Иуды в Кремле. Как предали СССР и продали Россию
Шрифт:
Горбачёв в это время находился в Крыму, в Форосе. Само существование СССР уже ставилось под сомнение, в союзных республиках правил бал самого гнусного пошиба национализм, а Горбачёв «отдыхал» на юге. Всё это, конечно, было шито белыми нитками, но вот же — вполне серьёзные, казалось бы, люди, члены ГКЧП — далеко не дети, позволили провести себя как детей и стали мальчиками для битья.
Особенно странно повёл себя министр внутренних дел Пуго — уж он-то ни глупцом, ни провокатором не был. Впрочем, вряд ли московские силы МВД СССР тогда Пуго подчинились бы — одурение в Москве было почти всеобщим.
Реальным (точнее —
Впрочем, тогда всё, что творилось в столице СССР и в столицах союзных республик, было государственным преступлением.
Горбачёв прилетел в Москву ночью, а ранним утром 22 августа 1991 года я приехал в Москву поездом из «ядерного» «Арзамаса-16» (ныне — Саров Нижегородской области).
Говорят, лучше раз увидеть, чем сто раз услышать. Что ж, уже в первый же московский день я увидел, да и услышал много такого, что дополнительно проясняло и так уже стремительно проясняющуюся (если смотреть открытыми глазами) ситуацию.
Ниже я приведу ряд зарисовок тех дней и надеюсь, что они будут читателю интересны и полезны — ведь из всего множества тогдашних впечатлений я отобрал для книги наиболее показательные. Это были те «капли», в которых отражался весь взбулгаченный на ровном месте СССР образца 1991 года.
Добраться до Москвы я хотел уже на следующий день после образования ГКЧП — очень уж хотелось хоть что-то кому-то подсказать. То, как вели себя его члены, заставляло вспоминать нецензурную, увы, лексику — телевизионные каналы были заполнены сценами из «Лебединого озера», прочей классикой, и всё.
Было видно, что ГКЧП не имеет чётких целей и не готов ставить их перед народом. Соответственно возникали обоснованные сомнения в том, что это кончится чем-то путным. Тем не менее, поскольку кое-какие знакомства в столице у меня тогда уже были, я решился ехать, взяв на три дня отпуск за свой счёт.
Главный режиссёр театра имени Ленинского комсомола Марк Захаров готовился публично — перед телекамерой — сжечь свой партийный билет, а я, перманентно беспартийный, пришёл перед той поездкой в городской комитет КПСС «Арзамаса-16» и познакомился с его первым секретарём.
В Горьковской области имелось два Ивана, первых секретаря горкомов. Иван Скляров был первым секретарём в горкоме настоящего Арзамаса, а Иван Никитчук — в горкоме «Арзамаса-16» (собственно, последний горком с 50-х годов именовался в партийных документах «Кремлёвским», по закрытому названию «Арзамаса-16» — Кремлёв).
Иван Скляров оказался ренегатом и тут же перебежал к ельцинскому «мальчику» Борису Немцову в вице-губернаторы.
Иван Никитчук остался коммунистом и в первые «ельцинские» дни горя натерпелся — только что в узилище не попал.
Позднее нам пришлось вместе съесть не один пуд соли (к 2011 году такой счёт давности знакомства перевалил у нас пудик на четвёртый), а тогда мы только познакомились. В итоге я уехал в Москву по командировке горкома (аванс мне, впрочем, выдать не успели, а по возвращении оплачивать поездку
было уже некому).Когда я собирался на поезд, Москва начала вдруг транслировать вместо музыки Мусоргского речь Руслана Хасбулатова — ельцинского председателя (или — предателя?) Верховного Совета РСФСР. Стало ясно — катастрофа разразилась. Однако в Москву я всё же уехал.
Вот только путёвку горкома спрятал в сумке так, чтобы найти её было непросто.
Да, как-то сразу возникло ощущение того, что моя страна — уже не моя. Я ехал и не удивился бы, если бы в Москве на Казанском вокзале увидел некие чужие патрули в чужой униформе, проводящие обыски, и т. д. Однако внешне по приезде всё выглядело как всегда, разве что людей на вокзале оказалось меньше, чем обычно. И я отправился в нашу ведомственную «средмашевскую» гостиницу — попытать счастья в получении крыши над головой.
Дорога была давно знакома: от метро «Комсомольская» до метро «Кировская», затем — трамваем до Устьинского моста на набережной Горького (сейчас она переименована то ли в Староветошную, то ли в Ново-вонючую, или что-то в этом роде)… И вот я — в непривычно пустом холле гостиницы. Командированных почти не было, так что получить место проблемы не составило.
Устроившись, я вышел на улицу, и тут передо мной встал вопрос — куда двигаться и как? Из окна трамвая ни патрулей, ни военной техники видно не было, но как там в центре, на Красной площади?
Впрочем, я сразу же вспомнил, что рядом, на улице Полины Осипенко (теперь она тоже как-то переименована), имеется остановка автобуса «К» — кольцевой маршрут, проходящий у музея В. И. Ленина и Госплана СССР, рядом с Красной площадью.
Что ж, если маршрут действует, можно будет оценить обстановку, не выходя из автобуса, и при необходимости вернуться туда, откуда начал поездку. А там — посмотрим.
Вскоре я уже катил по набережной вдоль Кремлёвской стены. Улицы в семь утра были ещё пустынны, лишь шёл вдоль Москвы-реки неказистый человечек, с виду — рядовой московский «гегемон» в белой рубашке с закатанными рукавами и чёрных затёрханных брючках.
Он бросался в глаза, потому что был единственным. И вдруг этот человечек вынул из кармана… портативную рацию, вытянул телескопическую антенну и начал что-то говорить.
Эта мелкая вроде бы деталь стала первым, но далеко не последним моим потрясением в тот московский день 22 августа 1991 года. Я понимал, что в пост-гэкачепэшной Москве свой так не шёл бы. И если ещё не так давно все вокруг были так или иначе своими, то теперь надо было, похоже, учиться делить окружающих на своих и чужих.
В эти московские дни, когда зловещие силы гробили Советский Союз, я не раз наблюдал на улицах Москвы подобных, внешне серых, человечков обоего пола, которые — порой тайком, а порой и открыто — что-то наговаривали в такие же портативные рации посреди скоплений народа. Кем были они, какие спецслужбы или фонды представляли, можно лишь гадать.
Впрочем, и это сегодня не так уж и важно. Важно то, что они были и действовали, а действовали они против СССР.
Автобус маршрута «К» уже подъезжал к Манежу. Здесь людей на улицах хватало, и я, выйдя у Музея Ленина, начал свой обход Москвы…