История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9

Я иду, обо мне объявляют, и после приглашения вводят. Я величаю его полным титулом, который не давал ему никогда в Париже, где и никто его ему не давал. Он говорит, что с удовольствием меня снова видит, однако с некоторым холодком. Он понимает, что я остановился из-за плохой погоды; я говорю, что если он позволит, я остановлюсь в его замечательном городе (который отнюдь не замечательный) на весь день; он отвечает, что я волен поступить, как мне хочется, и поясняет, что проводит здесь время охотней, чем в Монако, где обстановка принцессе не нравится, также как и ему самому. Я прошу меня ей представить, и он приказывает кому-то отвести меня к ней.

Она была за своим клавесином, аккомпанируя арии; она поднялась и, поскольку не было никого, кто мог бы меня представить, я сказал ей свое имя. Нет ничего более неловкого, чем мужчина моего статуса, который представляется сам. Принцесса делает вид, что ей не нужно знать ничего более, и чтобы мне что-то сказать, ищет какое-нибудь соответствующее положение в правилах вежливости, в разделе представлений; однако я не оставляю ей времени на размышления и объясняю все в немногих словах, за исключением того, что со мной две мадемуазели. Эта принцесса была красива, приветлива и обладала многими талантами. Она была единственная дочь. Ее мать, которая знала принца Монакского и предвидела, что он сделает ее несчастной, не хотела ее ему отдавать; но она должна была решиться на это, когда та ей сказала: «Или Монако, или монашка».

Но вот появился принц, преследуя одну из горничных, которая убегала от него, смеясь, но принцесса сделала вид, что ничего не замечает, и завершила фразу, которую мне высказывала. Я откланялся, и она пожелала мне доброго пути. Я снова повстречал принца, который попрощался со мной и пригласил всегда приходить повидаться, когда буду проезжать мимо. Я вернулся в гостиницу и заказал обед на троих.

В княжестве Монако имелся французский гарнизон, и принц получал за это пенсион в сто тысяч франков. Он имел на это право, и этот гарнизон придавал ему чести и видимости величия.

Молодой офицер, весь нарядный, завитой в пух и прах и пахнущий амброй, остановился перед нашей открытой комнатой и проявив наглость, спросил, не позволим ли мы объединить его хорошее настроение с нашим. Я холодно ему ответил, что он этим окажет нам много чести, что должно было сказать — ни да ни нет; но француз, сделав первый шаг, уже не отступает и не позволит сбить себя с толку.

Развернув ворох любезностей перед моими красотками, выдав кучу коротких фраз без всякого смысла и не давая им времени ответить, он повернулся ко мне и сказал, что, зная, что я говорил с принцем, он удивился, что тот не пригласил меня обедать в замке вместе с этими очаровательными дамами. Мне пришлось ему ответить, что я не представил принцу этих очаровательных дам.

Едва это услышав, он вскакивает с энтузиазмом, он говорит, что теперь он этому не удивляется, что он идет дать отчет Его Светлости и что, соответственно, он будет иметь честь обедать с нами при дворе. Проговорив это, он сбегает по лестнице и уходит.

Мы смеемся все трое над пылом этого ветреника, уверенные, что не будем обедать ни с ним, ни у принца.

Он возвращается четверть часа спустя, веселый, и приглашает нас с торжествующим видом обедать в замке, от имени принца. Я прошу его поблагодарить Его Светлость и принести ему в то же время наши извинения. Я говорю, что, поскольку погода улучшилась, я настоятельно хочу отъехать, съев наскоро кусочек. Он настаивает, он упрашивает, и, наконец, вынужден удалиться с огорченным видом, чтобы пойти сказать принцу, что ничего не выходит. Я думаю, что на этом дело кончится, но не тут то было.

Еще четверть часа спустя он возвращается с еще более довольным видом и говорит дамам, не обращая больше на меня внимания, что он дал Его Светлости описание их прелестей, настолько близкое к действительности, что тот решил сам прийти обедать вместе с ними.

— Я приказал, — сказал он им, — чтобы поставили еще два куверта, так как я тоже буду иметь эту честь. Вы увидите его через четверть часа.

Очень хорошо, — говорю я ему, не задумавшись ни на мгновенье — я сейчас схожу на мою фелуку, чтобы взять превосходный паштет, который принц оценит. Пойдемте, дамы.

— Вы можете, месье, оставить их здесь. Я составлю им компанию.

— Я благодарю вас, но им тоже надо кое-что взять.

— Вы позволите, чтобы я составил вам компанию?

— Конечно, можно.

Я спускаюсь и спрашиваю у хозяина, сколько стоит обед.

— Месье, все оплачено. Я только что получил приказ, что не должен вам предъявлять никакого счета.

— Это, несомненно, добрый поступок принца.

Я присоединяюсь к девицам, и моя племянница принимает мою руку, смеясь от души над тем, как офицер рассыпает комплименты Марколине, которая не понимает ни слова из того, что офицер-француз ей говорит, а он не может этого знать, потому что не дал ей времени об этом сказать.

— За столом, — говорит мне племянница, — мы хорошо посмеемся; но что мы будем делать на фелуке?

— Мы отправляемся. Молчи.

— Отправляемся?

— Немедленно.

— Вот это да!

Мы заходим на фелуку, и офицер, очарованный моей красивой коляской, принимается ее изучать. Я тихо говорю хозяину барки, что хочу немедленно отчалить.

— Немедленно? Но аббат и ваш секретарь пошли пройтись, и два из моих матросов тоже.

— Это неважно. Они придут в Антиб пешком; здесь только десять лье; я хочу отправляться, говорю вам; поспешите.

— Этого достаточно.

Он поднимает цепь, и фелука отчаливает. Ошеломленный офицер спрашивает у меня с глупым видом, что сие означает.

— Это означает, что я направляюсь в Антиб; и я увожу вас туда со всем моим удовольствием.

— Вот это развлечение, из самых забавных… Но вы шутите.

— Это в самом деле так, и ваша компания нам очень приятна.

— Проклятие! Верните меня на землю, потому что, дамы, извините мою невежливость, но у меня нет времени ехать в Антиб. Это будет в другой раз.

— Верните же месье на землю, — говорю я хозяину, — так как наша компания ему не по вкусу.

— Это не так, клянусь честью, потому что эти дамы очаровательны, но вы понимаете, что принц будет вправе рассердиться на меня, потому что думает, что я договорился с вами насчет того, чтобы предоставить ему это развлечение, и это не может его не огорчить. Что он скажет? Но что касается меня, я тут совершенно ни причем. Прощайте, дамы и месье.

Марколина была удивлена и, ничего не понимая, не могла над этим посмеяться, но моя племянница держалась за бока, так как ничего не могло быть комичней, чем тон, с которым офицер воспринял случившееся.

Клермон предложил нам обед, как нельзя более деликатный. Все вызывало у нас смех, особенно то комическое удивление, которое Пассано и мой глупый брат должны были испытать, придя обратно и не найдя там фелуки. Я не сомневался, что увижу их завтра в Антибе.

В четыре часа мы миновали Ниццу и в шесть пристали в Антибе. Клермон позаботился перенести в мои комнаты все с фелуки, отложив на завтра обустройство моей коляски. Мы поужинали очень весело и с большим аппетитом, как всегда после моря, где самый воздух возбуждает желудок. Марколина, слегка опьянев, легла в кровать и сразу заснула, и моя племянница сделала бы то же самое, если бы я не поймал ее на слове с той нежностью, что придает красноречию любовь. Она согласилась, не отвечая мне, но с видом полнейшего удовлетворения.