Истребитель 2Z

Урландо, усевшись перед распределительной доской, усмехнулся в ответ:

— Называйте материал, как хотите. Кроме всех качеств, которые необходимы для истребителя, материал мой еще и светопроницаем. Вернее, он проницаем для света только в одном направлении. Поэтому мы отсюда видим все вокруг, а снаружи нас не видят. Человечество еще мало знает о строении материи и напрасно пренебрегает изучением пластических масс. Особой твердости от «2Z» и не требуется. Его сила не в этом…

— В чем же? — тихо спросил Лебедев.

Единственный глаз Урландо вспыхнул, как будто там чиркнули спичкой:

— Вы очень любопытны, Лебедев. Сидите спокойно. Можете привязать себя вот этими ремнями. Но сегодня я рискованных виражей делать не буду. Мы просто прогуляемся.

Рупор перед Урландо запищал тонким человеческим голоском. Урландо завертел рычажками:

— Они устроились в убежище… Энергия дана.

— Я не совсем понимаю… — полувопросительно заметил Лебедев.

— «2Z» приводится в действие энергией, передаваемой без проводов из пункта, находящегося далеко отсюда, в зоне безопасности, — самодовольно подчеркнул Урландо.

— Что вы хотите делать?

— Из моего торжества я не делаю тайны. Особенно от вас, Лебедев. Расширяя известные опыты Вуда с ультразвуковыми колебаниями, я пришел к интересным выводам. Вуд, увеличивая частоту звуковых волн, делал их неслышными. Но зато они становились смертоносными. Звук фа-диез, учащенный в тысячу раз и поднятый на пятнадцать октав выше средней октавы, звучал неслышно и моментально убивал лягушку, расположенную в ста десяти миллиметрах от источника звучания. В моем истребителе я получаю вибрации такой частоты, что они не только убивают все живое, но и разрушают, превращая в пыль, камни и металл!

Лебедев в волнении вонзил ногти в кожаную обивку.

— Радиус действия? — спросил он глухо.

— Не превышает километра. Но заметьте: в добавление к ультразвуку, мой «2Z» вырабатывает во время действия отравляющие вещества огромной токсичности. Облако моего ОВ может итти даже против ветра по раз данному направлению. Выработка идет непрерывно, газ убивает быстро и безболезненно.

— Что это за ОВ?

— Я беру его из воздуха. Способ получения в принципе совершенно такой же, как способ получения удобрительных веществ в машине Бутягина.

— Все-таки вы рискуете, что зенитки сковырнут вас, — едва выговорил Лебедев, стараясь преодолеть волнение.

Тайна химических формул из книжечки, найденной Гуровым, начинала расшифровываться.

— Зенитное орудие должно бить мне только в лоб, — криво засмеялся Урландо. — Иначе любой снаряд для «2Z» безопасен.

Мысли молниеносно замелькали в голове у Лебедева: задушить фашиста голыми руками, пожертвовав своей жизнью для родины, или, может быть, постараться проникнуть в его секреты… Ему не удалось совладать с внутренним волнением, и он не мог смолчать:

— Я вижу разницу между вами и Бутягиным. Одну и ту же мысль, одну и ту же химическую формулу вы заставляете родить ужас и смерть, а мы стараемся извлечь из нее радость и пользу.

— Вы угадали, Лебедев. Моя машина — смерть, — своим обычным жестким тоном сказал Урландо. — Но не агитируйте меня, сидите спокойно. Если вы будете волноваться, то можете наткнуться на маленькую иглу, скрытую в сиденье, и она усмирит вас навеки.

Лебедев понял, что смерть шарит вокруг него.

Наш мирный труд

Ласковое утреннее солнце медленно поднималось над заволжскими просторами. Бутягин вышел из авто и приложил бинокль к глазам:

— Шестой участок левее?

Директор совхоза показал рукой:

— Забирайте больше влево, Николай Петрович. Где два комбайна работают, видите? Так вы еще левее.

— А комбайны на шестом?

— На шестом и на пятом. «Альбина» — вне конкуренции. На прошлой шестидневке «мильтурм 114», по-вашему указанию, попробовали, — тоже прорастание эффектное.

— Боюсь, что по некоторым причинам нам от «альбины» вообще придется отказаться… Впрочем…

Бутягин внимательно смотрел в бинокль:

— На седьмой участок, я вижу, выехала одна машина…

Директор прищурился:

— Номер двадцать третий. Работу начнут ровно в четыре пятьдесят. С этого пригорка мы всё увидим.

Глаза директора улыбнулись по-хорошему.

— Я вас, Николай Петрович, сюда привез, чтоб вы своим изобретением, так сказать, на расстоянии полюбовались. Машину свою вы знаете до малейшего винта, а вот посмотрите на нее в перспективе, а?

Он глянул на часы:

— Осталось полминуты…

На седьмом участке машина «Урожай» подошла к краю поля. Молоденькая водительница машины не спеша подтянула узел цветистого платка на голове. Стрелка на золотых часах-браслете показывала пять утра. Бригадир дружески кивнул головой девушке:

— Шура, а вон на пригорке сам профессор с товарищем директором на тебя смотрят! Покажи темп.

— Обязательно, — отозвалась Шура и включила электромотор.

Машина двинулась по седьмому участку совхозных полей.

На пригорке около авто директор сказал Бутягину:

— Начали… Машину Шура Носкова ведет, та самая, что на слете рапортовала. Молодчина!

А Бутягин не мог оторвать глаз от бинокля. Он видел широкую черноземную степь, прорезанную аккуратными линейками водооросительных каналов. Вот работают комбайны, снимая урожай «альбины 117». Вот люди в широкополых соломенных шляпах двигаются по краям поля. Грузовики, наполненные свежим зерном, важно переваливаясь, сытые и довольные, выезжают на темный глянец шоссе, там прибавляют ход, бесконечным караваном мчатся к горизонту, где чуть-чуть видна серебряная нить далекой Волги. А сюда, левее, где вдоль границы седьмого участка тянутся излучающие антенны, проворно и деловито продвигается машина «Урожай». Видна яркая пунцовая повязка на голове водительницы. Да, это Шура, та самая девушка, которая этой весной в Кремле, принимая ценный подарок из рук наркома, скромно сказала:

— Бригады обещают, что все урожайные рекорды обязательно будут нашими, советскими…

Шура Носкова повернула машину, чтобы обрабатывать следующий ряд. И Бутягин вдруг почувствовал, что сердце его забилось в радостном, непередаваемом волнении. Он увидел и ощутил всю красоту грандиозной картины всепобеждающего свободного труда на свободной земле. Темное пространство степи постепенно начинало зеленеть. «Альбина 117» росла, повинуясь гению человека, и земля, старая заволжская земля, раньше изнывавшая от жажды, непокорная и суровая, теперь послушно работала, радостно отдавая людям все свои скрытые силы.