Иван III

Князь Иван, конечно, и не подумал ехать к хану. Кажется, он просто тянул время. Московская разведка через «своих поганых» внимательно следила за положением дел во вражеском стане. Известно было, что татары, выступившие в поход в разгар лета, измотаны, а главное — не готовы к зиме. «…Бяху бо татарове наги и босы, ободралися» (18, 231). Первые же морозы должны были стать для многих из них последними. До этих пор и следовало затягивать переговоры, усыпляя бдительность хана мнимой приниженностью.

Дни шли за днями. 26 октября православные праздновали память святого великомученика Дмитрия Солунского, издавна считавшегося на Руси небесным покровителем воинов. В Москве к святому Дмитрию относились с особым почтением. В Успенском соборе московского Кремля еще во времена Ивана Калиты был устроен придел во имя святого Дмитрия. Новый всплеск культа святого относится ко временам Дмитрия Донского и Василия I, когда святой Дмитрий вместе со святым Георгием Победоносцем вошли в состав «деисусного чина» — второго ряда иконостаса, в котором помещаются изображения самых почитаемых святых. Иван III украсил Фроловские (Спасские) ворота Кремля парными резными изображениями святого Георгия и святого Дмитрия. В день памяти святого Дмитрия в 1479 году Иван III отправился в очередной поход на Новгород. Согласно житию небесного воина, святой Дмитрий много раз спасал христиан от нашествия варваров. И кому, как не ему, должен был с особым усердием молиться князь Иван в эти тревожные дни в Богом забытом Кременце?

И словно услышав молитвы великого князя, небеса в этот день дохнули зимним холодом. «С Дмитреева же дни стала зима» (18, 231). Теперь для Ахмата удачное завершение переговоров становилось единственной возможностью окончить кампанию, «сохранив лицо». Он отправил к Ивану посла с предложением поручить переговоры сыну (Ивану Молодому) или любому из братьев. Иван ответил высокомерным молчанием. Тогда загнанный в угол хан предложил Ивану направить для переговоров хотя бы московского боярина Никифора Федоровича Басенкова, известного татарам по прежним дипломатическим поручениям. «Князь же велики того не сотвори» (18, 231).

В ханской ставке попытались начать свою «психологическую войну» с Иваном. Татары разными способами передавали русским слова Ахмата: «Даст Бог зиму на вас и реки все станут, ино много дорог будет на Русь» (18, 231). Слухи о «зимнем наступлении» татар должны были посеять страх в рядах московского воинства. Для князя Ивана, обладавшего подробными сведениями о тяжелом положении дел в орде Ахмата, эти угрозы стоили немногого. Однако и в армии, и в Москве подобные слухи производили тягостное впечатление. Многих взволновали и переговоры Ивана с Ахматом. Опасались, что великий князь может согласиться на выплату дани и вновь склонит голову под иго Орды. Особенно возмущался ростовский архиепископ Вассиан. На правах великокняжеского духовника он счел своим долгом отправить Ивану наставительное послание, в котором призывал твердо стоять за православную веру и Русскую землю против «поганых». Проникнутое патриотическим жаром, это знаменитое «Послание на Угру» Вассиана Рыло стало украшением древнерусской литературы. С ободряющим посланием к великому князю обращался тогда и митрополит Геронтий (45, 275–277). Настоятель Троице-Сергиева монастыря Паисий Ярославов отправил грамоту своему духовному сыну великому князю Ивану Молодому, также призывая его «стать крепко… за свое отечьство» (45, 269–271).

Морозы, наступившие после Дмитриева дня, крепко взялись за дело. «…И реки все стали, и мрази (морозы. — Н. Б.) велики, яко не мощи зрети» (18, 231).

Скованная льдом Угра больше не являлась препятствием для татар. Удерживать этот рубеж становилось неразумным по ряду причин. Во-первых, присутствие русского войска мешало татарам спокойно уйти восвояси; во-вторых, отчаявшийся Ахмат мог решиться на внезапный прорыв с неясными последствиями для русских. Осознав это, Иван III приказал Холмскому отвести войска к северу, в район Кременца.

Этот отход был, по-видимому, вполне оправданным, но весьма трудным делом. Русским воинам, привыкшим стоять лицом к лицу с врагом, было горько «показывать спину». Многие пугливо оглядывались. Им чудился позади нарастающий вой татарской конницы. Вместе с тем отход с «берега» вызвал взрыв эмоций в Москве. Великого князя вновь упрекали в трусости, в намерении бросить своих людей на растерзание татарам и бежать за Волгу.

Вероятно, и сам великий князь чувствовал тогда сильное волнение: возможность того, что Ахмат погонит своих обмороженных всадников прямо на Москву была ничтожна, однако не исключена полностью. Татары вообще были большие мастера такого рода импровизаций.

