Иуда. Предатель или жертва?

Переменчивое отношение к Иуде, который иногда представлен заклятым врагом Иисуса, а иногда самым близким другом Иисуса, проясняет, почему многочисленные исследования на тему антисемитизма воздерживаются от упоминаний о влиянии двенадцатого апостола. Даже самые важные теологи и историки религий, вовлеченные сегодня в христианско-иудейские дискуссии, предпочитают не затрагивать роль Иуды. [14] Это отчасти вызвано тем, что антисемитизм не всегда привязан к Иуде, Иуда не всегда воспринимался евреем или символом Израиля, а значит, и сходство между Иудой и евреями случайно. На различных этапах эволюции своего образа Иуда попеременно выступает то как иудей, то как христианин, а то и вовсе как персонаж без определенной религиозной принадлежности. Как такое возможно и что это значит?

14

Иуду игнорируют даже теологи, признающие, что христианские проповеди могли содействовать нацистскому геноциду. Например, Павликовский в работе «Христос в свете иудейско-христианских диалогов» (см.: Pawlikowski, Christ in the Light of Jewish-Christian Dialogues) обсуждает позиции таких известных богословов, как Схиллебекс, Панненберг, Молтманн, Кюнг, Собрино и Гутиеррез, не касаясь Иуды вовсе. Не упоминается Иуда и в замечательной книге «Иисус, иудаизм и христианский антисемитизм: прочтение Нового Завета после Холокоста», изданной под редакцией Фридриксен и Рейнгарца. См.: Jesus, Judaism, and Christian Anti-Semitism: Reading the New Testament after the Holocaust, ed. by Fredriksen and Reinhartz.

В последующих главах рассматривается предположение о том, что различные интерпретации Иуды — заклятого врага-иудея, противника Иисуса или самого близкого друга Иисуса — обусловлены неотделимостью иудаизма и христианства и отражают эту неотделимость начиная с библейских времен и вплоть до поздней Античности. В период, когда евреи-христиане и евреи-нехристиане пользовались составленными на еврейском языке священными текстами, а в недрах каждой из этих групп множились разнообразные секты с различными взглядами на разные вопросы религии, отличия между общинами верующих не разделяли население так сильно, как разделяет его сегодня исповедание четко разграниченных иудаизма и христианства. [15] Историки древности свидетельствуют, что с библейских времен и вплоть до IV в. множилось число и евреев-христиан, и евреев-нехристиан, равно как и христиан неевреев. Во всех этих группах были люди, истово отстаивавшие учение Иисуса, и те, кто не менее истово отвергал его. Многие остро полемизировали по поводу краеугольных вопросов этого учения, но лишь немногие оставались к нему равнодушными.

15

Карен Армстронг считает, что ученики Иисуса «верили, что он скоро вернется, чтобы установить мессианское Царство Божье, и поскольку в таких представлениях не было ничего противного иудаизму, секту христиан признавали многие правоверные иудеи, в том числе и такие авторитеты, как раввин Гамлиил, внук Гиллеля» (Karen Armstrong, 79). Армстронг утверждает, что «последователи Иисуса, как все богобоязненные евреи, ежедневно бывали в Храме» вплоть до того самого дня, когда идея «Нового Израиля… стала новой языческой верой» (80).

