Из бранных книг (рассказы)
Шрифт:
– Это наш некрополь, - бодро доложил проводник.
– Усыпальница, добавил он и еще добавил: - Это все памятники бывшим хозяевам этого дома. Всмотритесь в их лица... Только имейте в виду, что за нами наблюдают, добавил он вполголоса, - поэтому поклонитесь им всем. Можете ограничиться общим поклоном, но сделайте умильное лицо. И пойдемте в подъезд.
Я не стал спорить, сделал, как он сказал, но, кланяясь с умильным лицом, в нижней позиции тихонько спросил:
– А сколько времени занимает вся эта экскурсия?
– Не успеете соскучиться, - сказал мой провожатый
– Во-первых, не оступитесь, - сказал он, показывая под ноги, где валялись какие-то обломки мрамора.
– У вас ремонтные работы?
– с неудовольствием осведомился я, больно ударив ногу об один такой обломок.
– Отчасти, - заявил он.
– Новый хозяин дома распорядился перестроить немного фасад и убрать лишние памятники, которые вот таким образом и убираются. Но вы не думайте, - поспешно добавил он, - их убирают в полном согласии со всеми жильцами нашего дома. У нас есть специальный комитет, который выясняет мнение каждого на этот счет.
– Очень интересно, - пробормотал я, выдергивая рукав из цепких объятий невесть откуда взявшейся колючей проволоки, оказавшейся возле самой двери парадной.
– Не спешите, - сказал чернобородый.
– Есть еще "во-вторых".
– Вот как?
– Да, здесь, у самого входа, с левой стороны, вы должны тоже поклониться, только более искренне, чем только что. И уж упаси вас Боже назвать там, в подъезде, это экскурсией. Там не только наблюдают, - закончил он.
– А что там?
– опасливо спросил я.
– Там мумия первого хозяина этого дома.
Я не нашелся, что ответить на это.
– Я надеюсь, она в саркофаге, - выдавил я из себя.
– Да, тут вы можете не беспокоиться.
– И с этими словами он нажал какую-то кнопку. Послышался приглушенный вой сирены, и двое каких-то людей, которых я не сразу приметил возле парадной двери, стали крутить ручку лебедки, отчего поползла вверх железная решетка, мною (и не мудрено) в темноте не замеченная. Путь был открыт, и мы благополучно вошли вовнутрь, где я все сделал в соответствии с ритуалом.
Не могу сказать, что это был очень приятный ритуал, и, хотя я был готов к нему, я все равно вздрогнул, но высказаться по этому поводу мой спутник мне не дал.
– Эта наша традиция и идеология, - сказал он веско.
Мимо нас пробежали какие-то люди в касках и с оружием. Они были в шинелях и несли большой кусок материи, я не разглядел, какого он цвета. Они несли его на штыках, как лозунг, но сколько я ни вглядывался, ничего на нем написанного не обнаружил.
– Я, пожалуй, начну немного с истории, - сказал мой гид, - этот дом был построен очень давно, в незапамятные времена. В нем жили люди, по-видимому, предки тех, что живут и сегодня. Но им почему-то не понравился бывший хозяин. Они убили его и установили в доме самоуправление. Выбрали старшего.
– В саркофаге внизу - это тот, которого убили?
– Нет, нет, нет, нет и еще раз нет, что вы! Внизу в саркофаге как раз тот, кто его убил. А кого убили, у нас даже портрета нету. Правда, я могу вам его показать.
–
Я не успел ничего заметить. И заметить там было, по-моему, уже нечего.
– Ну так вот, а потом началась демократия. Каждый жил в свое удовольствие, за дом не платил, конечно, его не ремонтировал.
– А что, жильцы этого дома промышляют только нищенством?
– спросил я наивно.
– Сейчас уже да. Это идеология нашего хозяина.
– А сколько их было всего - хозяев?
– спросил я, вспоминая, что бюстов у входа я видел довольно много.
– Сейчас этого уже никто не помнит, - сказал чернобородый.
– Шесть или семь.
– Вот как?
– удивился я.
– Ну...
– замялся он, - в одних учебниках истории их пять, в других семь, какое это имеет значение!
– Их дом с тех пор не перестраивался?
– Что вы, - сказал чернобородый, - это строжайше запрещено правилами внутреннего распорядка. Даже одно упоминание об этом грозит строгим наказанием.
– А вы сами как думаете, сколько их было?
– спросил я, настойчиво возвращаясь к предыдущему вопросу.
– Пять или семь?
– Я при исполнении, - замялся чернобородый. И я не стал больше настаивать.
– А чем занимаются жители этого дома?
– Ну, всем тем же, что и жители других: родят детей, едят, пьют, смотрят телевизор, который им показывают по специальному каналу, потому что они никогда не выходят из дому и общение с внешним миром может на них пагубно отразиться.
– А вы общаетесь с внешним миром?
– спросил я.
– Конечно, - самодовольно ответил чернобородый.
– Я же совсем другое дело.
Но в чем это дело, не пояснил.
– А где же работают жильцы? Основное их дело в чем?
– А кто где. Но с обязательным условием - не покидать пределов строения.
– Что же, они изготавливают нечто такое, что потом обменивают на...
– Да. Дело все в том, что нашего дома на этой площади все боятся. Попробуй не обменять кусок плохо отесанного бревна или старую паклю на что-то стоящее под угрозой оружия.
Да, - согласился я, - под угрозой оружия я и сам бы наверное, отдал вам, да не за паклю, а просто так, все, что у меня есть.
– Но вы меня немножко перебили... А впрочем, как хотите, можете задавать вопросы.
Естественный вопрос возник у меня сам собой.
– И что, никто не вздумал изменить форму своего существования?
– Почему же, были и такие, - сказал провожатый.
– Вот кельнер, который вас обслуживал в кабачке, где мы познакомились, он тоже жил когда-то в нашем доме. Потом убежал, в него стреляли. Но не попали. Пытались притащить его силой - не удалось.
– Но, по-моему, он неплохо себя чувствует в этом кафе, зачем же его тащить назад в дом?
Мой собеседник не удостоил меня ответом.