Иванушка на курьих ножках
Шрифт:
Валерия улыбнулась.
– Не поверите! Он кардинально изменился. Стал певцом. Гениальным! Голос чарующий, волшебный. Его приняли в труппу известного театра, народ ради того, чтобы услышать его, кассы ломал. Мама, кстати, тоже добилась своего – получила сольные партии. Она уже была не «девушкой на пятой линии у задника», а солисткой. Но долгожданное карьерное повышение не сделало ее добрее ко мне. Я помойное ведро для слива ее негативных эмоций. А отец вдруг начал меня нахваливать, ему нравились мои рисунки. Папа мог меня обнять, поцеловать. Если мать при муже кидалась на меня, супруг говорил: «Так! Хорош! Выключила собаку!» И мать замолкала. Школу я окончила, поступила в Строгановку – Сергей Петрович с кем-то поговорил, и меня приняли. И вот тогда в моей жизни внезапно началась полоса удач. Мне, первокурснице, предложили ставку художника-мультипликатора. На студии не побоялись связаться со студенткой. Чтобы оформиться на работу, я перевелась на вечернее отделение. Потом одно издательство пригласило иллюстрировать детские книги. Дальше больше. Я наступила на горло комплексу неполноценности, показала редактору, от которого получала рукописи для создания рисунков, свою сказку про страну животных-фей. И вышла моя книга! Текст и рисунки Валерии Фокиной! Показала ее родителям, мама усмехнулась: «Ты что-то накропала? Вот Мариус
Валерия закрыла лицо ладонями.
– Что тут началось! Я убежала в свою комнату. Через какое-то время туда влетела мать, наговорила мне много хорошего. Потом появился папа и без всяких экивоков задал вопрос: «Знаешь, что Ада Марковна завещала тебе свою квартиру?» Я онемела! Няня умерла не так давно, у нее не было семьи, родных, она всегда очень хорошо относилась ко мне. Но я и подумать не могла, что она отпишет мне свое жилье. Мать накинулась на мужа: «Кто тебя просил ей все докладывать? Хоромы должны достаться Мариусу! Я их отсужу! Они мои по праву!» – «С какой стати? Прав в данном случае у тебя никаких, – отрезал отец. – Мы не родня Гришиной! Квартира принадлежит Лере. Почему ты ей об этом не сказала?» Мама помолчала, потом неожиданно сменила тон: «Просто забыла, очень из-за балетного конкурса переживала».
Глава четвертая
Валерия провела ладонью по лицу.
– Ада Марковна появилась на свет в столице, все ее предки были потомственными москвичами. Детей в семье, кроме нее, не было. Поэтому ей одной достались огромные апартаменты в Глазовском переулке. Это Старый Арбат, из окон пятикомнатного жилья видно здание МИДа, совсем рядом шумит Садовое кольцо. Не самое лучшее место для жизни – шумно, грязно. Мои родители живут в самом начале Тверской. А у бабушки с дедушкой по линии папы была «трешка» неподалеку от Московской консерватории. Анна Степановна преподавала вокал, Мефодий Кириллович был концертмейстером. Они не были классическими дедулей с бабулей, которые занимаются внуками. Бабушка была вся в работе, у нее студенты, частные уроки. К сыну в гости они не приходили никогда! Но меня к себе приглашали, я у них бывала и дома, и в ресторане на днях рождения. Собиралась толпа народа. Меня наряжали, причесывали, велели молча стоять в холле около няни, всем улыбаться. Когда приходила пора садиться за стол, Ада Марковна уводила меня домой. Почему к нам родители отца не заглядывали? Я не знала. Но один раз, когда я уже была старшеклассницей, няня проговорилась, что старшее поколение терпеть не может жену сына, потому что та без роду и племени, обманом в приличную семью влезла, вынудила мальчика на себе жениться. Кстати, мама никогда не участвовала в приемах, которые проводились в ресторанах.
Валерия начала накручивать на палец прядь волос.
– Отвлеклась немного, простите. Когда Ада Марковна скончалась, мне и в голову не пришло поинтересоваться, кому досталась ее квартира, не думала о жилье Гришиной. И вдруг новость: я владелица ее хором. Я сходила к юристу, тот объяснил, что в течение шести месяцев кто-то может заявить свои права на наследство. Но так как завещание составлено в мою пользу, особо волноваться не стоит. А я уже ухаживала за могилой Ады Марковны. Няню похоронили на Ваганьково, у нее там лежат все родственники. Конечно, знала, что ее апартаменты в плохом состоянии, и когда стала их владелицей, поняла, что требуется масштабный ремонт. Встал вопрос: где денег взять? Получала хорошую зарплату, но чтобы не жить около мамы, снимала квартиру – большая часть получки уходила хозяйке однушки. Ну и пришла в голову мысль продать подарок няни, купить в Подмосковье дом с участком, поселиться там. Смогла бы исполнить мечту детства, завести собаку, да не одну, и кота в придачу. В основном работала дома, животные скучать не стали бы. Накопила бы на небольшую машину…
Валерия отвернулась к окну.
