Иванов и Рабинович, или Ай гоу ту Хайфа
Шрифт:
Медленно поползли вниз все четыре стальных троса и Казанцеву стало еще труднее удерживать вертолет в неподвижности…
С бона было хорошо заметно, как «Опричник» стал осторожно спускаться к воде. Блюфштейн и компания затаили дыхание. Сам Нема что-то коротко говорил в микрофон и одобрительно кивал головой…
Наконец яхта плотно села на воду и закачалась в морской ряби, вздыбленной мощным потоком воздуха от винтов вертолета.
Освобожденный от тринадцати тонн лишнего веса вертолет убавил обороты двигателей, и стало слышно, как Нема Блюфштейн крикнул в микрофон:
—
— С вас — полбанки! — ответил ему Казанцев и скомандовал:
— Отстрел тросов!
Нема отчетливо увидел, как разъединились огромные петли, в которых висела яхта, концы их шлепнулись в воду, а затем, влекомые лебедками, стали подниматься ввысь и исчезать в чреве вертолета…
В каюте «Опричника» Марксен Иванович встал, небрежно отбросил свое вязание и торжественно произнес:
— Позвольте поздравить вас, Арон Моисеевич, и вас, Василий Петрович! Вы — в море!!!
Проникнутые величием момента, Арон и Вася вытянулись в струну.
Вертолет сделал круг над яхт-клубом, и в наземном динамике в последний раз прозвучал голос Казанцева:
— Немка! Смотайтесь на «Привоз», сообразите приличную закуску. Людей же надо принять! Все остальное мы с Лехой привезем! Как понял? Прием!
— Вас понял! Вас понял! Конец связи! — ответил Блюфштейн.
И вертолет улетел.
Блюфштейн устало стянул с головы шлемофон и обнаружил загорелую лысину в венчике рыжих волос. Утер пот с лица, взял в руки мегафон и прокричал громовым голосом:
— Эй, на яхте! Сами пришвартуетесь или помочь?
Марксен Иванович, Арон и Вася уже стояли на палубе и благодарно махали вослед вертолету.
Когда они услышали вопрос Блюфштейна, Марксен Иванович досадливо поморщился и сказал:
— После всего… Так обидеть?! — и вдруг скомандовал металлическим голосом: — Иванов! Запустить двигатель!
Арон метнулся к пульту запуска. Включил один тумблер, другой, нажал на кнопку стартера, и двигатель зафыркал, затарахтел.
— Рабинович! — рявкнул Марксен Иванович. — На бак! Приготовить носовой!
С быстротой молнии Вася оказался на носу яхты, схватил причальную веревку, замер, преданно глядя в глаза капитана Муравича.
А тот взял штурвал в руки так, словно и не было у него тридцатилетнего перерыва в судовождении, будто не отлучали его от моря, черт знает когда и невесть за что!..
Марксен Иванович прибавил обороты двигателю и на хорошей скорости уверенной рукой повел «Опричник» к бону…
Блюфштейн и компания с немым восхищением следили за тем, как по большой, точно рассчитанной луге «Опричник» подходил к причалу.
— От это класс! От это рулевой!.. — потрясенно произнес Нема. — Дай бог ему всего на свете…
Солнце еще только наполовину село в море, а «Опричник» стоял уже полностью «вооруженный» — с мачтой и гиком, с натянутыми штагом и ахтерштагом, носовыми и кормовыми вантами, с краспицей и топ-вантами…
Во все четыре шкотовые лебедки были заведены нужные «концы» и фалы. Самый большой парус — грот, закреплен
и увязан на гике, а второй, поменьше, — стаксель, лежал в специальном мешке на носу яхты. Из мешка торчал «галсовый» угол стекселя, чтобы его можно было в любую секунду поднять на мачту.Неподалеку, под развесистым каштаном, за длинным столом, упиханным бутылками и снедью, сидели Марксен Иванович Муравич, Арон Иванов, Василий Рабинович, Леха Ничипорук, майор Аркадий, капитан Митя, отставной Нема Блюфштейн и его друг Гриня Казанцев.
Все военные были во всем гражданском. В ярком, летнем, импортном, но с легким перебором вкуса, как это принято в Одессе…
Тут же, на территории клуба стояли две белые «Волги» — Ничипорука и Казанцева и три «Жигуленка» — Аркадия, Мити и Немы.
Автомобили слегка смахивали на своих хозяев — они словно соревновались в обилии заграничных наклеек, нашлепок, голых куколок за лобовым стеклом. Колеса машин были украшены роскошными колпаками с фирменными знаками «Мерседеса», изготовленными кооператорами с Малой Арнаутской, где производится весь одесский «импорт» от джинсов «Леви-Страус» до духов «Шанель N_5»…
Судя по разграбленному столу и усталому лицу Марксена Ивановича, застолье подходило к концу.
Сильно хмельной Гриня Казанцев тыкал в Блюфштейна и кричал:
— А этот шлемазл, этот идиот, еби его в душу мать!.. Извините, Марксен Иванович… Подает рапорт об увольнении из армии потому, что его, видите ли, потянуло на историческую родину!..
— Причем, Арон! Вася!.. — перебил его Леха. — Мы же говорили: «Подожди, Немка! Что-то же переменится!.. Примут закон, то, се… И не пизди ты, прости Господи, на всех углах про тетю в Америке! Помни, где ты служишь, на чем летаешь!..»
— И что теперь? — спросил Вася у Блюфштейна.
— Ничего, — улыбнулся рыжий Нема. — Сижу «в отказе».
— Без звания, без выслуги, без пенсии!.. — зло проговорил Казанцев. — Надо было академию кончать с красным дипломом?! О детях надо было думать! О жене…
— Не, Наум Гедальевич, тут вы ухо завалили, — сокрушенно сказал Аркадий.
— Надо было как-то потише обтяпать. Без рапорта, — сказал Митя.
— О! — воскликнул Ничипорук. — Чижик — и тот понимает! А Нема — нет! Нема идет напролом…
— И хлебалом об стенку! — добавил Казанцев. — Теперь все едут, а Нема сидит в Одессе! Он же скоро здесь станет уникальной фигурой! Как Дюк Ришелье!.. На него же будут билеты продавать! «Единственный еврей в Одессе! Спешите видеть!.. Инженер-майор запаса — Наум Блюфштейн!!!»
Рассмеялся только один Нема.
Марксен Иванович устало и сочувственно улыбнулся.
Вася печально обнял Блюфштейна.
Арон горестно покачал головой и выпил стакан водки.
— А шо стоило устроить его сюда?! — сказал Гриня. — Мы же с Лехой чуть не спились!
— Месяц киряли с нашими жлобами-начальниками! — подтвердил Леха. — Цистерну коньяку в них всадили!
— Ой, ну, хватит… Вы у меня уже вот где, — сказал Нема и ребром ладони провел по горлу.
— Теперь этот мудак говорит «хватит»! — возмутился Казанцев.