На невозможность в древние времена четко разграничить явление, обозначаемое термином «иудаизм», и веру, названную «христианством», указывает Даниэль Боярин: «Иудаизм не является «матерью» христианства; они близнецы, сросшиеся в утробе» (5). [16] Фигура Иуды как раз дает нам один из ключей к осознанию этой связи. Временами причисляемый к апостолам, временами — инструмент в руках первосвященников, Иуда воплощает неразделимость иудаизма и христианства, острые моменты их взаимосвязи или взаимное сходство, которое периодически будут отрицать, допускать и отстаивать множество мыслителей и художников более позднего времени. По моему глубокому убеждению, Иуда являет собой пример переменчивого отношения к иудео-христианству, как до того, так и после того, как различные авторитеты возвели стены ортодоксальности, разделившие христианство и иудаизм, противопоставленные друг другу. [17] Еврей, как и Иисус, Иуда стремился превзойти своего учителя, но он также взаимодействовал и сотрудничал с храмовыми священниками, которым Иисус бросил вызов. Противоречивые сведения об Иуде, его неясное отношение к Иисусу и странное поведение, которое можно толковать неоднозначно, привлекают писателей и художников вплоть до сегодняшнего дня. Вскрыть происхождение, корни Иуды, причины его включения в сюжет драмы Страстей Господних — значит обрисовать истоки тех вероисповеданий, которые мы сегодня называем иудаизмом и христианством. Действительно, образ Иуды был активно использован в целях отделения иудаизма от формировавшегося христианства. Именно из-за использования его в качестве «орудия», средства для достижения тех или иных задач, равно как и из-за изобилия белых пятен и противоречий, пробелов и парадоксов в его евангельской «биографии», множество мыслителей и деятелей культуры беспрестанно обращали свои взоры на Иуду, предлагая свои трактовки его образа и свои версии развития драмы Страстей Господних. За 20 столетий миру был явлен целый сонм на удивление разнообразных концепций подобного характера.

16

Сегал также пишет, что «иудаизм и христианство — две религии- близнецы. Это поразительный факт, что религии, которые мы сегодня называем иудаизмом и христианством, зародились в одно и то же время и формировались в одной среде» (Segal, 1).

17

В трактате «Граница» Даниэль Боярин убедительно доказывает, что «иудаизм не является и не являлся, начиная с раннехристианской эпохи, «религией», если понимать ее как ортодоксию, по отношению к которой гетеродоксальные взгляды, или даже просто странные мнения, делали человека аутсайдером» (Boyarin: Border Lines,

Противопоставляющая нынешнее пренебрежение к Иуде или замешательство, в которое он приводит современных исследователей, и его важное прошлое, книга «Иуда: предатель или жертва» была написана не для того, чтобы развенчать или искоренить, либо, напротив, оправдать антисемитские идеологические концепции, эксплуатирующие фигуру Иуды. Моей главной целью было исследовать, что же в действительности означает гипнотическая притягательность этой фигуры в ракурсе иудейско-христианских традиций и их взаимодействия. И я надеюсь, что мне удастся показать, что «перевоплощения» Иуды Искариота отражали изменения во взаимоотношениях между иудаизмом и христианством в тот или иной период истории, а также менявшееся отношение западных европейцев к плоти, крови и деньгам; жадности, лицемерию и предательству; самоубийству и раскаянию; дружбе, гомосексуальности и проявлению божественной природы. Даже в своем самом простейшем толковании история предательства Иуды неизменно поднимает вопрос о зле. Почему люди совершают неправедные, злые поступки? Почему всеведущий и всемогущий Бог допускает, чтобы свершались аморальные преступления? И если злодейства чинятся с соизволения или даже по промыслу Бога, должны ли люди-исполнители нести за них ответственность? Могут ли они, и более того, следует ли им верить в такого Бога? Эти важные вопросы — центральные аспекты проблемы свободы воли и предопределенности, доверия и веры. Не удивительно, что к ним постоянно возвращались мыслители и деятели культуры, не только в прошлом, но и в конце XX — начале XXI вв., и не только в высоком искусстве, но и в его популярных, массовых формах.

Научных трудов об Иуде написано не много — все они предназначены для специалистов по истории христианства и все они оставляют без должного внимания ту важную роль, что отводится ему в изобразительном искусстве и в современной литературе. Самой ценной из работ является труд Кима Паффенрота «Иуда: образы пропащего ученика» (2001). Типологическому подходу этого автора я противопоставляю подход хронологический, прослеживая эволюцию образа Иуды во времени — от древности до наших дней. Свое исследование я начинаю с изучения Евангелий в порядке их составления, а затем перехожу к анализу ранних христианских мыслителей, средневековых баллад и театральных пьес-мистерий, живописи Ренессанса, поэзии XVIII-XIXbb. и, наконец, теологических концепций, художественной литературы и кинематографа XX в.

