Иван Поддубный. Одолеть его могли только женщины

Докончить ему не дали.

– Обман!

– Почему раньше не объявили?!

– Я на Поддубного пришел. Специально из Евпатории приехал!

Зал зашелся в свисте. Что-либо объяснять уже было бесполезно. Люди поднимались.

– Возвращай деньги за билеты!

– Правильно!

Народ тут же стал перетекать на улицу и выстраиваться в очередь перед кассой. Кассир еле успел захлопнуть окошко и убежать через черный ход. Однако чувствовалось, что настрой у части зрителей решительный. Чего доброго, могут и кассу разнести. Синьор Труцци, сидя в своем кабинете, смотрел на то, как медленно закипает кофейник на спиртовке. Уже посчитанные деньги были перевязаны в пачки аптекарскими резинками, монеты разложены в холщовые мешочки. С улицы доносился гул возмущенной толпы. Кассир вопросительно смотрел на владельца заведения, руки его подрагивали. Итальянец настолько задумался, что пропустил момент – закипевший кофе вырвался из-под крышки и залил огонь.

– Вот же черт! – синьор Труцци с тоской в глазах посмотрел на ассигнации. – А ты им скажи, что деньги уже в банк увезли. Пусть приходят завтра, – обратился он к кассиру. – Завтра же не все смогут прийти, кое-кто поостынет. Все меньше возвращать придется.

– Вы, синьор Труцци, сами пойдите и скажите им такое. Сам я боюсь, могут и на части порвать. Лучше деньги вернуть прямо сейчас.

– Мы же дали полноценное представление, – пытался найти себе оправдание итальянец.

– Но Поддубный и Эмилия были заявлены в афише, – напомнил кассир.

– И это верно. Закон будет на их стороне.

Со стороны улицы донесся звон разбитого стекла и негодующие крики. Заливисто раскатилась трель полицейского свистка. Щека у синьора Труцци нервно дернулась:

– Придется возвращать. Вот же чертова баба дел натворила.

В результате касса уменьшилась более чем вдвое. Некоторые из зрителей, которых борьба атлетов интересовала в последнюю очередь, тоже посчитали, что для них не будет лишним обменять использованные билеты на звонкую монету.

Синьор Труцци подсчитал убытки, вздохнул, закрыл сейф. Завтра с самого утра следовало еще заказать и отпечатать наклейки для афиш, извещавшие об отмене выступлений Поддубного и Эмилии. А это еще траты.

– Вот только бы публику сохранить до того времени, как он придет в себя. Только придет ли? Любовь, она до сумасшествия довести может.

Еще три дня Поддубный не узнавал знакомых, отказывался от еды, лишь изредка пил воду. Его глаза оставались затуманенными и как бы обращенными внутрь. Синьор Труцци уже отчаялся вернуть его к нормальной жизни и даже стал искать ему замену среди борцов из других цирков. Не помогали обещания увеличить гонорары, взывания к совести и обязанностям, вытекающим из контракта. Наконец итальянец махнул на Ивана рукой.

– Пусть делает что хочет. Я больше сил на него тратить не стану!

И вот, на четвертый день, когда уже прошло первое отделение представления, за кулисами появился Поддубный. Он не отвечал на вопросы других артистов, ничего не обещал. Просто переоделся в трико и стал заниматься с гирями.

– Тише, не вспугните его, – приказал синьор Труцци, когда ему доложили о произошедших изменениях.

Владелец прокрался и выглянул во двор цирка. Иван занимался сосредоточенно и даже, казалось, яростно, будто бы гири были живыми, и он с ними боролся. Подходить к Ивану итальянец опасался, боялся вновь увидеть пустые глаза, из которых улетучилась выжженная обманной любовью душа.

К выходу атлетов Поддубный явился сам. Взял и стал вместе с другими перед занавесом. Коверный вопросительно глянул на владельца цирка.

– Объявляй его первым… – шепотом посоветовал синьор Труцци.

