Иван Берладник. Изгой

Ехал подбоченясь, шапку соболью на затылок сдвинул, плетью поигрывал, на солнце прищурившись. В мыслях уже туры и олени, что ждут не дождутся в борах за Тисмяницей. И не замечал косых взглядов, нет-нет, да и мелькающих за прикрытыми оконцами и от калиток.

Привычно сдёргивали шапки, поясно кланялись ремесленники и купцы, простой городской люд и судьбой занесённые в город крестьяне. Иные крестились, глядя на княжий поезд. Но были и такие, кто, сгибая спину, бросал исподтишка непокорный взгляд и, крестясь, тут же складывал пальцы в кукиш.

Далеко позади остались боярские хоромы - всяк боярин норовит выстроить терем поближе к княжескому, чтобы всем было видать, какова ему честь. На окраине теснились домишки мастеровых - улица кожевников, улица ковачей, улица швецов, горшечников, клобучников, мостников. Здесь народа было больше, тут кланялись ниже, не разгибали спину дольше. Князь свысока смотрел на людей, не видя лиц. Мелькни сейчас знакомец - и то бы не признал. Да и не было у Владимирки Володаревича знакомцев в Галиче, окромя бояр. Да и тех большая часть была своя, из Перемышля приведённая.

Недолюбливал князь галицкое боярство - всё ждал подвоха мнительный князь. Помнил, как струсили этой зимой галичане, как отказались биться за своего князя, требовали, чтобы с Голых Гор повернул Владимирко восвояси, а то и вовсе заключил с Ольжичами мир. И не только бояре - горожане-ополченцы тоже упёрлись: «Мы тут стоим, а тамо кияне жён наших возьмут!» И ведь уломали - пошёл Владимирко на мировую. Хорошо ещё, Игорь Ольжич вступился перед братом Всеволодом. А то бы несдобровать галицкому князю. Правда, взяли кияне большой откуп - 1200 гривен серебром.

Едва не всем миром собирали дань. Владимирко отговорился тем, что порастряс свою мошну, когда войско собирал, вот и приговорил собрать половину выкупа с галицкого боярства - дескать, побежали добро спасать, вот сами и откупайтесь. Откуп собрали, Игорю Ольжичу отдали, а тот помирил Владимирка со Всеволодом. Только с той поры потерял галицкий князь веру в Галич.

Но и Галич не имел той веры, которая всегда была в русских городах своим князьям. Не так горько было для галичан, что князь пришёл издалека - сидел он в Перемышле, городе старейшем, а тут пересел в Галич, знать, быть ему богатой столицей. Горше было другое - пришёл князь, как самовластный владыка, роты с городом не заключал, с боярством местным речей не вёл, войну затеял да чуть её не проиграл. И откуп в шесть сотен гривен, что, как дань, наложил на галичан, тяжким бременем легла на бояр. Добро, у кого мошна туга, да кто резоимством балуется - призвали должников да вытрясли из них гривны!
– а иные ногаты [3] считают и пересчитывают. Прежний князь часто бояр на пиры свои звал, службы требовал, но за службу и одаривал - кого золотой гривной на шею, кого деревенькой, а кого и шапкой золота. А как Владимирко привёл с собой пришлых бояр, как начал их чужими землями оделять - так и не поймёшь ныне, кто гость, а кто хозяин.

3

Ногата - денежная единица Древней Руси (X-XV вв.).

Вот и сейчас сидели в терему у Молибога Петриловича всё рядком - хозяин среди гостей, только и отличный, что кричал слугам, чтоб меды-яства подносили. Только не лились в горло меды, жареные гуси и куры казались жёстки и непрожарены. И не было в том вины поваров и чашников - когда думы горьки, и мёд уксусом кажется.

–  Чего приуныли-то, гостюшки дорогие?
– потчевал бояр Молибог Петрилыч.
– Аль не потрафил чем? Аль гусятина приелась? Так я велю поросёнка забить - свининки постной, пока пост не начался, отведаем…

–  Да всем хороши твои угощения, - ответствовал боярин Судислав Давидич, запуская пальцы в блюдо с жареной гусятиной.

–  А токмо не на княжьем пиру сидим, так что неча чиниться, - брякнул сосед его, боярин Скородум.

Негромкий говорок, что шёл на дальнем конце стола, при этих словах вовсе стих. Бояре переглядывались, насупясь. Скородум жевал, ровно ничего не случилось - глодал курицу, словно дома у него шаром покати. Не сразу поняв, что сказал, остановился, оглядел сотрапезников.

–  А чего я? Правду ведь… - проворчал он с набитым ртом.

–  Оно и верно, - кивнул Судислав Давидич, - не на пиру сидим, не у князя Владимирки в палатах. Не с чего веселиться.

–  Да, - подхватил, словно давно ждал того, боярин Избигнев, - не то стало житьё в славном Галиче…

Эти слова словно прорвали плотину. Толкаясь, наваливаясь локтями на стол и иной раз от души хватив чарой по столешнице так, что плескалось через край вино, разом заговорили бояре, поминая обиды:

–  Стольный град Галич?… Тьфу, одно название! Тщились первым городом Червонной Руси стать, а стали посмешищем!

–  Почто князь с нами так? Али мы не именитое боярство? Али места наши не в думной палате? Аль при прежнем князе мы дале крыльца и ходить не смели? Почто ныне всё переменилось?

–  Не люб князю Галич! Вона, чуть киянам наши животы не отдал! Увёл ко Звенигороду, там ратиться решил. А стольный град на поток и разграбление!

–  Ему чего? Он казну свою сберёг, а нам отдуваться!

–  А почто озлился? Аль есть кто, кому живот свой недорог, кто гривны на ветер бросает? Известно ведь - курочка по зёрнышку клюёт, вот и мы - резану к резане [4] , ногату к ногате: глядишь - гривну и собрали! Да смерды с холопами так и норовят добро твоё извести!…

–  Истинно - не стало в холопах прежнего радения… Последние времена наступают…

–  Уже наступили! С эдаким-то князем недолго ждать осталось…

–  Кшить вы!
– пристукнул кулаком, усмиряя болтунов, боярин Молибог.
– О чём заговорили?

4

Резана - мелкая денежная единица Древней Руси (X-XV вв.).

Бояре примолкли, озираясь. Эдак до всякого договориться можно, а своя голова дорога. Крут нравом князь Владимирко, а бояре его, с Перемышля которые, только и ждут, как бы покатились головы местных людей, чтоб прибрать их земли к рукам. Один Степан Кудеярыч, княжичев кормилец, чего стоит! Померла Владимиркова княгиня, разрешившись от бремени малым Ярославом, он и отдал дите жене ближнего боярина. У той как раз свой сынок, Владислав, народился. Вот двоих-то и вскормила. А Серослава вспомнить, а Ивана Халдеевича… У всех руки загребущие, глаза завидущие.

–  Истинно реку, - боярин Избигнев покачал седой лохматой головой. Был он зверообразен видом, могуч, ростом велик, за столом сидел, что твой медведь.
– Вот ишшо узрите, бояре, более прежнего унизит Галич наш князь. Роты не заключал, въехал, будто на копье нас взял. После в войне чуть не бросил, да за мир нас же заставил платить. И ныне - куда князь отъехал? Не на ловища ли?

–  На ловы, на ловы, - закивали остальные.

–  А куды?

–  К Тисмянице, - бойко ответил Скородум.
– Оленей и туров в тамошних лесах видимо-невидимо.