Решение Паффенрота, подрывающее религиозные устои (как и весь его труд), простое — он игнорирует хронологию и скрупулезно пересказывает множество часто банальных сочинений, способных ввести читателя в заблуждение об истинном историческом пути Иуды с библейских времен до настоящего момента.

Кроме того, я не только усматриваю в эволюции образа Иуды историю переосмысления западным миром идей предательства и доверия, свободы воли и предопределения. Я также всячески стараюсь избежать присущей другим мыслителям тенденции открыто осуждать поношение Иуды или даже оправдывать его деяния. В своей книге «Иуда Искариот и миф о еврейском зле» (1992) Хайям Маккоби придает особое значение соотнесению названия еврейского народа с именем апостола, предавшего Иисуса, и обвиняет христианский антисемитизм в создании уничижительного мифологизированного образа Иуды. Уильям Классен в книге «Иуда: предатель или друг Иисуса?» (1996) пытается смягчить суровый евангельский сценарий: Классен считает неверной трактовку греческого глагола, обозначающего деяние Иуды как «предательство» и предпочитает толковать его как акт предания, передачи Иисуса в руки первосвященников, тем самым оправдывая этот акт, как одобренный свыше. Если Маккоби осуждает поношение евреев через очернение Иуды, то Классен жалеет Иуду, руководствовавшегося, по его мнению, добрыми намерениями, но непонятого. В отличие от этих двух авторов, я не собираюсь ни чернить Иуду, ни превозносить его.

И нападки иудеев, и попытки христиан оправдаться за религиозные спекуляции на имени Иуды заслоняют как значимость его эволюции, так и сложность его переменчивого образа, перевоплощений, зависевших не только от отождествления его с той или иной религией. Ведь бывало, что двенадцатый апостол превращался и в единственного апостола-гомосексуалиста, и в африканца, а то и вовсе в духовно неустойчивого, сомневающегося ученика или даже гностика. Описывая этот длительный эволюционный путь Иуды, на котором он предстает под столь разными личинами, я привлекаю также работы некоторых современных теологов, пытающихся преодолеть противоречия традиционной морали, которые высвечивает образ Иуды. Теолог Энтони Кейн так пишет об этом: «если спасение обрекает на проклятие даже одного человека, это — несправедливость, которая подрывает самый его смысл» (156). [18] Коль скоро Иуде, единственному из апостолов в Евангелиях, было предопределено содействовать исполнению Божьей воли — помогая состояться распятию и Воскресению — разве то осуждение или проклятие, которому он (единственный из апостолов) предается в Драме Страстей, не умаляет или не ставит под сомнение милосердие или действенную силу Бога или Сына Божьего? Во все периоды истории мыслители не оставляли попыток переосмыслить характер и роль Иуды, чтобы прояснить, разрешить или сгладить те сомнения, которые его противоречивый образ сеял и поныне продолжает сеять в сердцах мыслящих людей. Едва ли не во всех видах и жанрах искусства Иуда поднимал и поднимает вопрос о том, что следует считать злом, и о справедливости воздаяния за содеянное. Высвечивая многогранность и затрудняя решение этой дилеммы, самый печально известный ученик Иисуса упорно доказывает свою актуальность и в современном мире.

18

В своей основанной на личностных переживаниях книге на тему суицида Саари касается и образа Иуды в Синоптических Евангелиях. В конце этой главы я подробно останавливаюсь на целом сонме книг об Иуде, что появились на свет после публикации Коптского «Евангелия от Иуды». Кейн исследует «противоречие между провидением и трагедией» с позиции теолога, задавшись целью определить «место Иуды Искариота в Христологии» (Сапе, 12).