– Обратилась в риелторское агентство. Дальше как по маслу покатило! Нашлись три покупателя. Один предложил самые выгодные условия: обмен его нового коттеджа в хорошем поселке в пятнадцати километрах от Москвы на мою квартиру плюс сумма, на которую можно купить бюджетную иномарку. Оформили сделку. Взяла кредит на мебель, въехала! Вот оно, счастье! С родителями не ругалась, но наше общение почти к нулю свелось. Квартира родителей отца досталась Мариусу. И это справедливо. Московские апартаменты моего дедушки Гео отошли Леокадии. Каким образом моя мать оказалась на Тверской? Моя бабушка, жена дедушки Георгия, умерла рано. Вдовец впал в депрессию, начал говорить и о своей скорой смерти. На тот момент и тетя Лека, и моя мать совсем молодые были. Отец им сказал: «Предлагаю вам выбор. После моей смерти одна из вас получит мое московское жилье со всем содержимым. А другая станет обладательницей хором в любом районе Москвы. Только решать надо сейчас, пока есть возможность эти самые хоромы как бы бесплатно получить. Ну?» – «Не хочу жить в старой квартире, – закапризничала Эмилия, – мне нужны апартаменты на Тверской». Леокадия же произнесла другие слова: «Папочка, я останусь там, где прошло детство». Она не стала спорить с Эмилией, и та потом въехала в квартиру на Тверской. Лека постоянно была на гастролях. Когда свое оттанцевала, стала хореографом и снова начала разъезжать по разным городам-странам. Но о папе не забывала, всегда привозила ему вкусный сыр, чай, лекарства, одежду. Когда дедуле совсем плохо стало, мы с тетей Лекой его постоянно навещали, не давали скучать. И Леокадия наняла отцу сиделку с проживанием – тот никогда один не оставался. Вот еще интересный факт. Когда отец заболел, Лека и к нему забегать стала. Носила маминым свекру и свекрови хорошие конфеты, гулять их вытаскивала. Заботилась о них, как родная дочь, а ведь они ей никто! И тетя обрадовалась, когда узнала, что бабушка Анна завещала свои апартаменты Мариусу. Бабушка пережила мужа, но вечно никто не живет. Во время поминок свекрови мама вся нервная была – понятно, с трудом сдерживается, чтобы скандал не устроить.
Очень ей хотелось поорать, а нельзя. Бабушка до последних дней преподавала, народу собралось ее проводить уйма! Можно сказать, весь цвет оперного пения, и не только России. Вот мама и стиснула зубы. Отец был спокоен, если не сказать радостен. К нему с соболезнованиями подходят, он унылое лицо делает. Но едва человек отойдет, папа телефон хватает, с кем-то переписывается. И вид у него становится как у кота, который славно пообедал.Валерия неожиданно замолкла, потом молитвенно сложила руки.
– Пожалуйста, простите за ненужные воспоминания! Перехожу к делу. Все началось в прошлом году. У меня был день сдачи работ в «Союзмультфильме». Поехала туда, до обеда обсуждала свои работы, потом говорила о новом проекте. И тут звонок на мобильный. Меня разыскивал брат. У меня сердце екнуло. Мы с Мариусом поддерживаем хорошие отношения, но друг другу совсем чужие. И прямо крик из трубки: «Лера, приезжай скорее, матери совсем плохо!» Естественно, я понеслась домой к маме. Кто дверь открыл? Не помню. Голос сказал: «Ты отца убила». Потом стакан в руке оказался. Выпила воду. Кто ее принес? Не знаю. И тут мать перед глазами, хватает меня за руку, впихивает в комнату, визжит: «Смотри, что ты наделала! Ты во всем виновата!» Я обомлела. Мать вопит, пахнет чем-то противным, вроде сладкого протухшего мяса, дышать нечем, в ушах звенит, сил почему-то нет, спина вдруг похолодела, закружилась голова, ноги подкосились… Больше ничего не помню.
Посетительница замолчала, мы с Борисом тоже не произносили ни слова. Фокина потрясла головой.
– Дальнейший мой рассказ покажется вам фантастическим романом. Но это правда. Очнулась в незнакомой комнате, лежу в кровати, захотела встать – не могу, руки-ноги привязаны к постели. Начала кричать. Появилась крепкая женщина, высокая, прямо огромная, и неожиданно ласково спросила: «В себя пришла? Ты в клинике. Не нервничай. Если что надо, скажи». Я ей ответила: «Хочу в туалет, но меня почему-то привязали». – «Так положено, – кинулала незнакомка. – Натворила ты, девка, дел. Судно сейчас подам. Затем поговоришь с доктором. Не бойся, он умный, добрый. А потом поглядим, как станут события развиваться».
Валерия сложила руки на коленях.
