Истребитель драконов

Гипотезу Ираклия Моравы безумной мог назвать только человек, никогда не бывавший на острове Буяне и ничего о нем не слышавший. Я, правда, больше склонялся к мысли, что дело здесь не в прабабушке, а в отце или дедушке, которые имели доступ к древней гробнице и почерпнули там, сами того не желая, древней магической силы, которая потом, как проклятье, распространилась и на потомков. Я лично встречался с одним таким оборотнем по имени Артур де Вильруа, все несчастья которого начались именно с прадедушки, вздумавшего потревожить прах давно ушедшего в мир иной атланта.

— Вам, конечно, видней, Чарнота, — вздохнул Сокольский, — вы лучше нас всех знакомы с причудами острова Буяна, но я бы на вашем месте был настороже. Ибо в конечном счете мы ничего не знаем ни о намерениях этого Сусанина, ни о силах, которые за ним стоят. Что вы собираетесь сейчас делать?

— Хочу навестить Владимира Дракунова.

— К сожалению, этот тип исчез из поля нашего зрения. А квартира, в которой он жил совсем недавно, пуста.

— Меня проводит к нему Шварц.

— Ну что ж, ни пуха вам, ни пера. Я мог бы отправить с вами Михаила и Василия, если, разумеется, вы нуждаетесь в их помощи.

По наступившей в салоне тишине я без труда определил, что Михаил с Василием не горят желанием сопровождать меня в трудном походе, да и толку от них на острове Буяне, честно говоря, никакого. Именно поэтому я и отверг любезное предложение Станислава Андреевича.

— Думаю, что в данных обстоятельствах они будут нужнее здесь, чем там. Все-таки у них огромный опыт общения с вампирами, и без них вам просто не справиться.

Покинув озабоченных сотрудников Конторы, я вернулся в дом, где меня поджидала нечистая сила в лице Верки, Шварца и Макара Ефремовича Сусанина. Сусанин держался спокойно, Верка мечтала о мести, а Шварц беспрестанно дергался, видимо мучился жаждой, поскольку вампиром он стал, а вот вкуса крови еще не попробовал. Следовало как можно быстрее увести эту шайку из пределов Российской Федерации, дабы избежать больших потрясений в нашем и без того неспокойном отечестве.

— Ну, господин Шварц, ведите нас в пасть дракона, — обратился я с призывом к Генриху Иоганновичу.

— Ой мама! — воскликнул в восторге Ираклий Морава.

— А вас я попрошу остаться, господин Сидоров. Борьба с нечистой силой не входит в круг обязанностей драматурга. К тому же мировая культурная общественность мне не простит, если я лишу ее одного из самых ярких пахарей на ниве постмодернизма.

— Вы мне льстите, Чарнота, — скромно потупился Ираклий.

Наш с драматургом обмен любезностями прервал впавший в истерическое состояние Шварц. Генрих Иоганнович категорически отказался выступать в роли проводника. Его обуяли страх и нежелание вновь встречаться лицом к лицу с типичными представителями ада. Если бы ситуация складывалась менее драматично, то я, безусловно, вошел бы в положение перепуганного эмиссара, но сейчас я расценил его поведение как саботаж со всеми вытекающими из этого последствиями.

— Это насилие над личностью, господин Чарнота. Я буду жаловаться на вас в европейский суд по правам человека.

— А где вы видите человека? — удивился Марк Ключевский.

— А я, по-вашему, кто?

— Вампир, — пояснил жрец храма Тьмы растерявшемуся эмиссару. — А юрисдикция Страсбургского суда на нечистую силу не распространяется.

— Тебя пристрелят, Генрих, — мрачно прокаркал Вацлав Карлович Крафт. — У мирового сообщества не хватает сил для борьбы с терроризмом, а тут еще вампиры. Есть устная договоренность между лидерами ведущих держав — с нечистой силой не церемониться.

— Но я ведь не по своей воле стал вампиром!

— А кому это интересно? Пристрелят во избежание, и все.

Видимо, Шварц не был новичком в мировой политике, а потому, прикинув все «за» и «против», он пришел к выводу, что в словах Вацлава Карловича слишком много правды. Бывали в истории человечества моменты, когда оно, наплевав на законодательные акты, действовало в рамках инстинкта самосохранения. А этот инстинкт в данном случае требовал действий быстрых и решительных, выходящих за рамки гуманизма.