И вновь под куполом цирка прозвучала фамилия Поддубного. Публика буквально взорвалась. Иван выступил не хуже обычного. Из-за занавеса за ним с улыбкой наблюдал синьор Труцци.

– Я же говорил, что все с ним будет хорошо, – шептал он себе под нос.

После выступления Поддубный выходил на поклоны, вел себя как обычно, но, оказавшись за манежем, вновь стал замкнутым. Он лишь поздоровался с владельцем цирка и пошел дальше. Синьор Труцци не стал его догонять, благодарить за выход или, наоборот, укорять за пропущенные выступления. Назавтра все места в цирке были, как и прежде, раскуплены, касса полна.

Однако через пару месяцев настало время поговорить. Синьор Труцци сам пришел к Ивану в номер. На его губах играла несколько льстивая улыбка.

– Доброго вечера вам, Иван Максимович, – начал он.

– И вам. Проходите, садитесь, – Поддубный взглядом указал на стул.

– Я очень доволен нашим сотрудничеством, – продолжил итальянец. – Срок вашего прежнего контракта истекает на следующей неделе. И я готов его продолжить.

На лице Поддубного не отразилось особой радости, а потому владелец цирка тут же добавил:

– Ваши гонорары, естественно, сильно возрастут. Сколько бы вы хотели за выступление? Называйте сумму, не стесняйтесь.

Иван поднялся, отошел к окну, говорил, не глядя на синьора Труцци.

– Дело не в деньгах. Я не буду у вас больше работать. Этот контракт с вами последний.

– Как это, не в деньгах дело? – изумился импресарио. – Может, я вас чем-то обидел?

– И обид у меня на вас нет, – пожал плечами Поддубный. – Не могу я здесь оставаться. Дураком себя полным чувствую.

– Это из-за Эмилии? – догадался итальянец.

Иван не ответил прямо.

– Не обижайтесь, синьор Труцци. Но решение мое твердое. Я ухожу.

– Надеюсь, не биндюжником в порт.

– В Киев подамся. Мне Дуров писал, чтобы приезжал. Меня там ждут.

– Могли бы и раньше сказать, – совсем расстроился синьор Труцци, прикидывая в уме, какие потери понесет его цирк. – Мы же не совсем чужие люди. Хотя я вас понимаю. Севастополь – это уже не ваш масштаб. Только давайте договоримся. Я хочу сделать для вас шикарное прощальное выступление. Чтобы о нем во всем городе говорили.

– Лишнее, – махнул рукой Поддубный.

– Для вас, возможно, и лишнее, но не для меня, – напомнил атлету итальянец.

Прощальное выступление Поддубного прошло с размахом. Публика долго не отпускала его с манежа. Были и букеты цветов, которыми просто завалили Ивана. На глаза у него наворачивались слезы. Он любил здешнюю публику, ощущал, что и она любит его. Но в Севастополе слишком многое напоминало ему об Эмилии и о ее коварной измене.

Синьор Труцци даже начало представления перенес так, чтобы люди прямо из цирка могли провести Поддубного на пароход. Иван Максимович стоял на палубе и махал рукой, а на берегу собралась большая толпа. На несколько секунд хриплый гудок заглушил крики, и пароход отошел от стенки.

– До свидания! – крикнул Поддубный, прощаясь еще с одной страницей своего прошлого.

Глава 9

Усы, папаха, бурка и кинжал. Что делать борцу на трапеции под куполом цирка? Порхающий ангел. Этот мужчина будет моим мужем! «Звонок», который не все услышали. Смертельный номер и его последствия. Телеграмма из Петербурга.

В Киев Иван приехал из Одессы уже поездом. На вокзале его встречал один Анатолий Дуров. Этот город Поддубному еще предстояло завоевать, покорить своим мастерством здешнюю публику. Носильщики бегали по перрону, стремясь заполучить самых состоятельных пассажиров.