История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 6
Шрифт:
Посол встретил его, передав копию грамоты о помиловании, сказав в то же время, что это мне он обязан этим. Этот славный человек, преисполненный удовлетворения, спросил у меня, сколько он мне должен.
— Ничего, кроме вашей дружбы; но если вы хотите проявить ее, доставьте мне честь приехать провести несколько дней у меня, так как я умираю от скуки. Дело, за которое вы меня благодарите, того не стоит, потому что вы видите, как быстро его исполнили.
— Того не стоит? Я работал над ним в течение целого года, сотрясая небо и землю и не имея возможности его решить; и в две недели вы все сделали. Располагайте моей жизнью.
— Обнимите меня и приезжайте со мной повидаться. Я чувствую себя счастливейшим из людей, когда могу оказать услугу такому человеку как вы.
— Я пойду сообщить эту новость жене, которая будет прыгать от радости.
— Да, идите, — говорит посол, — и приходите завтра обедать с нами вчетвером.
Маркиз де Шавиньи,
Он говорил со мной потом о М…, который должен был испытывать по отношению ко мне чувства самой крепкой дружбы. Он был убежден, что верное средство добиться женщины, у которой ревнивый муж, это завоевать ее мужа, потому что дружба по своей природе исключает ревность. На следующий день, на встрече вчетвером, М-м М… мне дала в присутствии мужа заверения в такой же дружбе, и они обещали приехать и провести у меня три дня на следующей неделе.
Я увидел их после обеда, они приехали без предупреждения. Когда я увидел сходящую с коляски также и горничную, мое сердце содрогнулось от радости; радость, однако, была умерена двумя неприятными сообщениями: первое, это то, что моя донна М… должна вернуться в Золотурн на четвертый день, и другое, переданное Мадам М…, — что следует все время терпеть общество м-м Ф. Я отвел их в предназначенное им помещение, которое наиболее отвечало моим намерениям. Оно было на первом этаже на стороне, противоположной моей. Спальная комната имела альков с двумя кроватями, разделенными перегородкой, снабженной дверью. Вход туда был из двух прихожих, из которых первая имела дверь в сад. У меня был ключ от всех этих дверей. Спальня находилась в стороне от комнаты, где должна была поселиться их горничная.
В соответствии с пожеланием моей богини, мы направились к Ф., которая встретила нас весьма хорошо, однако, под предлогом того, чтобы не связывать нашу свободу, не соглашалась проводить все три дня в нашем обществе. Она, однако, сочла своим долгом сдаться на мои возражения, когда я сказал, что наша договоренность касается лишь случая, когда я один. Моя горничная ужинала у себя в комнате, без того, чтобы я ей об этом сказал, и дамы о ней не спрашивали. После ужина я отвел Мадам и М. в их апартаменты, после чего не мог уклониться от того, чтобы проводить Ф. к ней; прикинувшись недотепой, я уклонился от того, чтобы присутствовать при ее ночном туалете, несмотря на ее настояния. Кода я пожелал ей доброй ночи, она сказала мне с хитрым видом, что своим хорошим поведением я заслуживаю достигнуть того, чего желаю. Я ничего ей не ответил.
На другой день, ближе к вечеру, я сказал м-м М…, что, имея все ключи, легко могу проникнуть к ней и в ее кровать. Она ответила, что ожидает, что с ней будет муж, потому что он говорил ей нежности, которые обычно говорит, когда думает осуществить некий проект; но что это можно будет проделать на следующую ночь, потому что, со смешком сказала она, он никогда не делает этого два дня подряд.
К полудню прибыл г-н де Шавиньи. Быстро поставили пятый куверт, но он поднял шум, когда узнал, что моя бонна будет обедать в одиночестве в своей комнате. Дамы сказали, что он прав, и мы все направились заставить ее бросить свою работу. Она стала душой нашего обеда; она чудесно развлекала нас забавными историями, касающимися миледи Монтегю. М-м М…, когда нас никто не мог услышать, сказала мне, что невозможно, чтобы я ее не полюбил. Сказав, что я ее разочарую, я попросил согласия провести пару часов в ее объятиях.
— Нет, дорогой друг, потому что он сказал мне утром, что луна восходит сегодня в полдень.
— Разве нужно позволение луны, чтобы вам исполнить свой долг?
— Именно. Это, согласно его астрологии, средство сохранить здоровье и заиметь мальчика, которое посылают ему небеса, потому что, если небеса не вмешаются, у меня нет надежды на это.
Я вынужден был посмеяться и приготовиться ждать до завтра. Она сказала на прогулке, что жертвоприношение луне было проделано, и что для полной уверенности и свободы от всяких неожиданностей она доставит ему нечто экстраординарное, после чего он уснет. Соответственно, она сказала, что я могу прийти к ней через час после полуночи.
Уверенный в моем близком счастье, я предавался радости, той, что испытывает любовник, столь долго ее дожидающийся. Это была единственная ночь, на которую я мог надеяться, потому что назавтра М. решил ночевать уже в Золотурне; я не могу назвать более счастливой секунды, чем первая.
После ужина я проводил дам в их апартаменты, затем вернулся в свою комнату и сказал своей бонне, чтобы шла спать, так как мне надо много писать.
