Иван Грозный

Для истории страны, развития идей и нравов эти черты имеют важное значение. Такими способами внушалось народу, что он ничто и что у него ничего нет, а у государя – все, и все ему принадлежит. Развитию этого представления также способствовал обычный церемониал пиров. Перекрестившись, царь брал себе кусок мяса, нарезанного кравчим, затем давал некоторым высокопоставленным лицам и наблюдал, как подавали кушанья другим гостям. Разносящие каждому говорили: «Царь тебе посылает это». Получивший подымался и благодарил. Та же процедура повторялась и с напитками, нравившимися иностранцам. Что же касается приправ, состоявших из шафрана, кислого молока и огурцов в уксусе, то они им не нравились. Необходимость сидеть за столом пять-шесть часов и пить со всех посылавшихся им царем чаш удручала даже самых выносливых. Кроме того, был обычай после пира посылать почетным гостям кушанья и напитки, которыми они делились с царскими посланными. Один императорский посол зараз получил семь чаш романеи, столько же рейнского вина, мускатного, белого французского, канарского, аликанте и мальвазии, двенадцать ковшей меду высшего качества, семь низшего, восемь блюд жареных лебедей, столько же журавлей со специями, несколько блюд из петухов, жареных кур без костей, глухарей с шафраном, рябчиков в сметане, уток с огурцами, гусей с рисом, зайцев с лапшей, лосиных мозгов, множество пирогов с мясом и сладких, желе, кремов, засахаренных орехов. Все это получил человек, только что вышедший из-за стола!

При дворе, как и у частных лиц, пиры с их ужасным обжорством и неумеренным питьем были необходимым условием всякого празднества и самым любимым развлечением. Но существовали и другие светские развлечения, несмотря на церковные запрещения их. Было даже специальное ведомство по этой части, так называемая потешная палата. При царском дворе играли в шахматы, шашка и карты, занимались охотой с гончими и борзыми собаками. В большом ходу была охота с соколами и кречетами. Охотились на медведя. В первую половину своего царствования Иван с увлечением предался этим развлечениям. Позже его поглотили заботы о государственных делах, и это отразилось на состоянии его охотничьего двора. Когда после Ям-Запольского перемирия Баторий выразил желание иметь красных кречетов и обратился с просьбой к Ивану, тот ответил, что их больше у него нет, так как он давно уже не охотился, будучи удручен горестями. Тогда Баторий спросил, не может ли он послать Ивану что-нибудь приятное. Ему ответили, что желали бы получить добрых коней, шлемов железных, метких и легких мушкетов.

Побежденный под Полоцком и Великими Луками просил у своего побежденного только оружия.

Однако, несмотря на свои горести, Иван и в это время еще держал при себе разных дураков и шутов, которые до середины XVIII в. входили в состав русского двора. Шутки этих забавников большею частью были непристойны. Убожество умственного развития способствовало развращенности воображения. С другой стороны, давление на умы аскетического учения церкви порождало, как естественную реакцию, грубый цинизм. Кроме того, шут своими острыми речами, дозволявшимися ему в известных границах, удовлетворял необходимости в критике и сатире, свойственной всякому обществу. За отсутствием литературы, сатира выливалась таким способом. Издеваясь над советами «Домостроя» и восточного этикета, шут таким образом разрежал тяжелую, атмосферу монастыря и тюрьмы, в которых коснели русские. Он открывал двери, разбивал стекла окон и впускал струю свежего воздуха в душные помещения. В каждом более или менее значительном доме тогда держали одного или несколько таких приживальщиков. У Ивана их были десятки. Некоторые из них поплатились жизнью за честь быть с царем запанибрата. Одного из них звали Гвоздевым. Он был княжеского рода, как и будущий дурак императрицы Анны, и занимал при дворе видную должность. Совмещение должностей тогда было обычным явлением. Однажды для забавы Иван вылил этому шуту миску горячих щей на голову. Несчастный закричал. Иван ударил его кинжалом, так как был в нетрезвом виде. Шут упал на пол, обливаясь кровью. Позвали лекаря. – «Вылечи моего верного слугу, – сказал ему Иван, – я с ним неловко поиграл». – «Так неловко, что теперь уже ни Бог, ни ваше величество не заставит его играть», – отвечал лекарь.

Гвоздев умер.

Как впоследствии Петр Великий, Иван отводил этим шутам место и роль даже в народных церемониях. Благодаря этому религиозное настроение, овладевавшее в этих торжествах присутствующими и сообщавшееся иностранным свидетелям, часто уступало место другим впечатлениям. Грозный не всегда сохранял на троне пастырскую позу, в которой он являлся сначала восхищенным взорам зрителей. Раз он снял шапку с польского посла, надел ее на шута и приказал ему кланяться по-польски. Когда тот заявил, что не умеет, сам начал передразниваться, заливаясь громким смехом и побуждая присутствовавших издаваться над послом. Подобно Наполеону, он иногда поражал какого-нибудь посла сценой гнева, потоком брани и угроз. Тогда ужас проносился под низкими сводами Кремля над толпой придворных.