— Я подчиняюсь насилию, — воздел руки к небесам незадачливый вампир. — А о твоем поведении, Вацлав, я сообщу Высшему Совету.

На Крафта угроза коллеги по Тайному обществу не произвела особенного впечатления, и он молча подтолкнул в спину замешкавшегося Шварца. Эмиссар повел нас в подвал. К той самой светящейся букве «Д», которую мы с интересом рассматривали еще совсем недавно. Между прочим, я и сейчас затрудняюсь сказать, кому принадлежит эта печать — Владу Дракуле или Люциферу.

Увлекшись размышлениями на эту тему, я прозевал начало перехода из одной реальности в другую. Меня ослепила яркая вспышка, а когда я наконец открыл глаза, то обнаружил, что смена декораций уже произошла и наша исследовательская экспедиция переместилась из подвала хохловского особняка в величественное сооружение, способное поразить неискушенного человека не только габаритами, но и качеством отделки. Неискушенным среди нас оказался только Ираклий Морава, и именно ему принадлежало идущее от самого сердца восклицание:

— Какая красота!

В принципе я понимал чувства неофита, ступившего на загадочную землю славного острова Буяна, понять я не мог другого: как драматург вообще здесь очутился, если я русским языком приказал ему оставаться в доме Хохлова.

— А я сюда и не собирался, — обиделся Морава. — Меня засосало.

Спорить с Ираклием Сидоровым было совершенно бессмысленно, ведь отправить его назад мы уже не могли. Скорее всего, он действительно не собирался нас сопровождать, но, будучи человеком любопытным, не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать за нами в момент ухода. Больше всех в случившемся виноват был, конечно, я, поскольку не сумел просчитать ситуацию и оценить ее далеко идущие последствия. Вопреки моим предположениям, тайный ход из дома Хохлова вывел нас не на конспиративную квартиру Владимира Дракунова, а в совершенно незнакомый мир, все прелести которого нам еще предстояло постичь.

— Ничего не понимаю, — растерянно произнес вампир Шварц, — это совсем другой дом. Я здесь никогда не был.

Назвать просто домом столь величественное сооружение значило сильно погрешить против истины. Скорее всего, это был храм, посвященный давно забытому в нашем мире божеству. На это указывал и огромный отливающий золотом алтарь, установленный посреди зала, а также стены святилища, настолько густо усыпанные рунами, иероглифами и рисунками, что под ними терялись серые монолиты, из которых и было сложено это грандиозное сооружение.

— Это ведь чистое золото! — ахнул Морава, прикасаясь к алтарю.

— Не трогайте руками! — рявкнул на незадачливого драматурга Крафт.

— А разве мы в музее? — удивился Ираклий.

— Боюсь, что нет, — отозвался на его вопрос Ключевский.

Я тоже боялся, что мы попали в ловушку, приготовленную для нас хитроумным Владом Дракулой. В ту самую ловушку, о которой упоминал наш ненадежный проводник Генрих Шварц. Я попытался найти на стенах если не знакомые слова, то хотя бы буквы или символы, но, увы, в этой замысловатой вязи не нашлось ничего, что могло бы порадовать мои глаза. Что же касается рисунков, то они, мягко говоря, повергали в изумление даже нас, много чего повидавших в своих головокружительных путешествиях по острову Буяну. В них не было ничего, что отвечало бы нашим представлениям о красоте и гармонии. А изображенные на них лики могли привести в ужас даже человека с крепкими нервами.

— Это не храм Тьмы? — спросил я Ключевского.

— Нет. Ничего общего, — покачал головой Марк. — По-моему, этот храм посвящен какому-то морскому божеству. Возможно, Посейдону. Обрати внимание на этих танцующих дев, у них откровенно рыбьи лица.

Существа, которых Марк назвал девами, если и могли кого-то соблазнить, то разве что речного рака. А сходство их с прекрасными представительницами нашего мира заключалось лишь в том, что они водили хоровод, сцепившись конечностями, похожими на клешни того самого речного животного, которого я определил им в поклонники. Справедливости ради нужно отметить, что «девы» были самыми симпатичными из существ, нарисованных на стенах этого древнего святилища.