Иван-чай-сутра

Видно было, что Уайту неприятно это маленькое происшествие. И чтобы восстановить прежнюю легкую атмосферу, он спросил о Хаксли, не тот ли это Хаксли, вернее Гексли, который был соратником Дарвина?

— Нет! — воскликнул Кир, воодушевляясь. — Не тот. Этот был большим темнилой, шулером, написал библию торчков «Двери восприятия», нагородил кучу всего про вселенский разум, который, мол, скрывает от нас всю правду, вставив нам в мозг заслонку. А если взять отмычку и ковырнуть — дверца и откроется. И эта отмычка: ЛСД, психические грибы, кактус с мескалином и прочая дрянь.

— Он был внуком, между прочим, Гексли, — заметила Маня, — и вообще человеком с научным складом ума.

Кир рассмеялся, кивая на Маню, в подтверждение своих слов.

— Да-да, конечно, великий человек, столп всех Радуг, идол торчков, Моисей-освободитель, блин! Только у меня вопрос. Если это так здорово и прогрессивно, ну, расширять сознание кактусом, почему же торчки-индейцы до прихода белого человека не смогли придумать ни плуга, ни элементарного колеса даже? Как это вселенский разум не вразумил их в открытые двери? Что ж это за прозрение и просветление! Инки своих паханов таскали в носилках по длинным дорогам через Анды, надрывались, а вселенский разум молчал. Не надо им было тайн всяких магических, космических откровений. А надо было обыкновенное колесо. Дурацкое колесо на палочке! Как у пятилетнего ребенка. У них солнце было каменное, в узорах, а колеса не было. Пирамиды, трубки, куртки из человечьей кожи для обрядов, инкрустированные черепа, а завалящего колеса не было.

— Зато календарь майя самый точный в мире! — с досадой выпалила Маня. — И ноль они придумали раньше всех.

Кир засмеялся, хлопнул себя по коленкам.

— Вот-вот! Ноль, но не колесо. А ведь они так похожи! Ну, что ж их не пробило? Не торкнуло? Да и библию кто написал, если уж на то пошло?

— Шинкари, — ответила Маня.

— Нет, трезвые евреи.

— Тебя не поймешь, Кир, — проговорила Маня, — полная шиза.

— Это не шиза, подруга, а суровая объективность. Признак честного ума.

— Уф!.. — откликнулась Маня.

«Понтиак» проехал мимо кладбища и через некоторое время слева от дороги показался громадный камень. «На нем что-то написано!» — воскликнул Кир, выворачивая голову. Уайт притормозил. «Можно посмотреть». Кир вылез из автомобиля и гигантскими шагами направился к камню на зеленой лужайке.

— Историческое место, — сказал Кир, вернувшись. — В тринадцатом веке глинчане здесь били ордынцев. По местам боевой славы едем. Вот что значит мой спонтанный метод, подруга.

Автомобиль тронулся, покатил дальше по дороге, усыпанной гравием. По обочине навстречу шел старик в застиранной одежде, вел на веревке корову. «Такой же мог нам повстречаться и в одна тысяча двести с копейками году!» — заметил Кир. Уайт что-то сказал, никто не расслышал, что именно.

Автомобиль выехал к переезду, и, прежде чем пересечь его, Уайт, а с ним и пассажиры посмотрели сначала в одну сторону, потом в другую: влево и вправо уходили рельсы, черные мазутные по бокам и зеркально чистые сверху, — вдалеке, на повороте они сверкали как золотые, попадая под солнце, бьющее из-за макушек огромных берез и елей; по склонам возле железной дороги рдел иван-чай.

«Напрасно все-таки убрали смотрителей», — посетовал Уайт, кивнув на кирпичный квадратный домик без крыши, двери и окон, окруженный бурьяном, цветами, а сзади, примыкавшим к нему яблоневым садом с наполовину усохшими кронами. Ага, подумала Маня, вспомнив, что Железнодорожная Крыса работал именно на таком вот переезде смотрителем, он уже не молод, из тех еще, олдовых, заставших настоящий расцвет. Ну да, а сейчас все в полном упадке и «рок-н-ролл мертв», как поет еще один старичок с блаженной даосской бородкой, отходная его рок-н-роллу затянулась… Но как бы там ни было, а он всегда прав, разве какие-нибудь «Звери» или «Фердинанды» играют рок-н-ролл?