Но эти разнообразные сцены придворной жизни развертывались главным образом в Александровской слободе. Они являются самыми странными зрелищами, которые история той эпохи оставила на удивление потомству.

II. Александровская слобода

После пожара 1547 г., почти совсем уничтожившего Кремль, Иван жил некоторое время в Воробьеве, пока ему спешно строили в Москве деревянные хоромы и восстановляли сгоревший кирпичный дворец. В 1565 г., когда была учреждена опричнина, Иван хотел было построить себе другой дворец в кремлевских стенах. Но он раздумал и решил устроить свое новое жилище подальше от старого, которое он уступил царю Симеону. Место для дворца было избрано на Воздвиженке близ нынешних Троицких ворот. Он поселился там в 1567 г., но прожил недолго. Он также не любил жить в Москве, как впоследствии и Петр Великий. Он предпочитал Коломенское, любимую резиденцию своего отца, и ездил туда ежегодно 29 августа праздновать свои именины. Нравилась ему и Вологда на реке того же имени, несмотря на ее дикий и суровый пейзаж. Там он приказал выстроить большой деревянный дворец на холме, где до сих пор находятся казенные здания. Там он выстроил и собор по образцу Успенского. Но впоследствии ему больше всего понравилась Александровская слобода, и он остановил свой выбор на ней.

Эта знаменитая слобода была Плесси-ле-Тур Грозного, как Малюта Скуратов был его Тристаном Отшельником. А. Толстой дал нам красивое, но чисто вымышленное описание этого места. Уверяют, что здания теперешнего Успенского монастыря в Александрове заключают в себе часть старинного дворца, бесследно исчезнувшего. Как и Вологодский дворец, монастырь стоит на возвышенности на берегу реки. Находящейся в ограде собор относится, пожалуй, ко времени Ивана. Там можно видеть ворота, привезенные из Новгорода после его разгрома. Все здание носит следы перестройки. В него вошли составные части, имевшие раньше другое назначение. Двери и окна расположены в нем несимметрично. В стенах какие-то углубления, сделанные без видимой необходимости. Такие же особенности мы встречаем и в Твери в Отрочьем монастыре, где келья св. Филиппа переделана в часовню. В Александрове вне собора, сохранилась постройка, составлявшая, по-видимому, часть другого здания. Предполагали, что на этом месте находились покои, занимаемые государем и его людьми. Это предположение подтверждается существованием здесь огромных подвалов с таинственными закоулками, с подземными ходами, ведущими куда-то в глубину, откуда, кажется, вот-вот подымутся кровавые призраки…

Но эти стены, быть может, слышавшие и видевшие так много, молчат. Молчит и местное предание. Чтобы воспроизвести происходившее здесь, мы должны полагаться на недостоверные показания летописцев. Если проверить их рассказы более надежными документами и опереться на подлинные факты, то есть возможность представить эту слободу и быт ее обитателей.

Я уже высказал свой взгляд на обвинения, которым подвергалась опричнина. Будучи явлением революционным, она породила террор с его неизбежными крайностями. Помощники Грозного, набиравшиеся им из подонков общества, были неспособны понять характер и реальную цель его предприятия и чаще, чем он сам, проявляли насилие вместо энергии. С другой стороны, являясь послушным орудием, эти угодливые царедворцы способствовали развитию влечений к грубому разврату и льстили некоторым садистическим наклонностям, лежавшим, без сомнения, в его натуре. Летопись сохранила имена его приспешников. На первом плане стояли – боярин Алексей Басманов с сыном Федором, князь Афанасий Вяземский, Василий Грязной, архимандрит Чудова монастыря Левкий и самый знаменитый и кровожадный Григорий Лукьянович – Малюта Скуратов. Позже – Богдан Бельский, игравший с Басмановым роль любимцев при царе, Борис Годунов, зять Скуратова, будущий царь. Эти лица пользовались расположением и доверием царя.

Из среды их предание выделило брата царицы Анастасии Никиту Романовича Захарьина. Основываясь на каких-то иллюзиях, а, быть может, и данных, оно приписало ему все добродетели, наделило его великой и прямой душой, суровым, непреклонным умом. Однако это несовместимо с подобной средой. Я склонен думать, что Иван, по крайней мере, в эту пору своей жизни, не потерпел бы близ себя такого человека. Вероятно, на этом лице отразилась идеализация, украсившая историческое происхождение всего рода Захарьиных.

