Из Чикаго

(iii) potential murderers acquired more skills — натренировались (точность, кучность);

(iv) стали стремиться именно убить жертву, например — подойдя к ней ближе, медленнее перемещаясь на машине (стрельба из машины — дело распространенное) или делая больше выстрелов;

(v) менее эффективной стала работа «скорой медицинской помощи».

Любопытно, что в пункте (iv) вообще не упомянут такой вариант: стрелять же могут и для того, чтобы запугать жертву или просто вывести противника из дела, — вовсе не обязательно, чтобы конкретно грохнуть. А тут, значит, предварительно не запугивают, а сразу. Но это не отражено — и то ли это уже социальная составляющая, не поддающаяся измерению, то ли у них столь деликатно себя вести просто не принято.

Затем экономисты свели в таблицу статистику выстрелов-попаданий, расстояний-калибров и т. п., пытаясь взвесить упомянутые факторы. Тему полностью не раскрыли, но факт подтвержден: да, перестрелки стали летальнее. А репортер из Chicago Journal Moser попытался упаковывать науку в общественно-понятный формат. Делают они это так же, как и повсюду — включая личные чувства: «Living in Chicago, I hear gunfire occasionally. Usually it doesn’t bother me all that much. It does, however, when a shooting, from the sound alone, sounds like an explicit intent to kill». Словом, в Чикаго он иногда слышит стрельбу, но она его, как правило, не беспокоит. Однако бывают случаи, когда одиночный выстрел явно обозначает чье-то желание кого-то убить… Далее он рассуждает о том, как все меняется, в том числе — причины роста убийств: «Калибр играл меньшую роль в 2004-м и большую — в 2007-м. Многократные выстрелы повлекли за собой более чем половину роста смертей в 2007-м, но лишь десять процентов за год до этого — тогда основной была смерть от одиночных выстрелов».

К предлагаемым стратегиям сокращения убийств он всерьез не отнесся. Конечно, экономисты в статье предлагали лишь увеличить количество полицейских и социализировать тех, кто вышел из тюрьмы, «чтобы им можно было чем-нибудь заняться после работы в среде, где нет оружия, а споры улаживаются по-дружески или по крайней мере на кулаках, не более того». Кто же это воспримет всерьез. Для него проблема еще и в том, что статистические данные по убийствам неизбежно упрощены, under the bottom-line statistics, there’s an immense amount of complexity, статистика все рисует поверхностно, а под этими цифрами полно сложностей. Словом, солярис: что-то варится в темных глубинах нейборхудов, выбрасывая на поверхность только трупы.

Пока все остается неопределенным и без научной основы. В конце сентября 2012-го WBEZ разместил на сайте свежую интерактивную карту «In Chicago, gangs abound, but where are they?». Используя при этом данные Chicago Police Department. Чтобы хоть так.

Food Trucks

Летом 2012-го The Chicago City Council обнародовал новые правила, по которым должны будут работать food trucks, самодвижущиеся продуктово-закусочные лавки. Трейлер-микроавтобус, боковую стенку убирают — там прилавок. Хот-доги, сэндвичи, пончики, маффины, кофе и т. п. Разумеется, новое уложение имело в виду улучшить все и сразу, прежде всего — общее сансостояние. Вышло, как в таких случаях бывает всегда и всюду, сурово. Возможно, городские власти просто не очень-то любят всю эту уличную торговлю.

Теперь эти штуки не должны приближаться к стационарному общепиту ближе чем на 200 футов. Но это не столько санитарные требования, сколько лоббирование интересов владельцев стационарных точек — чтобы их клиентура не отвлекалась на пончики. Еще, что ли, какая-то штука с налогами: стационарные должны иметь преимущество, потому что платят больше. Американское налоговое законодательство я не знаю, но вроде бы имелся в виду и такой аргумент. Конечно, город обвинили в лоббизме, критики выражались даже кулинарно-поэтически: «The brick and mortar restaurant lobby got ahold of (the plan) and it was stuffed with protectionism and baked in the oven of paranoia».

Сансостояние тоже потребовало многого. Во-первых, внутри нельзя готовить на огне. Никакого-никакого огня, даже закрытого. Мало того, нельзя готовить вообще, а можно только продавать расфасованную еду. Сэндвичи, запеленатые в пленку, например. И никакого кофе, а пей колу.

