Иван Грозный: «мучитель» или мученик?
Шрифт:
Так, убеждая Батория прекратить осаду Пскова, легат Святейшего престола кротко, но настойчиво внушал ему, что занятие это... бесперспективное. Что нынешняя война зашла в тупик и лишь отнимает силы, кои разумнее было бы употребить для свершения более необходимого и благого - борьбы с неверными. Для той священной борьбы, к которой согласен теперь присоединиться даже московский князь, чью протянутую руку не стоит отталкивать. Напротив, с ним лучше заключить мир, и тогда сам король Стефан мог бы возглавить их объединенное христианское воинство в победоносном походе против турок Тогда была бы окончательно подготовлена почва и для объединения церквей, что уже на века покроет имя короля немеркнущей славой[551]...
Одновременно в письме к царю Ивану (9 октября 1581 г.) Поссевино с легкостью, не жалея черных красок, утверждал прямо противоположное. А именно то, что ради заключения мира прежде всего Грозному следует первому пойти на уступки и сдать Баторию Псков. Причем сделать это возможно скорее, так как положение крепости безнадежное и со дня
Но невзирая на все эти ухищрения, дело продвигалось медленно. Вопреки ожиданиям Поссевино, король отнюдь не сразу согласился с его заманчивыми планами, убежденный, что мирные переговоры только дадут «Московиту» передышку и возможность стянуть новые силы в западные области[553]. Еще пуще Стефана был недоволен навязчивым иезуитом командующий польскими войсками коронный гетман и канцлер Замойский. С нескрываемой злостью канцлер говорил, что «такого сварливого человека и не видывал; он (Поссевино) хотел бы знать все королевские планы относительно заключения мира с московским царем, он втирался в королевский совет, когда обсуждалась наша инструкция послам. Он готов присягнуть, что великий князь к нему расположен и в угоду ему примет латинскую веру, а я уверен, что эти переговоры кончатся тем, что князь ударит его костылем и прогонит»[554].
Судя по этим в сердцах высказанным словам, гетман хорошо понял стратегический замысел Грозного и не питал совершенно никаких иллюзий относительно возможности союза Москвы с Римом. Но переговоры все же начались. И пойти на них вынудили поляков отнюдь не убеждения «ватиканского миротворца». Пойти на мирные переговоры с Россией заставили врага мужественные защитники Пскова, так и не сдавшие свой город.
Разумеется, в Ям-Запольский, где была назначена встреча послов, папский нунций приехал вместе с польской делегацией. Переговоры же начались в 15 верстах от города - в маленькой деревушке Киверова Горка[555] 13 декабря 1581 г. Стараясь и там подчеркнуть особое значение своего присутствия как посланника Святого престола, Поссевино сам взялся вести заседания, сам писал их протоколы, сам же снимал копии с каждого принимаемого документа. При этом он успевал обмениваться письмами с царем, королем и отправлять подробные отчеты в Ватикан. Но даже его, прожженного иезуита, не миновал досадный срыв во время этих напряженных заседаний, продолжавшихся почти месяц. Исторические источники свидетельствуют, что в ходе одного из споров Поссевино не выдержал своей роли беспристрастного посредника... Позабыв дипломатическую сдержанность, он «вырвал из рук (русского) посла черную запись (черновик), бросил оную к двери, а самого посла, схватив за ворот за шубу, все на оной пуговицы оборвал, закричал: «Подите от меня вон из избы. Мне с вами говаривати нечего»[556].
Впрочем, даже без этого всплеска эмоций русские послы отлично знали, что Поссевино «не прямит» России, о чем и докладывали своему государю. «А нам, - писали они в грамоте от 1 января 1582 г., - видетца, что Онтоней во всех делах с литовскими послы стоит за одно и в приговорах во всяких говорит в королеву сторону»[557]. Чего же добивались поляки и на чем упорно настаивали русские во время столь бурных дебатов, доходивших иногда чуть ли не до рукопашной?
Как было решено на совещании, состоявшемся 22 октября 1581 г. в Александровской слободе, где присутствовал сам Грозный, его наследник Иван Иванович и члены боярской Думы, Россия соглашалась уступить Баторию свои ливонские владения в обмен на захваченные польско-литовскими войсками русские города. Причем строго подчеркивалось, что Москва отдает только те территории в Ливонии, которые захвачены поляками, но никак не шведами. Это важное политическое решение стало основой для инструкций, данных царем своим представителям на Ям-Запольском мирном конгрессе (как называют историки русско-польские переговоры середины зимы 1581/82 г. Оно свидетельствовало о том, что Грозный намерен был уступить Польше и заключить с ней мир исключительно с целью высвободить силы и сосредоточить их на борьбе со Швецией. Борьбы за возвращение России крепости-порта Нарвы, прочих территорий, захваченных шведами в Северной Эстонии[558]. Именно чтобы оставить за собой возможность и право на такую борьбу, царь уже в ходе переговоров неоднократно личными грамотами предостерегал послов, чтобы в перемирные документы ни в коем случае не были бы включены эти земли. Чтобы, «помиряся... с Литовским с Стефаном королем, стати на Свейского (шведского короля) и Свейского бы не замиривати»[559]. По всей видимости, государь не мог не знать о начинавшихся разногласиях между Польшей и Швецией как раз из-за ливонских земель, и это придавало ему уверенности в успехе.
