Иван Грозный и Девлет-Гирей

Надо полагать, что выход «царевичей» с ратью весной 1574 г. из Крыма преследовал своей целью оказать давление на Ивана Грозного и сделать речи татарских посланников более весомыми. Однако этого не случилось, и поход «царевичей» был отменен. Но военные приготовления Москвы не оказались напрасными. Поздней осенью того же года несколько крымских и ногайских мурз попытались совершить набег, однако тульский воевода князь Б.В. Серебряный, возглавлявший, согласно росписи, большой полк «украинного» разряду, «с товарищи», разгромил их «в Печерниковых Дубровах». И снова, если судить по разрядным записям, татары атаковали русскую «украйну» небольшими силами, во всяком случае, князь Серебряный обошелся силами только своего полка, да и то неполного^{421}. По существу, этот неудавшийся набег поставил точку в «необъявленной» войне.

В последующие годы в Москве по традиции продолжали каждую весну разворачивать на границе значительные силы (особенно осенью 1575 и весной—летом 1576 гг.) и совершенствовали систему защиты южной границы от татарских набегов. Дальнейшей регламентации подверглась сторожевая и станичная службы^{422}, окончательно установилась практика создания «украинного» разряда, ставшего передовой линией обороны Русской земли от татарской агрессии. Изменилась в лучшую сторону и внешнеполитическая ситуация. Все это не могло не привести к тому, что в 1575 г. татарских набегов вообще не было отмечено, а в 1576 г. хан, хотя и выступил из Крыма, тем не менее так и не решился перейти к активным действиям. Как отмечал А.В. Виноградов, «…изменившиеся внешнеполитические обстоятельства требовали от крымцев максимальной осторожности. Хан не пошел на возобновление дипломатических отношений, но вместе с тем дал понять, что он не стремится к дальнейшему ухудшению отношений с Москвой». Отметим также, что среди прочих обстоятельств, побудивших хана отказаться от продолжения конфронтации с Москвой, можно назвать и возросшую активность запорожских Козаков, на нападения которых хан жаловался новоизбранному королю Речи Посполитой Стефану Баторию осенью 1576 г».^{423}.

Последовавшая в июне 1577 г. смерть Девлет-Гирея и обострившаяся в этой связи внутриполитическая борьба в Крыму привела к тому, что хотя наследник Девлет-Гирея Мухаммед-Гирей II и продолжал настаивать на передаче Крыму Астрахани, но ни он, ни его брат Ислам-Гирей II, правивший после него, не пытались предпринимать крупномасштабных военных экспедиций против Москвы. Более того, вскоре в Крым отправилось новое русское посольство. Период долгой конфронтации между Москвой и Бахчисараем подошел к концу.

Изменение ситуации на южной границе и существеннее ослабление угрозы со стороны Крыма, равно как и начавшееся в Речи Посполитой бескоролевье позволили Ивану Грозному вернуться к решению Ливонской проблемы. Еще 11 августа 1572 г. царь отписал грозное послание шведскому королю, в котором напомнил, что раз король не прислал к нему в Новгород к Троицыну дню свое посольство, то грядущей зимой, раз уж королю «земли своей и людей» не жаль, он увидит, как Иван и его люди «учнут у него миру просить». И действительно, поздней осенью «…тово же году государь царь и великий князь ходил в вотчину свою в Великий Новгород, а из Новагорода Великово пошол зимою для своево дела и земсково на ливонские немцы, а взяли тем походом город Пайду». И хотя Иван не стал развивать дальше первоначальный успех из-за рано наступившей весны, этот поход стал прологом к знаменитому Ливонскому походу 1577 г.^{424}

И в завершение всей этой истории несколько слов о судьбе главных героев центрального события долгого противостояния Девлет-Гирея и Ивана Грозного — кампании 1572 г. — воевод и ратников «берегового» разряда и «украинных» городов, одолевших в смертельной схватке сильного и опасного врага. По приезду в Москву Иван Грозный чествовал своих воевод и «воинников», разбивших Девлет-Гирея. Так, на наш взгляд, можно трактовать сообщение московского летописца о том, что «как государь пришел к Москве, и бояр и воевод князя Михаила Ивановича Воротынскова с таварыщи по достоянию почтил»^{425}. К этому времени, надо полагать, дьяки и подьячие «походного шатра» Воротынского закончили работу над составлением «послужных списков» детей боярских и отправили их в Разрядный приказ. В этих списках была отмечена вся служба конкретного сына боярского во время кампании — кто «государю служил, бился явственно», кто «убил мужика» и каким оружием, кто «поймал языка», был ранен и т.д. На основании этих списков, как отмечал О.А. Курбатов, служилые люди могли рассчитывать на награды, прежде всего на прибавку к земельному и денежному окладу^{426}. Об этих списках и писал Г. Штаден, когда сообщал, что по итогам кампании «…всем русским князьям и боярам, получившим пули, порубленным или израненным врагом на теле спереди, имения были увеличены или улучшены; тем же, кто был поражен сзади, имения сокращали и надолго суждено им было оставаться в опале…»^{427}.

Тогда же, во 2-й половине августа 1572 г., была распущена по домам на отдых большая часть «береговой» рати и составлена новая, на три полка, роспись воевод на «берегу»: «А после царевичева приходу были воеводы по полком: в большом полку был князь Ондрей Хованской, Иван Морозов да из Донкова князь Юрьи Курлятев. В передовом полку князь Ондрей Па-лецкой. В сторожевом полку князь Михайло Лыков да Василей Колычов»^{428}. Фактически, кампания была завершена — татарам было нанесено такое поражение, что ожидать их нового нападения в завершающемся году не стоило, да и мелкие отряды тоже вряд ли попытались бы «пошарпать» русскую «украйну» в поисках добычи.

