Из глубин

****

6-й день месяца Летних Волн 390 года круга Скал

Свадьбы состоялись. Обе. Я по понятным причинам отсутствовал, однако мой подарок, надеюсь, доставил одной из невест достойное ее удовольствие. Увы, я могу об этом лишь гадать и рассчитывать на глупость новоявленной баронской тещи, которая имеет обыкновение изводить тех, кто вынужден ее слушать, бесконечными разглагольствованиями. Я безропотно переносил этот словесный водопад почти четыре года, сперва во имя работы, потом ради еще не поблекшей копии рассказчицы. Когда госпожу ректоршу выставят из свежего супружеского гнездышка, она примется расписывать свою поездку и не сможет не упомянуть о некоем возмутительном происшествии, но пока вернулся лишь господин ректор. Выглядит он не лучшим образом, что неудивительно, ведь ему пришлось почти месяц вести себя, как подобает дворянину, то есть пить, жрать и засиживаться за полночь с себе подобными, обсуждая то, что у них принято именовать подвигами, а именно блуд, грабежи и убийства людей и животных. Господин ректор при всем его лицемерии, лизоблюдстве и равнодушии к тому, что составляет смысл жизни истинного ученого, все же привык к иному, но не перечить же столь желанной новой родне! Если господин барон наливает, господин Дюмени будет пить, даже если это вызовет колики. Тем не менее он довольно ретиво принялся за университетские дела, так что разговоры о новом ректоре, как я и предполагал, оказались сплетней.

Завтра мне велено явиться к полуденной трапезе. Судя по отеческому тону, я вне подозрений, зато меня наверняка спросят о моей работе, которая за последний месяц так и не продвинулась. Как это ни прискорбно, мои мысли были в Олларии. Да, мне удалось извлечь из этого несколько строф и набросать план драмы, который, скажу без ложной скромности, снискал бы одобрение самого Лахузы, но по понятным причинам предъявить это я не смогу, впрочем, к моим услугам мое слабое здоровье. Будучи занят рождающейся трагедией и не горя желанием общаться с себе подобными, я уклонялся от всех получаемых приглашений, теперь это нежелание станет моим алиби. Согласитесь, что лишь серьезно больной человек откажется от праздной болтовни за трактирным столом, я отказался, следовательно, я болен.

****

23-й день месяца Летних Волн 390 года круга Скал

Я полагал, что у меня остаются моя свобода и моя работа, а с течением времени появятся способные оторвать взгляд от кормушки ученики, и что же? Господин ректор предпринял попытку лишить меня всего этого. Доказательств у него нет и быть не может, но то ли он оказался догадливей, чем думалось, то ли вмешалась случайность из числа тех, что не предусмотрит никто. Как бы то ни было, господин Дюмени заподозрил, кто прислал новобрачным самку попугая, кричавшую лишь два слова «я – баронесса!». Нет, ректор не стал меня обвинять – он слишком хитер и осторожен. Мне просто предложили отправиться в пресловутую Лаик. Младшим ментором. Мне, одному из немногочисленных знатоков гальтарской поэзии и драмы в этом вырождающемся королевстве, навязывают недорослей, не знающих, куда впадает Рассанна и чем анапест отличается от амфибрахия! Признаться, я растерялся и не нашелся, что ответить, да этого и не требовалось. Мне предстояло не говорить, но слушать.

Оказалось, что господин ректор чувствует за меня ответственность, ведь я ученик его незабвенного друга, который, о чем мне не преминули напомнить, ходатайствовал о моем приглашении в Сабве. Еще бы, ведь Малая академия не для безродных приемышей, особенно если у них есть чувство собственного достоинства. Безродные приемыши должны быть безмерно счастливы, оказавшись в провинции в должности личного ученика и секретаря господина ректора, и упаси их Создатель поднять взгляд на дочь покровителя.

Господин Дюмени вещал, я сохранял приличествующее случаю внимание, пытаясь подготовить ответ. Достойный, и все же не запирающий передо мной дверь в мою науку. Что поделать, есть вещи, ради которых жертвуешь многим, а есть те, ради которых пойдешь на все. Первое для меня это самоуважение, второе – мое дело. Два года назад я бы отнес к первому еще и так называемую любовь, но, к счастью, теперь с этим покончено. Ортанс получила свой подарок, и я даже рад, что семейство Дюмени подозревает правду. Подозревает, но никогда в этом не признается, однако положение, в котором я оказался, не из простых. Моя диссертация не сделана и на треть, и чтобы ее довести до конца, мне нужно на что-то жить и иметь доступ в библиотеку, хотя бы такую, как в Сабве. И конечно же мне нужны время и спокойствие духа. Я не могу поселиться у своей названой сестры, потому что при этом лишусь необходимых книг, здоровье же не позволит мне взять классы первого курса, ведь лишенным родительского присмотра юнцам нужен не ментор, а солдафон, способный держать их в повиновении и при этом вбивать в не самые умные головы верноподданную ложь. Что до старших курсов, то их ведут старшие магистры. И неважно, что их работы лишены глубины и выполнены не ради науки, а ради вожделенного диплома, после обретения коего их можно употребить так, как в площадных комедиях употребляют поддельные завещания. Я к своим трудам отношусь иначе, но дуб растет медленней огурца.

Трудно описать состояние, в котором я ждал окончания ректорской речи, в конце которой мне сообщат, что мои услуги больше не требуются, однако судьба, словно в насмешку, не дала г-ну Дюмени дойти до финала. Слуга доложил о прибытии кого-то значительного, и мне было велено прийти утром. У меня впереди целая ночь, вполне можно написать канцону или набросать несколько страниц, но придумаю ли я ответ, который меня не унизит и при этом не зачеркнет возможность работы?

