Иван Болотников (Часть 2)
Шрифт:
Пришли к майдану и молодые парни-донцы, не принятые еще в казаки. Они толпились в сторонке: быть на кругу им не дозволялось. Их удел - ждать своей поры, когда проявят себя в степи и покажут удаль в злой сече с ордынцами. А сейчас они с любопытством вытягивали шеи и чутко прислушивались к выкрикам с майдана.
В куренях остались одни женщины; они стайками собирались на опустевших базах, ожидая прихода мужей. Ни одной из них нельзя было показаться в казачьем кругу, то было бы великим поруганием всему войску донскому.
Год назад казачка Ориша прибежала
– Поспеши, Сашко! Кобыла жеребится!
Круг порешил: высечь дерзкую женку арапником, а казака Сашко выдворить с майдана.
Сашко заупрямился, но атаман веско изрек:
– Твоя баба - тебе за нее и ответ держать. Прочь с круга!
– Прочь!
– дружно поддержали донцы...
Васильев взошел на помост, за ним поднялись Федька Берсень, Устим Неверков и остальные старшины.
Васильев оглядел гудящий майдан, вскинул над головой атаманскую булаву, и донцы притихли.
– Братья-казаки! Дозвольте слово молвить!
– Гутарь, атаман!
– Дошла в Раздоры худая весть. Хан Казы-Гирей собирается всей ордой выступить из Бахчисарая. Хан жаждет добычи!
Сказан несколько слов и замолчал, шаря глазами по застывшим лицам казаков.
– Далече ли собрался Гирей?
– выкрикнул один из донцов.
– К Москве, братья-казаки, - ответил Васильев.
– К Москве? Вот и нехай его Годунов встречает!
– зло воскликнул все тот же донец.
– Верна-а-а!
– пьяно качаясь, протяжно прокричал другой казак. Годунов наших собратов на кол сажает. Не пойдем за Годунова!
– Чушь несешь! Не о Годунове сейчас речь, - отделился от старшины Федька Берсень.
– Казы-Гирей мимо Раздор не пройдет. Какой же он будет воин, коль позади себя целую вражескую рать оставит? Хреновина! Казы-Гирей не впервой на Русь ходит. Он кинется всей ордой.
– Есаул дело гутарит, - поддержал Берсеня атаман.
– Хан зол на Раздоры. Припомните, донцы, сколь раз мы тревожили его кочевья? Сколь табунов у хана отбили? Сколь дувана в улусах взяли?
– Зачем считать, батька?
– прервал атамана стоявший подле Болотникова длиннющий полуголый казак с отсеченным ухом.
– Поганые на нас ходят бессчетно. Разве мало от них урону? Разве мало станиц они в крови потопили?
– Немало, казаки, - мотнул головой Васильев.
– Немало мы лиха от поганых натерпелись. А ноне новое лихо идет. Пятнадцать туменов собрал Казы-Гирей в Бахчисарае. Как будем татар встречать, донцы?
– А сам-то как мекаешь, атаман?
– вопросил Григорий Солома.
– Погутарили мы со старшинами. В поле выходить не будем, не устоять нам противу всего ханского войска. Соберем станицы в Раздоры и примем осаду.
– Выдюжим ли, батька?
– Выдюжим, донцы. Крепость добрая, отсидимся. А там, глядишь, и засечная рать поспеет. Тогда ударим вкупе и наломаем бока поганым. Так ли, донцы?
– Так, атаман!
– Кличь станицы в Раздоры!
–
Примем осаду!Васильев постоял, послушал и ударил булавой по красному перильцу.
– Так и порешим, донцы!
Атаман и старшины начали было сходить с помоста, но их остановил громкий возглас казака, прискакавшего к майдану от Засечных ворот:
– Погодь, батька! Царев посол-боярин в гости прибыл. До тебя, батька, просится!
Васильев приказал:
– Проводи боярина в мой курень.
Федька Берсень недовольно глянул на атамана и вновь взбежал на помост.
– Пошто в курень? А не лучше ли здесь послушать царева боярина? На круг его, донцы!
– На круг!
– дружно воскликнули казаки.
По лицу атамана пробежала тень: хотелось погутарить с послом с глазу на глаз. Но теперь уже поздно, против круга не попрешь.
– Сюда боярина!
Вскоре к майдану подъехал посольский поезд - крытый возок и несколько груженых подвод в окружении полусотни стрельцов в голубых кафтанах. Из возка сошел на землю царев посол в долгополой бархатной ферязи. То был московский боярин Илья Митрофаныч Куракин - полнотелый, среднего роста, с крупным мясистым носом. Приосанился, посмотрел на казаков без опаски.
– Где тут ваш атаман?
– Я атаман, - дурашливо подбоченился Секира и, выпятив грудь колесом, покручивая черный ус, шагнул к боярину.
– Рожей не вышел, - буркнул Куракин.
– А чем моя рожа плоха?
– Холопья твоя рожа. Не мельтеши!
Глаза Секиры сердито блеснули,
– Угадал, боярин, холопья. Когда-то у князя Масальского на конюшне навоз месил. А ноне вот казак, и шапку перед тобой не ломаю. Кланяйся мне!
– Прочь, смерд!
– ощерился Куракин.
– Прочь, голь перекатная!
– Братцы!
– вскинулся Секира.
– Боярин нас смердами лает! Собьем спесь с боярина!
Казаки озлились, тесно огрудили Куракина. Секира подскочил к боярину и сорвал с его головы высокую горлатную шапку; напялил на себя и вновь подбоченился.
Куракин весь так и зашелся от неслыханного оскорбления.
– Рвань!.. В железа пса!
– Казака в железа?
Секира сверкнул перед лицом Куракина саблей.
– Стрельцы!
– взревел боярин.
Стрельцы заслонили Куракина, замахали бердышами. И быть бы кровопролитию, да атаман не позволил. Перекрывая шум, закричал:
– Стойте, донцы! Остыньте! Послов не трогают! Дорогу боярину!
Казаки нехотя расступились, пропуская боярина к помосту. Васильев молвил миролюбиво:
– Ты уж прости мое войско, боярин. Горячий народец.
– Не прощу!
– затряс посохом Куракин.
– Не токмо мне - государю хула и поруха. То воровство!
– Здесь те не Москва, боярин. Не ершись, - спокойно, но веско произнес Федька Берсень.
Куракин глянул на казака, на взбудораженный круг и будто только теперь понял, что он не у себя на Варварке, а в далекой степной крепости с гордой, необузданной казачьей вольницей. И это его несколько остудило.