Между тем ясно, что Речь Посполитую, желавшую заполучить все наследство Ливонского ордена, включая
и то, что заняли союзники-шведы, такие условия царя устроить не могли. Жесткие прения по этому вопросу начались уже с самых первых заседаний Конгресса. Поляки требовали заключения мирного соглашения сразу между тремя участниками конфликта, а вместе и признания Россией перехода под власть Польши именно всей ливонской территории - находившейся как в руках русских, так и шведов[560]. Но московские дипломаты, выполняя приказ Грозного, день за днем упорно отклоняли эти требования, довольно резонно указывая: их государь не может уступить Баторию то, чем сам теперь не владеет[561]. Так что под давлением этой железной логики польские представители пришли в крайнее замешательство и были вынуждены с тревогой обратиться к канцлеру Замойскому (руководившему ими из осадного лагеря под Псковом) за дополнительными инструкциями: следует ли им снять свои предложения или вовсе прервать переговоры?[562]Но и сиятельный канцлер, по существу, уже ничего не мог изменить. Катастрофа поляков под неприступными стенами Пскова достигла апогея. «Положение войск тяжелейшее, - писал Замойский.
– Я не продержусь более 8 дней. Надо или скорее заключать мир, или «с посрамлением и опасностью отступить от Пскова»[563].
Вот в таких-то явно не блестящих для польской стороны условиях и был заключен 15 января 1582 года, нет, не мирный договор (хотя г-н Радзинский в своем тексте использует именно это выражение - «заключен мир»). На самом деле 15 января 1582 г. в деревушке Киверова Горка русские и польские представители подписали документ, известный в истории под названием Ям-Запольского перемирия, заключенного между Россией и Речью Посполитой сроком на 10 лет. Согласно этому документу Россия уступала Польше земли, завоеванные в Ливонии за четверть века (исключая Новгородок Ливонский и еще несколько крепостей). Баторий же возвращал русским Великие Луки, Холм, Невель и Велиж Отказывался король и от требуемой ранее громадной контрибуции. Наконец, как настояли русские дипломаты, в тексте перемирных грамот не оказалось ни единого упоминания о ливонских территориях, захваченных шведами[564].
И хотя один из знаменитых дворянских историков, высокопарно обвиняя только Грозного в уступках, хлестко назвал сие соглашение «самым невыгодным и бесчестным для России из всех, заключенных до того времени с Литвой»[565], не стоит забывать, что это было все-таки первое большое столкновение России с Речью Посполитой (а по сути - со всем Западом) за стратегически важнейший Прибалтийский плацдарм. Что хотя действительно молодое Российское царство не смогло устоять в этой жестокой 25-летней борьбе, но не столь впечатляющими были и достижения Польши. Совсем наоборот. Невзирая на поддержку всей католической Европы, Польша с каждым годом слабела в своей агрессии против России, тогда как «сопротивление (этой агрессии на русских землях) усиливалось... Так, в итоге первой кампании на Востоке 40-тысячная королевская армия добилась внушительного успеха, завоевав Полоцк. В ходе второй кампании почти 50-тысячная рать затратила все усилия на покорение небольшой крепости Великие Луки. В последней кампании польское войско не смогло овладеть Псковом»[566] и было вынуждено пойти на мирные переговоры с. Москвой, не достигнув поставленной ранее цели полного разгрома России. Что касается Прибалтики, то, захватив часть земель в Ливонии, Речь Посполитая тем самым приобрела себе нового непримиримого врага-соперника в лице (бывшего союзника) Швеции, «замирения» с которым так и не допустили дипломаты русского царя.
Иными словами, отрезав Россию от выхода к Балтике, Польша все же и сама не смогла достаточно прочно утвердиться в этом регионе. Вопрос о нем оставался тогда открытым как для Грозного, так и для Батория. И оба государя вовсе не собирались откладывать его решение в долгий ящик. Оба жаждали новой борьбы и победного реванша. О чем ярко свидетельствует, например, официальное заявление польских послов, по приказу Замойского сделанное ими еще в Киверовой Горке 6 января 1582 г. В этом заявлении говорилось, что король Стефан считает все земли Ливонии своей собственностью и будет продолжать их «доставать», кому бы они ни принадлежали[567].
Исходя из этого, можно с уверенностью сказать, что, как ни тяжелы были для Российского государства условия перемирия с Польшей, подписанного в январе 1582 г., речь тогда вовсе не шла ни об окончательном поражении одного из противников, ни о безоговорочной победе другого, что и зафиксировал бы соответствующий договор. Нет, речь шла именно о перемирии, т.е. о временной передышке, приостановке боевых действий[568], необходимой обоим участникам конфликта. Первая попытка России утвердиться на Балтийском плацдарме, в ходе которой московские войска уничтожили старинный Ливонский орден, закончилась неудачно, пресеченная Западом. Однако русская воля к победе осталась непоколебимой[569]. Россия отступала на исходные рубежи, но от дальнейшей борьбы не отказывалась, и это был главный итог Ливонской войны Ивана Грозного.
Так, историк отмечает, что «еще до завершения переговоров в Яме-Запольском русское правительство развернуло подготовку к военному походу против шведов. В первой половине декабря 1581 г. в Новгороде начался сбор войск, которые царь и его советники... рассчитывали направить на шведский фронт. Сбор войск продолжался на протяжении всей второй половины декабря и на рубеже 1581/82 г., когда уже были урегулированы основные спорные вопросы между Россией и Речью Посполитой и принято окончательное решение об организации похода «на свейские немцы»[570].