Истребители. Трилогия

– Ганс, ответь честно, зачем вы расстреливали беженцев и санитарные поезда?

Сперва он отвечал неохотно, но понемногу я стал цеплять его, пока он с пеной у рта не стал объяснять догмы третьего рейха. Видимо не со мной одним вел такие разговоры, раз сразу повелся.

«Мудак, да я тебя за одно слово «неполноценный» прирежу» – зло подумал, настраивая себя.

Наши разговор перешел все режимы тишины и мы уже кричали друг на друга. Услышав шорох осыпающихся камешков, понял, что пора. Схватив кинжал, я вонзил его в грудь немца, зло выдохнув:

– Сука!!!

Никакого сожаления уже не испытывал, только с ненавистью поглядывал на подергивающееся тело под ногами и на светлую прядь хорошо видную при свете луны закрывающую высокий лоб.

Подло? Может быть, но миллионы жизней для меня были важнее, пусть лучше я возьму на себя этот грех, чем поплатятся другие за мою трусость. Да, я чуть не передумал, но все-таки решился в последний момент, вывел-таки меня из себя этот немец.

– Что?! Что случилось?.. Ах ты, черт! – выругался Василий, останавливаясь рядом.

Нагнувшись, я вытер лезвие о комбинезон убитого.

– Что случилось? Да так, ничего особенного. Довел он меня… Сверхчеловек понимаешь!

– Объясни! – зло попросил Рябов.

– А что объяснять? Этот гнус очень подробно объяснил мне разницу между нами. Представляешь, оказалось мы недочеловеки, это где-то близко к свиньям…

Я специально тянул время, чтобы собрались все, после чего довольно сжато, но с подробностями, рассказал про план «Ост» в том моем понимании, в котором помнил.

– … так и получается, что мы для них не более чем будущие рабы, которых будут держать в лагерях, лишних уничтожат, – вздохнув, закончил я.

Кто-то нервно сглотнул, в наступившей тишине это было отчетливо слышно.

– Это… Это… Вот твари! – первым отошел старшина.

– Ага. Представляете, он предлагал мне перебежать к ним. Урод, нашел кому предложить.

Рябов чему-то хмыкнул, после чего приказал собираться. Тут он был прав, после таких новостей вряд ли кто-то снова уснет, так что через десять минут мы продолжили путь, оставив остывающее тело Ван Кляйна в этой безымянной долине.

Перед тем как присоединиться к остальным я посмотрел на тело летчика и зло сплюнул:

– Вы мне, гады, еще за Севастополь ответите!

– Нужно было похоронить, след оставляем. Слышишь, Вась? – поинтересовался, следуя за Рябовым.

– Слышу. Там арьергарде Каябрдин и Демидов, они приберут. Шире шаг! – это уже всем.

– Понятно, – после чего мысленно, а иногда не громко вслух стал напевать разные песенки, периодически останавливаясь и задумываясь. Степка с Кречетовым знали, что это означает, приходилось демонстрировать, так что на возмущенное Рябова:

– Да сколько можно?!

Был дан немедленный ответ, причем тихо, чтобы не отвлекать меня:

– Тихо!.. Творит!

Это была небольшая хитрость. Многие не понимали, откуда у меня берутся такие песни, да еще в подобном количестве. Вот и пришлось устраивать подобные спектакли. Даже рукой играть, как будто дирижирую оркестром.

Это мгновенно сняло все вопросы, и мои редкие внезапные остановки были встречены со всем понимание. Я не раз ловил взгляды бойцов смотревших на меня с большим уважением. Творит!

К десяти часам мы вышли к дороге, которую требовалось пересечь, до берега оставалось меньше пятнадцати километров.

– Внимание на дороге немцы. Идем тихо, – полушепотом приказал Рябов, и чуть наклонившись на полусогнутых медленно двинулся вперед.

От дороги нас закрывал небольшой косогор который скрывал только до пояса, вот и приходилось так изгаляться чтобы не увидели. Дальше рывок через проезжую часть, покрытую мелкой щебенкой и за скалу, за ней уже тропа.

Я шел четвертым, прежде чем идти вслед за Кикобидзе, рыжеватым пареньком лет девятнадцати, осторожно выглянул и присмотрелся к немцам.

– Твою мать, – одними губами прошептал не двигаясь с места.

Толчок в спину вывел меня из оцепенения, но я лишь дернул плечом, оставшись на месте, во все глаза глядя на дорожное полотно, не веря своим глазам.

– Что там? – тихий шепот старшины за спиной.

Парни что шли первыми уже пересекли дорогу и скрылись за скалой, благо противник не смог заметить их, так как этот участок трассы был скрыт от них поворотом.

– Этого просто не может быть! – очумело просипел я внезапно пересохшим горлом.

– Да что там? Ну полицаи, ну пленные красноармейцы, – пожал плечами Жора тоже присматриваясь к действу на дороге, где восемь полицаев сторожили два десятка пленных ремонтирующих дорожное полотно.

От скалы нам стали активно семафорить, чтобы мы продолжили движение. Мимо меня протискивались бойцы и стали пересекать дорогу.

– Знаешь кого? – понял старшина.

– Да, и в этом проблема. Потому что без него я не уйду.

– Кто?

– Вот тот с бородкой в рваной телогрейке. Мой первый механик, старшина Морозов… Семеныч.

Я никак не мог ошибиться. В этом старом седом пленном сразу узнавался Семеныч. Конечно, сейчас он уже не тот сорокалетний здоровяк с широким разворотом плеч, плен сделал свое дело. Худая мумия, вот на что он был похож. Да и судя по постоянному подергиванию всем телом, он был еще и болен, видимо простудой, если не чахоткой. Кашель ни с чем не спутаешь.

– Сева, ты сам понял что сказал? – поинтересовался старшина.

– Понял, и от своих слов не отказываюсь. Я с ним три месяца воевал, он мне как батя был. Именно Семеныч ремонтировал все машины, на которых я летал. Именно ему я обязан пятьюдесятью сбитыми.

С этой стороны дороги никого кроме нас не осталось, ожидавший на той стороне Рябов сделал свирепое лицо и побежал обратно.

– Чего встали?

Старшина быстро объяснил задержку.

– Сева, сам подумаю, что мы с освобожденными делать будем? Это же балласт, да и на катер они все не поместятся, – проникновенно стал говорить Рябов.

– Он мой однополчанин – это раз. Там наши люди – это два. В рыбачьей деревне наверняка есть лодки, возьмем на буксир – это три. И нас мало – это четыре, – буркнул я.