«…очень опасно, — продолжал Уайт, — сомнительная экономия…» Он запнулся и замолчал, как будто снова вырубаясь. Маша поймала в зеркале отражение его лица, оно вновь бледнело, ярко зеленели глаза. Может, он под кайфом? пронеслась безумная мысль. Ну, не такая уж и безумная, если подумать. «Надо автоматику устанавливать!» — откликнулся Кир. Но Уайт, похоже, его не слышал. Он вел автомобиль, судорожно вцепившись в руль, как будто впереди лежала не свободная желтоватая дорога, а вился серпантин над пропастями и тормоза отказывали… Вскоре он обмяк, по его щекам стекали ручейки. «Да, напрасно», — пробормотал он. Под мышкой на рубашке увеличивалось пятно. Ну нет! стремный мэн. И куда он едет?

Они проскочили поворот и въехали в деревню, разбросанную, глядящую темно окнами невзрачных домов, кое-как выкрашенных и вовсе некрашеных и даже не обшитых досками, серобревенчатых, крытых наполовину шифером, наполовину толем, ржавым железом, обнесенных разномастными оградами из сеток, железных столбов, досок и просто неошкуренных жердей, краснеющих срезами; хозпостройки выглядели еще жальче: почерневшие, в заплатах, вросшие в землю, покосившиеся, как будто недавно пронесся буран. И только один дом выделялся среди этих лачуг: кирпичный, двухэтажный, с глухим бетонным забором, с зеленой антенной, на которой белела надпись: НТВ+.

— Увы, у меня такое впечатление, — сказал Уайт, — что монголы все-таки победили в том сражении.

На лужайке пасся пегий бычок, привязанный цепью к вбитому лому. Возле домов в пыли копались куры. «Как же эта деревня называется?» — спросил самого себя Уайт. Заметив выбежавшую на крыльцо белоголовую девочку с прыгалками, он начал тормозить, но девочка тут же юркнула назад. В окне избы мелькнуло чье-то лицо. Уайт проехал дальше и остановился у колонки. Здесь с тазами и бельем возилась пожилая женщина в полинявшем рабочем халате и буром платке. Оторвавшись от стирки, она подняла голову и устремила глубоко сидящие синие глазки на автомобиль. На ее красных руках белела бальными перчатками пена. Уайт спросил, как сейчас лучше проехать в Новую Лимну? Женщина разогнула спину, оглянулась, размышляя над вопросом и, вдруг улыбнувшись беззубо и как-то безумно, ответила, что поворот-то они проскочили! Потом спохватилась и добавила, что и здесь проехать можно, но… лучше не стоит, только запутаешься. А там, позади, дорога прямая — на озеро, лес и дальше на другой лес, до бывшей деревни Старой Лимны, а оттуда уже через лес и там и будет Новая Лимна. Она еще три или четыре раза повторила этот маршрут, что, конечно, было полезно, но звучало как-то странно, словно пластинку заело. «А кого вам там надо?» — наконец полюбопытствовала она.

Уайт не ответил и отчалил.

Женщина смотрела на автомобиль, прикрыв коричневое от солнца скуластое лицо ладонью с высыхающей пеной.

Они доехали до поворота и свернули на другую дорогу — еще более узкую и пыльную, — и с холма увидели озеро с застывшими облаками, березами и склонами, сплошь заросшими иван-чаем, так что они отражались в стоячей воде как распахнутая обложка Маниной книжки. И когда они оказались внизу, Маня сглотнула слюну и попросила Уайта остановить.

— Ты хочешь помочить перышки? — спросил Кир.

— Мы здесь выйдем, — сказала Маня.

Кир обернулся к ней.

— Почему именно здесь?..

Маня открыла дверцу и подпихивала к ней рюкзак.

— Спасибо, — сказала она Уайту.

Тот молча наблюдал за ними.

— Ты хочешь похерить чистоту моего эксперимента? — спросил Кир.

Маня вылезла из автомобиля, вытащила рюкзак, поставила его на землю. Киру ничего не оставалось делать, как только последовать за ней.

— Удач вам! — сказал он на прощанье Уайту.