Исторический Иуда

Помимо публикаций об Иуде, включающих англоязычные исследования о нем недавнего времени, существует также множество трудов об Иисусе — только за последние несколько десятилетий написаны сотни таких книг. [19] Евангельскую историю о жизни и гибели Иуды затмило великое множество книг, кинофильмов и телевизионных сериалов на темы рождения и распятия Иисуса — работы, которые зачастую ограничиваются только упоминанием имени Иуды, а то и вовсе умалчивают о нем. Поскольку в Новом Завете Иуде посвящено всего несколько строк, подобное невнимание к нему вполне понятно.

19

Помимо книг об Иуде, упоминаемых здесь, я привлекаю в своей работе великое множество статей различных ученых; все они перечислены в списке литературы, прилагаемом в конце книги. Кроме того, я использую недавние публикации об Иисусе, помогающие в постижении образа и характера Его антагониста. Не будучи специалистом, я опираюсь также в своих изысканиях на новое, переработанное издание The HarperCollins Study Bible (ed. by Wayne A. Meeks et. al. London: HarperCollins Publisher, 1993).

Кроме того, это невнимание к Иуде можно отчасти объяснить упором на историчность, которой в последнее время стараются придерживаться библеисты. Иными словами, ученые, руководствующиеся в своих изысканиях принципом строгого историзма, игнорируют, более того, вынуждены игнорировать Иуду. В 1998 г. «Франтлайн» выпустил четыре 60минутные телепрограммы под общим названием «От Иисуса к Христу», посвященные истокам христианства и включавшие интервью известных исследователей Нового Завета, подкрепленные множеством археологических свидетельств, обнаруженных на территории Израиля. Но ни разу в этих замечательных программах не было упомянуто имя Иуды. Причиной такого замалчивания явилась опять-таки историчность, заложниками которой показали себя продюсеры, не рискнувшие вступать в полемику с авторитетными исследователями, утверждающими, что в самых ранних свидетельствах о жизни и смерти Иисуса Иуда-предатель, как реальное лицо, не фигурировал. Библеисты апеллируют к так называемому «источнику Q», на который наряду с Евангелием от Марка, возможно, опирались (полностью доверяя ему) Матфей и Лука при составлении своих Евангелий («Q» -начальная буква немецкого слова «Quelle» — «источник»). Эти ученые-библеисты выдвигают предположение о том, что в источнике Q Иуда-предатель вообще не упоминался. [20] В Талмуде, своде раввинистической литературы, формировавшемся с I по VII вв., редкость упоминаний об Иисусе «может быть сравнима с вошедшей в поговорку каплей в «ям ха-Талмуде» (“океан Талмуда”)» (Sch"afer, 2) и нет никаких ссылок или намеков на апостола по имени Иуда Искариот. [21]

20

«Источник Q» — гипотетический сборник изречений Христа, который авторы Евангелий от Матфея и Луки, независимо друг от друга, использовали в качестве источника наряду с Евангелием от Марка. Реконструированное на основании тех добавлений, что привнесли Матфей и Лука в Евангелие от Марка, Евангелие Q не содержит «никаких ссылок на Иуду» (Robinson, 5).

21

Согласно Гольдштейну, в оригинальных текстах таннаитского периода, «мы читаем, что был человек по имени Иешуа, Иешу, Иешу Га-Ноцри или Иешу бен Пандера, который занимался магией и исцелял людей, но в том усмотрели колдовство, и за то, что смущал он людей соблазнами и сбивал их с пути истинного, был он повешен в канун еврейской Пасхи», а также о том, что «у него было пять учеников: Маттай, Наккай, Нецер, Буни, Тода» (Goldstein, 96). Шафер не согласен с теми, кто отрицает подлинность таннаитских текстов об Иисусе; однако при этом он утверждает, что «исторический Иисус не упоминается в наших раввинистических источниках» (Sch"afer, 8). См. также анализ средневековой иудейской легенды об Иисусе и Иуде в конце этой главы.