За пять минут до назначенного часа
я вышел и, поскольку ночь была темна, обошел вслепую вкруг дома. Я хотел отпереть дверь в помещение, где был мой ангел, но нашел ее открытой, и не мог понять причины. Я открываю дверь второй прихожей и чувствую прикосновение. Рука, которую она положила мне на рот, указала, что я не должен разговаривать. Мы бросились на большое канапе, и в один момент я оказался на вершине своих желаний. Было летнее солнцестояние. Имея в запасе только два часа, я не терял ни минуты; я использовал их все, чтобы повторно изливать свидетельства огня, который меня пожирал, на божественную женщину, которую, как я был уверен, я сжимал в своих объятиях. Я находил, что решение, принятое ею, не ждать меня в своей постели, было замечательным, потому что шум от наших поцелуев мог разбудить мужа. Ее страсть, которая, казалось, превосходила мою, вздымала мою душу до небес, и я чувствовал убеждение, что из всех одержанных мною побед эта была первой, которую я мог восславить в полной мере.Бой часов известил, что я должен уйти; я поднялся, дав ей самый нежный поцелуй, и вернулся в свою комнату, где, в самом полном удовлетворении сердца погрузился в сон. Я проснулся в девять часов и увидел М., который с видом глубокого удовлетворения показал мне письмо, только что полученное им от своего кузена, которое возвещало о его благополучии. Он пригласил меня прийти принять шоколаду в его комнате, пока его жена занимается туалетом. Я поспешно надеваю домашнюю пижаму, и в тот момент, когда собираюсь выйти вместе с М., вижу входящую Ф., которая с оживленным видом говорит, что она меня благодарит, и что она уезжает в Золотурн.
— Подождите четверть часа, мы пойдем завтракать вместе с М-м М…
— Нет; я только что пожелала ей доброго утра, и я уезжаю. Адьё.
— Адьё, мадам.
Едва она вышла, М. спросил у меня, не сошла ли она с ума. Он мог бы в это поверить, потому что хотя бы из вежливости она должна была бы подождать до вечера, чтобы уехать вместе с М. и М-м.
Мы идем завтракать и обмениваемся комментариями к этому внезапному отъезду. Затем мы выходим, чтобы пройтись по саду, где находим мою бонну, к которой подходит М. Мадам мне кажется слегка подавленной, и я спрашиваю, хорошо ли она спала.
— Я спала только четыре часа, напрасно прождав вас в постели. Какое препятствие могло помешать вам прийти?
Этот вопрос, которого я никак не ожидал, заледенил мне кровь. Я смотрю на нее, я не отвечаю, я не могу оправиться от изумления. Я пришел в себя, ощутив ужас, догадавшись, что та, что была в моих объятиях, была Ф. Я отступил в сень деревьев, чтобы скрыть смятение, которое нельзя себе и представить. Я почувствовал себя умирающим. Чтобы остаться на ногах, я оперся о дерево. Первая мысль в моей голове, мысль, которую я сразу отбросил, была та, что М-м М… хочет отречься от содеянного; любая женщина, которая отдается кому-то в темном месте, имеет право отказаться от того, что было, и невозможно уличить ее во лжи; но я слишком хорошо знал М-м…, чтобы допустить, что она способна на столь низкое вероломство, неведомое никому из женщин, кроме настоящих монстров — ужаса и позора людского рода. Я в тот же миг увидел, что если она сказала, что напрасно ждала меня, для того, чтобы доставить себе развлечение моим удивлением, она лишена деликатности, потому что в материи этого рода малейшее сомнение может убить чувство. Я, наконец, увидел правду. Ф. ее заменила. Как она это сделала? Как она все узнала? Узнать это можно было путем рассуждения, и рассуждение пришло вслед за идеей, поразившей ум, который, вслед за унижением, растерял в значительной мере свою силу. Я находился в ужасающей уверенности, что провел два часа с монстром, вышедшим из ада, и мысль, которая меня убивала, была та, что я не мог не признать, что ощущал себя тогда счастливым. Я не мог себе этого простить, потому что различие между одной и другой было огромным и достаточным, чтобы привести к безошибочному суждению все мои чувства, из которых, однако, не были задействованы зрение и слух. Но этого было недостаточно, чтобы меня извинить. Мне должно было бы хватить и осязания. Я проклял любовь, природу и мою подлую слабость, когда согласился сохранить у себя этого монстра, который обесчестил моего ангела и сделал меня неприятным самому себе. В этот момент я приговорил себя к смерти, но решил, прежде чем кончить жизнь, порвать также на куски собственными руками эту мегеру, которая сделала меня несчастнейшим из людей.
В то время, как я плавал в водах Стикса, появился М., который спросил, не чувствую ли я себя плохо, потому что испугался, видя меня побледневшим; он сказал, что его жена беспокоится об этом; я ответил, что покинул их по причине случившегося со мной легкого головокружения, и что чувствую себя уже хорошо. Мы пошли присоединиться к остальным. Моя бонна дала мне кармелитской воды и сказала в шутку, что меня столь сильно задел отъезд Ф.
Оказавшись снова с М-м М…, вдали от ее мужа, который болтал с Дюбуа, я сказал ей, что меня обеспокоило именно то, что она сказала мне, явно, в качестве шутки.