– Не стану грузить вас описанием своих чувств. Суть такова. Мать рассказала, что я пришла к ней домой и словно с ума сошла, затеяла скандал, орала на нее. Отец вмешался, я что есть сил его толкнула, он начал падать, ударился головой о консоль и умер. Мариус плохо помнит, что произошло, он очень испугался. Мать же утверждает, будто я, поняв, что убила отца, кинулась к аптечке, вытряхнула разные лекарства, проглотила их, запила водой, сказала: «Сама себя накажу за смерть папы», – и рухнула без чувств. Что в этот момент делал сын, мать не в курсе, потому что сама потеряла сознание. Мариус ничего сообщить не может, на диване сидел, голову руками обхватил, глаза закрыл. Я кричала: «Моя квартира! Ты никогда не была родственницей Ады Марковны». Мать в ответ: «Марк, отец Гришиной, родной брат моего папы. Я тоже наследница». И тут я превратилась в фурию, бросилась на женщину. Мариус кинулся к маме, отец – ко мне… Дальше версии совпадают: я отпихнула отца, тот упал головой на угол консоли.
Валерия потерла лоб.
– У кого угодно спросите, я никогда не дерусь. Даже в детстве в песочнице я предпочитала отдать ведерко, а не лупить им другого малыша. Почему в тот день продемонстрировала яркую агрессию? По какой причине почти ничего не помню? У меня диагностировали реактивный психоз. Отца похоронили, понятно, что я в траурной церемонии не участвовала. Меня поставили на учет в психдиспансер. Заперли в клинике надолго, вышла пару месяцев назад. Сейчас мать меня ненавидит еще сильнее, чем раньше. Мариус от меня не отказывается, он со мной мило разговаривает. Живу за городом в своем коттедже. Издательство никак не отреагировало на нахождение автора в сумасшедшем доме. Редактора волнует лишь одно – сдам ли вовремя рукопись. Я, вроде, начала в себя приходить. Но недавно позвонил Мариус, предупредил, что он с мамой теперь не живет, обосновался в апартаментах, которые ему завещала бабушка Анна Степановна. Но каждый день навещает мать. Она сыну сообщила, что легко докажет, будто я больна и опасна для окружающих. Мать добьется опеки надо мной, засунет опять в психушку, запрет там навсегда. Я убила отца и могу лишить жизни других людей. Пожалуйста, докажите, что я не лишала жизни папу.
Валерия упала лицом в юбку.
– Помогите! Я нормальная! Поговорите с Леокадией Георгиевной, она тоже из балетных, всегда хорошо относилась ко мне. Меня в детстве хвалила, потом очень радовалась моим успехам на писательском поприще. Честное слово, не убивала отца! Я его любила!
– Какие у вас отношения были в детстве с братом? – поинтересовался Борис.
– Какие? – переспросила посетительница. – Никакие. Мама всегда подчеркивала, что я бездарь, а Мариус гений. Но поскольку позором семьи меня объявили задолго до появления мальчика на свет, в голове у меня не было мыслей, что брат виноват в нелюбви родителей ко мне. В детстве особой дружбы между нами не было. Да и откуда ей взяться? Разница в возрасте исключила совместные игры. Затаила ли обиду на Мариуса, когда мать не оценила мои первые литературные и художественные успехи? Нет. Давно знала, что мама меня не любит, предмет ее самых нежных чувств только сын.
– Зачем Эмилии Георгиевне квартира Ады Марковны? – спросил я. – Если правильно понял ситуацию, она сейчас одна владеет дорогими апартаментами на Тверской.
– Не знаю, – прошептала посетительница. – Мать очень любит деньги. В раннем детстве я считала себя во всем виноватой. Я не балерина, не певица – не такую девочку хотели родители. Я старалась, но у меня ничего не получалось. Потом повзрослела, поняла: меня просто не любят. Почему? Потому что на свет родился не тот ребенок, которого хотели. А уж затем, став взрослой, осознала: моей вины-то нет! Да, не балерина, не певица, не каждому отпрыску оперных див и балетных премьеров достается талант старшего поколения. Сама мать балерина из последней десятки, она не Плисецкая, не Уланова, не Максимова… Просто танцовщица, не гений. Она одна из! Не великая! С отцом та же ситуация. Для простого человека, никак не связанного с искусством, тот, кто поет на оперной сцене, – звезда самой яркой величины. В принципе, верно, откровенный шлак в солисты не попадает, а вот середнячок, да еще если кто ему поможет, там окажется. Давайте вспомним Лучано Паваротти, Андреа Бочелли, Пласидо Доминго, Дмитрия Хворостовского, Леонида Собинова, Сергея Лемешева, Владимира Атлантова. В этом списке нет и не будет Кирилла Фокина. Прекрасный певец, голос чарующий, но не гений. Но я-то ни в чем не виновата, у детей своя дорога! Пожалуйста, докажите, что не убивала отца! Не знаю, что случилось! Ничего не помню! Но не могла так сильно пихнуть папу, что он с ног свалился! Отец был под два метра ростом, веса за сто кило. Гляньте на меня! Метр шестьдесят два, сорок пять килограммов. Разве сумеет мышь гору опрокинуть?