Вот основной вопрос, который возникает в контексте историчности: означает ли тот факт, что Иуда «носит имя иудейского народа» то, что история о нем была измышлена как антисемитский миф. А именно такого мнения придерживается Хайам Маккоби (ix). Маккоби считает, что история о борьбе между Иисусом и «иудеями, как иудиным народом» позволила христианам полностью отделить христианство от иудаизма. [22] Следуя Маккоби, Джон Шелби Спонг совсем недавно высказал предположение о том, что идея об Иуде возникла через несколько десятилетий после смерти Иисуса, когда ранние христиане пытались заручиться расположением и поддержкой римлян, перекладывая вину за распятие на иудейские власти. Или же предателя породила фабула повествования, нуждавшегося в сюжете о предательстве, коль скоро, согласно Фрэнку Кермоду, «есть основания полагать, что на самом деле никакого Иуды не было» (Frank Kermode, 94)? [23] При всей кажущейся правдоподобности таких предположений не следует спешить делать однозначные выводы о том, что Иуда явился всего лишь стереотипом иудея, «плодом стратегии выживания», созданным ради получения Церковью поддержки у неевреев-язычников, или придуманным, второстепенным персонажем, включение которого в повествование было продиктовано логикой сюжета. Отсутствие Иуды или небрежение им в самых ранних источниках не может служить бесспорным доказательством того, что этот персонаж — целиком и полностью вымышленный.

22

Маккоби утверждает, что «вся история предательства была измышлена не ранее чем через 30 лет после смерти Иисуса» (Maccoby, 25). В книге «От Иисуса ко Христу» Пола Фредриксен соглашается, что «целью повествователей Драмы Страстей Христовых» было противопоставить Рим и христианство иудеям (Fredriksen, 105): «созданный евангелистами образ Иисуса, постоянно преследуемого и подвергающегося нападкам со стороны враждебных фарисеев, в большей мере отражал те условия, в которых жили они сами, нежели время, на которое пришлось служение Иисуса в Палестине» (Fredriksen, 106).

23

Кермод предполагает, что «в самый ранний период» Иуда «не участвовал в сцене Тайной Вечери. Он был включен в нее позднее, когда ему отвели роль предателя и он стал той движущей силой Драмы, благодаря которой за первым актом действа последовал второй» (keimode, 84).

Не следует также относиться к вопросу об историчности или вымышленности Иуды как к несущественному. Хотя Иуда играет второстепенную роль в Драме Страстей Господних, едва ли эта роль маловажная. Самые последние слова, сказанные Иисусом своим ученикам перед смертью, связаны с двенадцатым апостолом: «Встаньте, пойдем: вот приблизился предающий меня» (Марк 14: 42, Матфей 26:46). «Для того, чтобы мир был спасен, — поясняет один из персонажей романа Никоса Казандзакиса «Христос, распятый вновь» (1948), — Иуда необходим, более необходим, чем любой иной Апостол» (25). То же подразумевает и Карл Барт, когда говорит, что «Иуда делает то, что Сам Господь хочет, чтобы свершилось. Он, а не Пилат, является исполнителем Нового Завета» (502). Современный автор Марио Брелих убеждает нас, что без двенадцатого апостола не существовало бы ни Евангелий, ни христианства. Учитывая те «огромные выгоды», которыми в результате для всех нас обернулись действия Иуды, «мы все являемся соучастниками этого Преступления из преступлений», — доказывает он, усматривая в этом определенный парадокс: «Единственный человек в мире и в истории, ничего не выигравший от его совершения или, точнее говоря, выигравший бы гораздо больше, не совершай он его, без сомнения, — Иуда Искариот!» (218). Среди исследователей, изучающих роль и задачи Иуды, царит даже еще большее расхождение во мнениях относительно его вымышленной или исторической природы, поступков и изречений, чем среди тех, что изучают деяния и учение Иисуса.