По-разному сложилась судьба воевод, возглавлявших русское войско в эти жаркие летние дни. Князь М.И. Воротынский поначалу был щедро пожалован Иваном Грозным. Царь не только полностью снял с него опалу, но и сделал его фактически главой Боярской думы. Как писал Р.Г. Скрынников, «выше него в Думе “сидел” один князь И.Ф. Мстиславский. Но этот последний признал себя виновником сожжения Москвы, из-за чего лишился всякой популярности и авторитета в стране…». Более того, в конце 1572 г. Иван пожаловал Воротынскому часть его вотчин (Перемышль), отобранных ранее. В апреле 1573 г. Воротынский снова был назначен командующим «береговым» разрядом, возглавив большой полк, который встал в Серпухове^{429}. Казалось, худшие времена для князя миновали. Однако на самом пике славы над Воротынским внезапно снова сгустились тучи. Как сообщает разрядная книга, как только в Разрядном приказе был составлен «береговой» разряд на весну—лето 1573 г., как 1-й воевода сторожевого полка князь В.Ю. Булгаков-Голицын «…бил челом государю царю и великому князю Ивану Васильевичю всеа Русии… на боярина и воеводу на князь Михаила Ивановича Воротынсково. И на той службе Голицын с Воротынским месничался и списков дворян и детей боярских за князь Михаилом Воротынским не имал, а сказал, что ему, князь Василью, на той службе князь Михаила Воротынсково меньши быть невмесно…»^{430}.

Требование Голицына дать ему «щот и суд» внешне выглядело абсурдным. Ведь по давнему приговору 1550 г. 1-й воевода большого полка был безусловно выше 1-го воеводы сторожевого полка^{431}. Послужной список Голицына и его статус (боярином он стал только в 1576/1577 г.) также не давали ему шансов на успех в этом деле, равно как и родовитость — Голицыны очевидного преимущества в «чести» перед Воротынскими не имели. Неожиданно Иван Васильевич удовлетворил челобитье князя: «И государь царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии боярина своего и воеводу князь Василья Юрьевича Голицына пожаловал, велел послать к нему невмесную грамоту, что ему князю Василью Голицыну со князь Михаилом Воротынским быть без мест в сем розряде». Текст самой грамоты гласил: «От царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии на Коломну боярину нашему и воеводе князю Василью Юрьевичю Голицыну. Писал ты к нам и велел нам бить челом на боярина на князь Михаила Воротынского, что тебе его меньши быть невмесно. И мы тебе пожаловали, велели быть со князь Михаилом Воротынским без мест, и ты б на нашей службе без мест был и списки б дворян и детей боярских взял, и вестовщиков бы есте на вести по городом посылали обышных людей детей боярских, и делом бы есте нашим промышляли неоплошно. А как вам береговая служба минетца и будет тебе до князь Михаила Воротынсково дело в отечестве, и мы тебя пожалуем, велим тебе на Воротынского суд дать и велим вас в вашем отечестве счести. Писано на Москве лета 7081-го году, июля в 11 день»^{432}.

Вне всякого сомнения, челобитная Голицына появилась не на пустом месте. Видимо, в конце зимы — начале весны 1573 г. Иван Грозный по неизвестным причинам утратил доверие к Воротынскому. Охлаждение царя к своему лучшему полководцу к моменту составления «берегового» разряда стало настолько очевидным, что В.Ю. Голицын решил воспользоваться этим обстоятельством. Правда, ему пришлось ждать почти три месяца, пока Иван не вынес свое решение удовлетворить его челобитную. О том, что происходило в течение этих месяцев, можно только догадываться. Ясен только исход — согласно лаконичному свидетельству разрядной книги, «…тово же году положил государь опалу свою» на Воротынского, «взял» его «з берегу» и «казнил смертию»^{433}.

Тогда же опале подверглись два других воеводы «берегового» разряда 1573 г. — князь Н.И. Одоевский, вместе с Воротынским сражавшийся летом 1572 г. при Молодях, и престарелый воевода М.Я. Морозов, причем последний даже не успел прибыть на место службы, как был арестован. Все они также были казнены^{434}. Казнен также был и 2-й воевода сторожевого полка В.И. Умногоколычев. Правда, случилось это позднее, вероятно, летом 1575 г., и связана его смерть, судя по всему, была с падением царского фаворита окольничего Б.Д. Тулупова и восхождением новой «звезды» в окружении Ивана Грозного — Бориса Годунова^{435}.

Не обошел стороной гнев Ивана и другого героя Молодинской битвы — воеводу Д. И. Хворостинина. Осенью 1573 г. была составлена роспись войска, которое должно было отправиться походом на бунтовавшую «казанскую черемису, луговую и нагорную». Однако еще до того, как рать выступила на подавление мятежа, «государь тогды опалу свою положил на князь Дмитрея да на князь Федора Хворастининых на обеих, и велел им быть к себе». Опала, правда, длилась недолго — уже весной следующего года Дмитрий Хворостинин получил назначение 2-м воеводой сторожевого полка, что встал на «берегу», в Коломне^{436}. Но это назначение, если так можно выразиться, стало для воеводы традиционным практически до конца 1570-х гг. Пока Хворостинин был в опричнине, он мог не опасаться местничества со стороны более родовитых воевод, но как только опричнина была отменена, на успешной карьере князя был поставлен крест. Ни несомненный талант военачальника, ни храбрость и энергичность — ничто не могло переломить традицию, и Хворостинину приходилось довольствоваться второстепенными командными постами что на берегу, что в Ливонии^{437}.