Собственно говоря, Александровская слобода не была лишь местом разгула. Иван всегда проявлял большую наклонность к монастырской жизни. Но его аскетические стремления легко уживались с вольностью нравов, свойственной, впрочем, и всем монастырям того времени. Мы видели, что Иван старался провести реформу в среде духовенства, чтобы заставить его строже соблюдать правила монастырской жизни. Им, очевидно, руководило желание подать личный пример при установлении порядка при дворе в Александровской слободе. В основных чертах опричнина многим походит на монастырское братство. Опричники при поступлении на службу произносили особую клятву, напоминавшую клятву при пострижении в монахи. Они отрекались от всех своих связей и в некотором роде уходили от мира. Слобода по виду была монастырем. 300 человек, самых близких к государю, подчинялись там строгим правилам. На свои шитые золотом кафтаны они надевали черные рясы и участвовали в сложных религиозных обрядах. Царь был игуменом, Вяземский – келарем, Скуратов – пономарем. Сам царь со своими сыновьями ходил звонить к обедне. В полночь все вставали с постели для первой церковной службы. В четыре часа снова все собирались в церковь к заутрене, длившейся до семи часов. В восемь начиналась обедня. Иван, стараясь быть примером для других, так усердно молился, что на лбу у него оставались следы поклонов. В двенадцать часов подавался обед в общей трапезной. Царь при этом читал вслух что-нибудь из священного писания. Остатки трапезы отдавались бедным, как это делалось в хороших монастырях. В качестве игумена государь ел отдельно. Потом все собирались к нему и пили. Некоторые из опричников вместе с шутами старались позабавить и развеселить пирующих. Сюда допускались и женщины.

Для Ивана, как и для большинства людей его времени, идеал преобразованной монастырской жизни заключался в том, что крайнее благочестие искупало крайний разврат. Внешние обряды и материальные лишения возмещали отсутствие истинного благочестия, служила оправданием и искуплением нравственных падений. В этом именно смысле Александровская слобода строго соблюдала свой устав. Нет сомнения, что Иван относился серьезно к этой пародии. Я вижу доказательство этого в его послании в 1575 г. к архимандриту и братии Кирилло-Белозерского монастыря. Видно, что человек, писавший этот документ, в самом деле чувствовал себя монахом, беседующим с другими монахами о предметах, относящихся к их общему служению. Переписка эта была вызвана следующими обстоятельствами: влиятельный род Шереметьевых особенно потерпел от гонений, которым подвергались знатнейшие фамилии страны со времени восшествия на престол Грозного. Никита Васильевич, один из трех братьев, пострадавших первыми, был замучен; другой, Иван, известный полководец, подвергся пытке и тюремному заключению. Чтобы избежать худшей участи, он отправился в Белоозерский монастырь и поступил там в иноки под именем Ионы. Такое вынужденное поступление в монахи допускало в ту эпоху различные послабления. Предоставив в пользование монастыря часть своих имуществ, Иона оставил себе значительные средства и вел роскошную жизнь в своем доме, находившимся рядом с монастырем. Он имел отличную кухню и обширный штат дворни. Он был большим хлебосолом. Монахи пользовались его гостеприимством и, в свою очередь, посылали ему разные подарки и лакомства. В монастырь жили также не бедно. Это было огромное учреждение. Вокруг главного здания теснилось одиннадцать корпусов, где помещались кладовые, кухни, склады. В одной из сохранившихся частей здания насчитывают до 700 комнат, предназначавшихся, по всей вероятности, для прислуги. Из знати не один только Шереметев был здесь. Монастырь имел в числе своих постоянных обитателей Василия Степановича Собакина, в иноках Варлаама, Ивана Ивановича Хабарова, сына знаменитого Хабара Симского, героя предыдущих царствований, и других вельмож, присланных сюда Иваном в наказание. Между ними происходили часто ссоры. Менее богатые с завистью смотрели на почести, оказывавшиеся Шереметеву. Ивану был послан донос. Он с неудовольствием узнал, что люди, впавшие в немилость, в изгнании пользуются такими благами, и поспешил призвать братию к порядку: Шереметев должен трапезовать вместе со всеми. Монахи указывали на слабое здоровье Шереметева. Иван написал тогда послание, являющееся с литературной точки зрения шедевром его произведений.

Грозный начинает свое послание исповедью, которая как бы подтверждает обвинения против его частной и общественной жизни. Со своей обычной грубостью он называет себя «смердящим псом», живущим в «пьянстве, блуде, убийстве, разбое» и других смертных грехах. Буквально ли следует его понимать? Можно подумать, что ему незачем на себя клеветать. Но сейчас же он спешит заявить, что те немногие истины, какие он считает нужным высказать братии, исходят «от его скудоумия». После этого вступления смысл его слов становится ясным. Александровский игумен просто говорит обычным языком своего времени. Он обвиняет и унижает себя, смиряется и поносит ради антитезы, которая должна придать особую силу тем ударам, которые он будет наносить. Совесть его нечиста. Но высказываемое им смирение так же искренно, как и серьезно уверение, что он сам принадлежит к Кирилло-Белозерской общине и поэтому входит в подробности ее жизни. Он помнит, что несколько лет тому назад, во время своего пребывания здесь, высказал желание когда-нибудь поступить в число членов обители. Теперь он это намерение принимает за совершившийся факт и ловко пользуется им для достижения намеченной цели. Он бичует противников теми доводами, какие ему теперь пришли в голову. Вот как он их обличает, уснащая свою речь, по обыкновению, текстами и примерами, почерпнутыми из Отцов церкви, священной истории, римских и византийских хроник: