Иван-чай. Год первого спутника

Илья не выдержал ее взгляда, стал чересчур деловито оглядывать расчищенную трассу. Девушки, притаившись у костра, смотрели на него как на пришельца с того света.

— Здравствуйте, землячки, — сказал Илья своим глуховатым, негромким голосом.

Они разноголосо ответили, но он услышал только ее ответ:

— Здравствуй, Илья.

— Устали, наверное, лесорубы? — спросил Илья, думая совсем о другом.

— Привыкаем, — сказала Катя. — Сегодня уже норму выполнили!

Она похвалилась успехом бригады, а Илья вздохнул, раз и навсегда возненавидя всякие реляции о выполнении норм и дневных заданий. Это было смешно и, может быть, грустно.

— Как там, в деревне? — хмуро спросил он.

— По-старому, — сказала Катя. — Одни женщины. Хлеба обещают к Маю дать в счет трудодней, а так все есть. Председательша на двух лосей разрешение взяла, убили. Тем, кто на лесозаготовках, общественное питание будет…

— Живет, значит, деревня еще? — спросил Илья и сам же ответил: — Ну что ж, тяжелее этого, видать, уж не будет… Теперь дождаться бы поскорее перелома на фронте, а там весна…

И вдруг спохватился:

— Заговорились мы! Давай замерим, что ли?

— Я замерила, — сказала Катя.

— Можно не проверять? — спросил Илья.

— Как хочешь… Я дважды одно дело не делаю.

Они все же промерили площадь; оказалось, у нее все было правильно.

По пути домой поближе к Илье пробилась Дуська Сомова. Шла с ним плечо в плечо и на чем свет стоит ругала кухню, порядки в столовой. Рядом с Катей шла красивая девушка Зина Белкина, она думала, верно, о том, что сегодня не очень устала и, пожалуй, выйдет с ухажером ночью смотреть северное сияние. Сама Катя вроде бы старается держаться подальше от Ильи.

А Илья злился.

Так шли они — десятник и комсомольцы, думали каждый о своем, и рогатый месяц, поднявшийся над черными зазубринами тайги, шел в ногу с каждым из них в отдельности, даже не пытаясь подлаживаться под нестройный шаг целой бригады.

* * *

За неделю на участке прибавился целый дом (в нем поселили буровиков), выросла у вышки центральная котельная, а в поселке поднялся сруб конторы. Пора было забуривать первую скважину, но неожиданно ударили настоящие северные морозы, — недаром луна выплывала по ночам в туманной фосфорической короне, предвещая адскую стужу.

Три дня дул северный ветер полярник, обрушив на взъерошенное чернолесье всю ярость осатаневшей к марту зимы.

Ураган разошелся над Ледовитым океаном, разметал прибрежные торосы и, оставляя снежные заструги, ринулся в глубину материка. Мелкорослые березки и насквозь промерзший, хрусткий ивняк тундры прилегли в снег, но впереди уже явственно маячила грозная стена лесов. Когда ураган и тайга столкнулись, белый, подсиненный с краев смерч взвился во всю высоту неба. Струи обжигающего ветра рванулись, словно в рукава, вдоль русел Печоры и Кары, больших и малых рек, к югу. И тогда тайгу затопил до краев морозный туман.

Стекла в окнах обросли колючей бородой инея, стоило открыть двери — в жилье остервенело врывался клубящийся пар. В тайге с треском лопались сосновые стволы. Все работы на открытом воздухе пришлось прекратить.

Николай проклинал полярную погоду, ждал потепления, но мороз держался вторые и третьи сутки и даже усилился: термометр показывал сорок шесть градусов по Цельсию. Холода, однако, беспокоили не одного Николая.

Вечером третьего дня к начальнику явились краснолицые и заиндевелые Катя Торопова, Федор Кочергин и Шумихин, которого они привели, как пояснила Катя, по делу.

Кочергин заговорил первый.

— А что, если такие морозы недели две будут стоять, товарищ начальник? — спросил он.

— Ну? — не понял Николай, отвлекаясь от графика бурения, которым занимался все эти дни.

— И мы, значит, будем стоять?

Николай посмотрел на Шумихина. Шумихин — на Катю.

— Надо работать, товарищ начальник! — сказала Торопова. — Мы с ребятами сейчас говорили… В такое время — каждый день на нашей совести!

— Все верно, — согласился Николай. — Но можно людей поморозить. Вот справка Кравченко, она запрещает.

Кочергин презрительно глянул на клочок бумаги, именуемой справкой.

— А на фронте? Там в мороз тоже затишье? Или, может, перемирие?

«Ого, меня тоже агитируют молодые!» — подумал с удивлением Николай и потянулся к окну. Там все затянуло молоком, на стекле шелушилась ледяная короста.

— Как думаешь, Семен Захарыч?

Шумихин с великой осторожностью облокотился на стол, на этот раз его, кажется, оставило чувство постоянной готовности.

— Есть ватные маски от мороза. Но в них еще скорее покалечишься, и человек в них что чучело. Можно обойтись и без них, а дело двигать. Велим разводить поболе костров — это раз, работать не больше семи часов — два, ну, и следить друг за дружкой, чтобы носы не отморозить. Руки и ноги в дело, чтобы жарко было, — и порядок!

— Для начала попробуем работать не больше шести часов, — предусмотрительно заметил Николай.

— Мы выходим первыми, — кивнула Торопова. — Бригада Кочергина пойдет на котельную дрова пилить, а здесь Семен Захарыч остальных поднимет!

— С дровами, товарищ начальник, у нас плохо дело, — сказал Кочергин, нахмурив брови. — В день нужно тридцать кубов швырка, целую бригаду дровоколов придется держать. А одна балансирная пила могла бы за всех работать!

— Нет их в управлении, вычеркнули из заявки.

Федя мрачно пошел к двери:

— Чиновники в техснабе сидят. Поискали — нашли бы…

Они пошли готовить бригады к небывалой смене, и Николай вызвал к себе Золотова. Буровики до морозов заканчивали монтажные работы на буровой, им оставалось еще подключить грязевые насосы, сделать оснастку — потратить еще два-три дня. Николай полагал, что все это они смогут сделать в «актированные» дни, если последуют примеру Тороповой и Кочергина.

Золотов за время пребывания на Пожме заметно поблек, осунулся, стал еще злее. Мороз действовал на него угнетающе.

— Что приуныл, Григорий Андреич? Скоро буровую пускать в ход, значит, и настроение нужно соответственное! — попробовал взбодрить мастера Николай.

Золотов искоса взглянул на него, вздохнул.

— Чего приуныл, спрашиваете? А чему радоваться? Жизнь не веселит, вот и приуныл. Сводку недельной давности читали? Помните? Ну вот… А от сына третий месяц писем нет, жена в Грозном одна… Вот и радуйся! Вас тоже, между прочим, за этот месяц скрутило, как я погляжу. Скулы вон обтянуло, а голос как у заклятого пьяницы стал — с хрипом. А уж, кажется, чего бы недоставало в вашем холостяцком положении!