Итальянские каникулы. Чао, лето!

– Кэт?

– Да, теперь это мое имя. Типа псевдоним. Сочинительский и… сценический. Я в школьной музыкальной группе на гитаре играю.

Она посмотрела в тетрадь, потом на меня, словно примеряла – в пору ли.

– Допустимо… Кэт. Согласна, – улыбнулась она.

– Теперь всегда буду Кэт, не по журналу, конечно, а по жизни и в музыке тоже. Я на гитаре играю.

Алла Петровна приласкала тетрадь ладонями.

– Договорились.

Из школы в тот день я уходила человеком с новым именем.

«You'll nana see me complain m-m-m-m crying in the ra-i-i-in» 1 ,

– напевала я, глотая буквы и весеннюю пыльцу. Мои волосы совсем растрепались, в них точно бесновались полуденные лучи солнца.

Дни моего рождения

1

Слова из песни «Crying in the rain» группы «A-ha».

Когда умирает мама, все резко начинают хотеть, чтобы ты был счастлив. Поэтому мне подарили собаку. На первый мой безмамин день рождения баба Маша принесла корзинку. Я думала, что в ней как обычно блины, потому что бабушка всегда их укутывает в три полотенца. В тот раз все тоже было укутано, и я поставила ее на кухню, на этажерку возле плиты и пошла усаживать бабу Машу поудобнее для моих обычных историй и песенок.

Только закончилась летняя практика в школе, и я, конечно, собиралась праздновать день рождения, но не знала, с чего начать. Для этого бабушку и вызвала – инструктировать по организации. Когда я зашла в детскую, она вскочила с кровати, будто у нее каша выкипала.

– А я думала ты сюда принесешь?

– Да нет, я потом.

– Как потом? Это не ждет, – и пошагала на кухню.

Я потопала за ней, блинов мне совсем не хотелось.

– Баба Маша, я потом, честно.

– Тсс, – тсыкнула она и переставила корзину на пол.

Корзина ожила, издав звук типа «рвяф». Бабушка откинула полотенца. Корзина дохнула жизнью. Я закрыла ладонями рот, сердце и живот заклокотали «Дай посмотреть!» и мы разом увидели его – щенка, вымытого бабушкой до пушка на рыжих ушах. Он смотрел сразу во все стороны и упирался носом то в одну то в другую соломенные бока корзины.

– Это подарок. Твой Ролли.

Бабушка подарила мне щенка: пухлого, вонючего, настоящего, слишком живого, чтобы быть моим.

– Но заранее же не поздравляют, – проныла я.

Чувствовала, что сейчас расплачусь и из-за этого злилась на себя. Я, конечно, мечтала о собаке. А кто о ней не мечтает? Только тот, у кого она есть. Но в тот самый счастливый момент мне вдруг захотелось убежать подальше и забыть про висящие рыжие уши и длинный нос с розовым кончиком, которые только что впервые услышали мой голос и учуяли, что у меня лимонная эфирка на запястьях.

Я ведь… умела предвидеть и гороскопы читала. А бабушка нет. Поэтому потом и не заладилось. И в этом «не заладилось» мы с бабушкой, Лёлей и Эдиком прожили и продулись друг на друга все известные сезоны.

Потому что нельзя дарить собаку, не спросив.

Потому что нельзя вернуть собаку обратно на улицу.

Потому что собака не может закрыть дырку в душе.

А потом пришло следующее, то есть уже это лето. И следующий, то есть этот день рождения. Перед которым все и закончилось: Ролли потерялся. Мы отвезли его к бабе Маше, в квартире жарко, а там ему – воздух и воля. Он и воспользовался.

– Стоило чипировать его. Как это я не подумал, – слишком строго произнес Эдик, когда я прибежала к нему с новостью о пропаже.

Баба Маша растрогалась и все повторяла:

– Он от нас убежал, от нашего равнодушия!

Завтра мой день рождения, и я наконец смогу постричься «лесенкой» и надеть босоножки на платформе. А еще накрашу ногти и губы, и такая красивая выйду во двор. На день рождения я собираюсь пригласить в гости всех своих дворовых подруг. Может поэтому я и не плачу? Уже представляю, как мы будем разговаривать о мальчиках, и я обязательно спрошу, какие им нравятся, а свой идеал, понятное дело, не выдам. В прошлом году я его не отмечала – Лёля все время была занята: то работой, то снова ей.

А сегодня нужно сделать важное дело – отвезти документы для программы, потому что через десять дней я снова улетаю в Италию. Я хотела остаться дома, грустить и ждать Ролли у окна, но как я объясню важным тетям-организаторшам причину своего отсутствия? Нет, они не поймут. Собаки бы поняли, а люди – навряд ли. Поэтому я плетусь куда надо. Эх, лучше бы осталась: на ступеньках первого этажа спотыкаюсь и падаю. Аккурат лицом о кафель. За какие-то минуты нос опухает, под глазами «рисуются» синяки, в голове образовывается болото. Мое лицо действительно отражает тоску, и никто из программы не задает лишних вопросов: боятся, наверное.

Дня рождения у меня опять не было. Лёля решила, что я слишком много пережила за последние дни. Мол, собака потерялась, стоит проявить уважение. Нос у меня по-прежнему болел, лицо стало похоже на страшную карнавальную маску, и я уступила. Раньше я как-то не задумывалась, куда вообще деваются пропавшие собаки, поэтому решила сходить за ответом на кладбище домашних животных. Оказалось, что путь до него занимает три автобусные остановки. Весь прошлый год мы с Ролли гуляли неподалеку, а я и представить не могла, что здесь-то и находится последнее пристанище мохнатых. Вон тот пригорок, на котором я время от времени наблюдала голого мужчину, и был «входом» в собачий рай. Здесь все было, как везде, кроме… неба. Оно будто выделилось из застыло пятном над этим пригорком, голубое с фиолетовой полосой посередине, а у горизонта – розовое. Последние дни Эдик пичкал Ролли настойкой от глистов, поэтому собачья подстилка до сих пор пахла спиртом и чесноком. Я разложила ее на траве, сама присела рядом. Слева виднелись бетонные башни завода, справа – жилые дома, надо мной железяки с проводами. Вот уж точно – пейзаж под праздничное настроение. Впору было бы выругаться, но я-таки проявлю уважение к животным.

И к себе.

– С днем рождения меня, мертвые собаки! И простите за равнодушие.

День отъезда

и аэропорта, который меня знает

Дежавю.

Какое красивое слово.

И каким красивым стал аэропорт!

Почему все стремятся отсюда поскорее улететь? Эй аэропорт! Я бы осталась и слушала твои звуки ночи напролет. И согревала бы твои холодные стулья. Летом я становлюсь теплее, а значит с меня не убудет. Ну, побежала искать знакомые закоулки.

Привет! И аривидерчи!

Аэропорт громыхнул рейсом из Белграда. Поздоровались, значит. Все здесь узнаю, и в то же время – что-то не на своем месте. Чувство как первого января: вроде все так же, но новый год словно обводит знакомое серебристой гелевой ручкой. Ищу таксофон, он был перед эскалатором напротив дьюти фри. Хочу проверить кое-что. У меня припасена карточка, а номер домашнего телефона могу даже во сне продиктовать. Только бы она подняла.

Трубка черная и холодная, металлические кнопки цокают при нажатии, несколько секунд я слушаю тишину. Лёля не верит в такие штуки, а я – придумала себе невидимый канат. Бывает, как в спортзале, зацеплюсь за него, и не отпускаю, пока кто-нибудь меня не стащит. Эдик называет это расстройством, но не уточняет каким.