24-й день месяца Летних Волн 390 года круга Скал

Я воздержан в своих потребностях, а чревоугодие и пьянство вызывают у меня отвращение не меньшее, чем сластолюбие и тщеславие, однако сегодня я, уподобившись героям Иссерциала, устроил триумфальный пир. Мне не хватало лишь достойного собеседника, пред которым я прочел бы взволнованный монолог, но в Сабве нет ни достойных доверия, ни способных оценить изящество и стиль. Я почти уверен в честности двоих моих коллег, но они никогда не поймут скрытых отсылок, а названные имена для них звук пустой. К тому же почти полная уверенность все же допускает возможность ошибки, так что я промолчу и буду ждать. Год – это не так уж много, к тому же мне придется его потратить на диссертацию. Да, мне следует торопиться, что поделать, но путь от старшего магистра до вице-академика много дольше, чем от магистра до старшего магистра. Моя следующая работа будет доведена до совершенства, собственно говоря, она и станет первым настоящим итогом моих занятий.

Звания старшего магистра добиваются многие, и большинство не талантом и не умом, а тупым упорством. «Упорный вол достигнет высоты, за шагом шаг одолевая гору». На гору можно подняться, но в небо лишь взлетают, это хорошая аллегория и отличная тема для поэтической притчи в среднегальтарском стиле. Пожалуй, я ее напишу и переведу на гальтарику. Когда мои высокоученые коллеги примутся наперебой обсуждать «доселе неизвестное творение древнего гения», я смогу посмеяться, но лишь дождавшись его включения в антологию Малой академии. Пока же мне предстоит заняться делами более неотложными и менее волнующими, а именно: подготовить к защите свою нынешнюю работу. Господин ректор не рискнул меня просто уволить и попытался прельстить Королевской школой унаров. Да, младший ментор там получает больше секретаря ректора провинциального университета – что говорит об истинном отношении короны к науке и тем, кто избирает эту стезю, – но по сути является прислужником высокородных неучей. Зачем мне это? После ухода ректора и защиты диссертации я получу второй или даже третий курс и смогу надеяться, что бросаемые мной зерна хотя бы частично упадут на достойную их почву, а не сгинут в дворянской грязи. Ах да, я забыл признать, что сплетники были правы, и господин ректор в самом деле уходит. Правда, не сразу, год он будет вводить в курс дел своего преемника, в прошлом – ректора Школы высших наук Северного Надора.

Насколько мне удалось выяснить, господин Шёнау – так его зовут – для своей новой должности непозволительно молод – сорок восемь лет, и прежде занимался математическими науками. На юге он будет чужим, более того, он будет чужим и в собранном пока еще не бывшим ректором сонмище старцев. И это не говоря о том, что несчастному придется столкнуться с материями, которые имеют место лишь в университетах.

Господин Дюмени полагает, что я вряд ли найду общий язык с Шёнау. А я полагаю, что меня желают убрать из Сабве, поскольку я не только могу помочь будущему ректору понять, чем университет, пусть и провинциальный, отличается от привычного ему сборища мастеровых, но и на протяжении пяти лет наблюдал семейство Дюмени и могу раскрыть некие неприглядные подробности. Со временем я так и поступлю, но сейчас мне придется сосредоточиться на работе. Впрочем, помочь непривычному человеку не задохнуться и не заблудиться в здешней трясине я смогу, тем более что наша кафедра изящной словесности вопиет о разделении на кафедру словесности как таковую, и гальтарскую кафедру, которой следует обзавестись дополнительной библиотекой.

****

14-й день месяца Летних Молний 390 года круга Скал

Порой приходится признавать свои ошибки, и я их признаю. В надежде на лучшее – а надежда одно из самых вредоносных свойств человеческой натуры – я переоценил надорского ремесленника. Мало того, я переоценил и господина ректора, полагая, что он способен сопоставить изящество нанесенного свежеиспеченной баронессе оскорбления с моими чувствами. Похоже, господин Дюмени в самом деле несколько обеспокоен моей судьбой, но испытывать к нему признательность мне мешает то, что он по доброй воле и, очень похоже, небескорыстно, передает университет в лапы выкормыша небезызвестного Манрика, которого волнует лишь прибыль. Условно говоря, он готов вытаптывать цветущие луга коровьими стадами и в благоуханных садах разводить червей, дабы откармливать ими нухутских петухов. Я мечтал о разделении кафедры изящной словесности. Я услышал о том, что словесность людям, занятым делом, вообще не нужна и является забавой дворян, которые вместо службы Талигу потакают своим извращенным – он так и сказал «извращенным» – прихотям. Если эти господа желают оплачивать увеселяющих их бездельников, пусть их, но господин Шёнау не намерен держать в университете нахлебников и отвлекать студентов от изучения столь любезной его покровителю прикладной скаредности.

Университет без словесности, без гармонии, даже без астрологии, университет, где землеописание будет подменено достойным крестьянина набором знаний о том, что можно продать и съесть, вот что ждет Сабве под началом Шёнау. И я думал быть полезным этому человеку, думал, что он здесь будет изгоем. Да изгоями станут несчастные старики, которых господин Дюмени бросает на произвол судьбы. Сам же господин вице-академик описательных наук сохраняет свою мантию и переезжает в Малую Академию, заодно получая возможность месяцами гостить у дочери-баронессы. Конечно, если она согласится держать при себе родителей, напоминающих о ее низком происхождении. Впрочем, если Манрик и впрямь купил у Дюмени его отставку, то у Дюмени будут деньги, и немалые, а золото барону всегда пригодится. У несчастного так много трат – придворные туалеты, лошади, любовницы, приемы, портреты, на которых петухов изображают павлинами, а брюкву – розами.