Смятение москвичей еще больше усилилось, когда по городу пронеслась весть об отъезде на Белое озеро великой княгини Софьи с детьми и о вывозе в том же направлении великокняжеской казны. Независимый летописец с плохо скрытым сарказмом представляет это решение князя Ивана: «А свою великую княгиню Римлянку и казну с нею посла на Белоозеро; а мати же его великая княгини не захоте бежати, но изволи в осаде седети; а с нею (Софьей. — Я. i>.) и с казною послал Василья Борисовича, и Андрея Михайловича Плещеева, и диака Василья Долматова, а мысля: будеть Божие разгневание, царь перелезеть на сю страну Окы и Москву возметь, — и им бежати и к Окияну морю» (27, 339).

Обороной Москвы от возможного нападения Иван III поручил руководить князю Ивану Юрьевичу Патрикееву. В помощь ему был дан искусный в постройке оборонительных сооружений великокняжеский дьяк Василий Мамырев. О том, как предполагал действовать сам Иван III в случае, если татары Ахмата все же устремятся к Москве, летописи умалчивают. Само расположение великокняжеской ставки к северу от тех районов, по которым татары могли пойти к Москве, дает некоторый намек на возможное бегство в направлении Можайска, Волоколамска и Верхней Волги.

Однако все эти страхи, предосторожности и укоризны были стерты, словно надпись на песке, одной стремительной вестью: в четверг 9 ноября Орда поднялась и стала отходить обратно в степи. В субботу 11 ноября ушел наконец и сам хан Ахмат (52, 133).

Отходя от Угры, татары пошли «по Литовъскои земле по королеве державе, воюя его землю за его измену» (31, 328). Разорением владений «верховских» князей, находившихся под верховной властью короля Казимира, Ахмат хотел не только отомстить королю, но и прикрыть очередной провал своего похода на Русь. Очевидно, хан предчувствовал недоброе. Неудачи в войнах с Москвой и Крымом расшатывали его авторитет в степях, приближали тот час, когда воинам надоест служить неудачнику. И такой час был уже совсем близок…

Иван III с большой осторожностью воспринял известие об уходе Ахмата с Угры. Логика событий говорила о том, что это конец кампании. И все же дальнейшие действия хана могли быть самыми неожиданными. Так, например, он мог попытаться разграбить русские земли по левому берегу Оки или даже ударить внезапным набегом на Москву. Учитывая фактор непредсказуемости степного мышления, Иван не спешил распускать войско. Он перенес свою ставку верст на сорок к востоку от Кременца — в Боровск. Оттуда, следуя вдоль Протвы, Иван мог быстро вывести войска к Оке в том случае, если хан попытается совершить внезапный рейд. Московские разъезды шли по пятам за Ахматом, посылая вести о его движении. Вероятно, русская разведка имела своих людей и среди ханских приближенных. По некоторым сведениям, ведущую роль в присмотре за уходящей Ордой Иван отвел своим мятежным братьям Андрею Углицкому и Борису Волоцкому (37, 49). Это сообщение вполне правдоподобно: братья только что прибыли на театр военных действий и должны были хоть как-то проявить свое усердие. Сомнительно лишь то, что Иван позволил Андрею и Борису действовать сообща…

Один из сыновей Ахмата испросил у отца дозволение напасть на самую беззащитную часть московских владений — малонаселенные волости по правому берегу Оки. Иван своевременно узнал об этом и послал навстречу грабителям Андрея Углицкого и Андрея Меньшого Вологодского. Услышав о приближении русских сил, «царевич» увел свой отряд обратно в степь.

Досада ханских вельмож на русских, по-видимому, усугублялась вестью о том, что в отсутствие Ахмата его столица подверглась нападению. Посланный Иваном III большой русско-татарский отряд под началом воеводы князя Василия Ивановича Ноздроватого Звенигородского и служилого «царевича» Нур-Довлата Городецкого спустился «в ладьях» вниз по Волге и напал на столицу Большой Орды. «И обретоша ю (ее. — Н. Б.) пусту, без людей, токмо в ней женеск пол и стар и млад; и тако ея поплениша, жен и детей варварских и скот весь; овех (одних. — Н. Б.) в полон взяша, овех же мечю и огню и воде предаша» (26,202). Это уникальное сообщение Казанского летописца звучит правдоподобно: с военной точки зрения, удар в тыл неприятеля был вполне оправдан. Подходящим кандидатом на роль руководителя этого похода был и воевода Василий Звенигородский. Вместе с братом Иваном он часто привлекался Иваном III к разного рода «восточным» делам (82, 56).