королевство. При этом мы никогда не думали, ни тот ни другая, о том, чтобы соединить наши судьбы путем женитьбы.

С этой заботой, я пошел однажды на концерт духовной музыки в Тюильери. Давали мотет, сочинение Мондонвиля на слова, написанные аббатом Вуазеноном, полное название которого было: «Евреи на горе Хореб» . Было первое исполнение. Собственно, это я дал любезному аббату идею, которую он записал прелестным верлибром. Выходя из своего экипажа в тупике Дофина, я вижу м-м дю Рюмен, в одиночестве выходящую из своего. Она обрадована, что встретила меня. Она говорит, что тоже пришла слушать новинку, что у нее абонированы два места, и я доставлю ей удовольствие, согласившись занять одно. Оценив всю ценность предложения, я соглашаюсь. В Париже не болтают, когда приходят в театр, чтобы послушать музыку, так что мадам не приписала мое молчание грустному настроению, однако она догадалась о нем после концерта по моей физиономии, на которой отпечатались уныние и боль, терзающие мою душу. Она пригласила меня провести часок у нее, чтобы разъяснить ей три-четыре заботивших ее вопроса, и проделать это сейчас, так как она приглашена на ужин в городе.

Все было разъяснено в полчаса, однако очаровательная женщина не могла отказать себе спросить у меня, что со мной.

— Я нахожу вас, — сказала она, — очень необычным; вы явно пребываете в ожидании какого-то большого несчастья; вам настоятельно необходимо дружеское участие. Я не любопытствую о ваших делах, но если я могу вам быть полезна при дворе, скажите, пользуйтесь моим полным кредитом; я готова поставить все, чем располагаю, на вашу карту, даже завтра с утра отправиться в Версаль, если дело срочное; я знакома со всеми министрами. Поделитесь же со мной своими заботами, дорогой друг, и если я не смогу их уладить, сделайте, по крайней мере, так, чтобы я их разделила, вы можете рассчитывать на мою скромность.