Общество стало бороться. Отдельные владельцы говорили, ладно, мол, они готовы согласиться, что готовить нельзя. Но они же должны иметь возможность хотя бы добавить клиенту сальсу или собрать бутерброд по его желанию? Впрочем, вариант с возможностью готовки имелся, но он должен был соответствовать кодексу Чикаго по части вентиляции и оборудования газопроводов. Эти требования тоже meetable, приемлемы, но увеличат цену автолавки на $10 тыс., до $20 тыс. К тому же вентиляция (с вытяжками, как в кухнях стационарных ресторанов) поднимет высоту машин до 13 футов, так что в некоторые чикагские тоннели они не впишутся. Некоторые авторестораторы собирались даже обратиться к властям с вопросом: а нельзя ли тогда просто готовить на улице, сбоку?

В нагрузку к 200-футовой зоне они должны закупить систему отслеживания GPS (от $600), а если нарушат правила парковки и встанут к стационарному общепиту ближе, то будет им штраф в $1000. Чикагский народ недоумевает: GPS не умеет видеть точнее 20 футов, как они там поймут, стоит грузовик в 210 футах от ресторана или в 190? Но штрафовать собираются именно на основании этих данных. Вообще, зачем GPS, парковки там прекрасно отслеживают патрульные — чем, собственно, в основном и занимаются.

Еще одна засада: автолавки не должны стоять на одном месте дольше двух часов. Да, есть уже знак, обозначающий парковку, на которой могут стоять только фуд-траки, причем за вычетом 2 am — 5 am, то есть минус три ночных часа. Да, не более чем два часа. Сначала допускалось круглосуточное функционирование, а потом — улучшая схему — ввели паузу с 2.00 до 5.00, заодно запретив фуд-тракам вставать на свободных парковках, «даже с разрешения собственника». То есть только на площадках, которые помечены вышеупомянутым знаком. Разумеется, некоторые реалии я мог и не понять, но они там тоже не понимают и негодуют.

Потом издали постановление, определив 23 места парковки «мобильных продовольственных транспортных средств» и назвав их местами стоянки для «продовольственных грузовиков, способными к обработке по крайней мере двух продовольственных грузовиков одновременно». Однако запнулись на лицензиях: некоторые граждане все-таки попытались сертифицировать готовку на своих бортах, но эти бумаги никак не могут начать выдавать.

Некто Rich Levy пожаловался в газету, что ему пришлось закрыть свой Haute Sausage truck после того, как он безуспешно пытался получить лицензию по новым правилам. Да, он еще попытается, но уже обобщает чуть ли до не максимально возможного там системного уровня: «Отдел здравоохранения не должен закрывать глаза на вопросы безопасности, но их требования должны быть разумными. Они должны работать с нами, а не против нас. Они должны быть полезны для предпринимателей в этом городе, а не вредить им». Всюду жизнь, да.

Где системность?

Вот в чем тут point, если сравнивать с Россией: они выражают неудовольствие, но — всегда по конкретному поводу. Южная ветка, стрельбы, фуд-траки. Или Medicare Обамы, как уж максимум возможной общефедеральности и долгосрочности. Но они не обобщают до выхода за пределы конкретного предмета. Причем ведь балаболят все подряд и обо всем. Разницы в откровенности между частными разговорами, радио и газетами нет, но вот нет там какой-то… Нет, задушевности там тоже полно, эмоции и простодушие тоже есть, но все это строго по теме.

Нет такой штуки, на которую сворачивали бы вне зависимости от темы. Судьбы родины, например: как нас тут всех и куда все катится, доколе? О чем-то таком говорят разве что кандидаты в президенты перед выборами, но в 2012-м консерваторы, например, так и не навязали тему национальных ценностей в варианте, что главнее: свобода, предпринимательство или правительство? Попытались, но дискуссия не завелась. Ну так, тоже несистемно попытались.

Один раз я такое нашел

Это был единственный пример хоть какого-то обобщения, пусть даже на городском уровне. Тоже по конкретной теме, но все-таки… Chicago Tribune разыскала репортера Kathy Bergen, которая была в Копенгагене, когда рассматривалась заявка Чикаго на Олимпийские игры 2016-го, а потом была и в Брюсселе, где НАТО обсуждало тогда еще будущий чикагский саммит. Вопрос был примерно о том же, о чем написана эта книжка: а что вообще в Европе могут знать-понимать про Чикаго?

Вопрос расстроил девушку. Ну вот, сказала она, когда мы неудачно попытались заполучить к себе Олимпиаду, то они чуть-чуть вспомнили, что есть на свете такой Чикаго. А так о нас очень мало знают. Частные истории, не больше. Приедут к нам, сфотографируют что-то на мыльницы, там еще дата съемки в углу стоит — чтобы вспомнить, что где-то когда-то были. Не больше.