Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова

Глава 2. Московской дорогой

Московский большак на протяжении нескольких вёрст от Смоленска вольно бежал вдоль Днепра, пока покрытые частым смешанным лесом холмы не зажали его, и дорога завиляла меж них по узкой песчаной теснине. Изменение ландшафта привнесло беспокойство в настроение командира драгун, седоусого, видавшего виды капитана, прошедшего не одну кампанию со своим императором. С высоты холмов маленький отряд был виден как на ладони, а густая зелень деревьев служила отличным укрытием и местом для засады. Хотя русская армия ушла далеко вперёд, а на её хвосте висела армия французская, бывалый вояка хмурился, теребил ус, часто задирал голову, буравя взглядом непроницаемую листву и напрягая слух, пытался распознать всякий подозрительный шорох. Поначалу Кшиштофский с Овчаровым посмеивались над казавшейся им излишней бдительностью капитана, однако и им по мере приближения вечера передалась его озабоченность.

— Господин капитан, вас что-то беспокоит? Нам грозит опасность? — не выдержав гнетущей тишины, нарушил молчание Кшиштофский.

— Как вам сказать, лейтенант. Русской армии здесь, положим, нет, но я опасаюсь партизан.

— Партизан?! Вы полагаете, здесь могут быть партизаны?! — едва не поперхнулся от нервического удивления пан Хенрик.

— За время нашего пребывания в Смоленске в округе объявились шайки отъявленных головорезов, нападавших на фуражиров, транспорты и отдельные небольшие отряды, как наш с вами, например.

— Но из кого состоят эти, как вы изволили выразиться, шайки? И как, чем они вооружены?! — не на шутку разволновался Кшиштофский.

— Да из всякого сброда: мужичья, крестьян местных, ну и отставших солдат и офицеров регулярной русской армии. Diable! [8] Чтоб им всем пусто было, au Nom de Sacre Dieu! [9] — сплюнул в сердцах он. — До Витебска и Смоленска этой сволочи и видно не было, зато теперь она нащупала наши уязвимые места и перешла к активным действиям. А вооружены эти бандиты не хуже нашего: ружья, карабины, пистолеты, сабли, пики, палаши. Ну а за неимением потребного оружия — вилы, косы, топоры. Всё идёт в ход. Diable! Впрочем, с крестьянским инвентарём они даже на фуражиров не нападают. Захудалое ружьишко и пара заряженных пистолетов у этих господ завсегда припасены! Овчаров, ехавший чуть поодаль и слышавший разговор, призадумался.

8

«Чёрт!» (фр.).

9

«Святой Боже!» (фр.).

«А ведь ежели оные партизаны атакуют нас и фортуна, паче чаяния, им улыбнётся, то мне, да и Пахому, несдобровать. Кто мы есть для них? Русские в стане неприятеля. Предатели то бишь. Вздёрнут на первой же осине, вот и вся недолга! И ничего ты им не докажешь! Господин кавалергардии полковник, поди, уж далече, да и вряд ли кому дал знать обо мне. Разве что…» Он вдруг подумал об императоре Александре и, как назойливую муху, прогнал дерзкую мысль. «Кто я таков, чтоб обо мне доложили государю, особливо в сей драматический час? М-да, положеньице… Любопытно, а куда ведёт эта заброшенная тропа?» — непроизвольно кинул он взгляд на поросшую чахлой травой, ответвлявшуюся от большака и взбиравшуюся на холмы тропу. Несмотря на лёгкие сумерки, она хорошо проглядывалась в зелени деревьев, тревожно перебиравших листьями на слабом ветру.

Беспорядочная пальба с придорожных холмов прервала раздумья ротмистра. «А вот теперь держись! Капитан, чертяка, будто в воду глядел!» — пронеслось в мозгу Овчарова, и в мгновение ока он соскочил с лошади.

— Parbleu! Les Russes! Partisans! [10] — во весь голос закричал капитан, осаживая и поднимая на дыбы свою лошадь. На шедших шагом драгун очертя голову, с гиканьем и свистом летели конники в далёкой от устава русской армии форме. Старый рубака не растерялся. Скомандовав драгунам спешиться и открыть огонь, первым же выстрелом он уложил вырвавшегося вперёд верхового, однако ударом палаша богатырской силы был разрублен почти надвое шедшим в основной волне всадником. Прикрываясь лошадьми, драгуны сделали по прицельному выстрелу. На пыльную, обожжённую солнцем землю упали шестеро, не считая корчившегося в конвульсиях силача, зарубившего драгунского капитана, но за ними скакали новые всадники. Вскочив на коней, сомкнутым строем драгуны пошли им навстречу. Лихо орудуя пиками, партизаны, большинство которых составляли казаки, опрокинули первую шеренгу французов, однако вторая, успев разрядить пистолеты, с великим ожесточением бросилась с палашами наголо вперёд. Узость дороги скрадывала численное превосходство партизан, коих насчитывалось не менее сотни. Под неистовым напором драгун они подались назад, но вскоре овладели положением и с отчаянными криками «ура!» ринулись в атаку, пытаясь прижать французов к холмам. Драгуны дрогнули. Нарушив строй, они сбились в кучу, продолжая наносить яростные разящие удары, но это была уже агония. Все полегли за считаные минуты.

10

«Чёрт возьми! Русские! Партизаны!» (фр.).

Едва завязалась рукопашная, стрельба с холмов пошла кучнее и сосредоточилась на повозке. Шальная пуля угодила в бок денщику Кшиштофского, пробив его лёгкое навылет. Юноша даже не успел вскрикнуть. Смерть наступила мгновенно.

— En arriere! Reculez! [11] Дьявол тебя дери! — яростно жестикулируя, кричал вознице вмиг оценивший обстановку Овчаров. До смерти напуганный кучер не стал спорить. Как ошалелый, ожесточённо работая хлыстом, он круто развернул повозку с чудом не выпавшим из неё Пахомом.

11

«Назад! Поворачивайте!» (фр.).

— Хенрик, держись моего левого плеча! — остановил Павел устремившегося было вслед за драгунами Кшиштофского и, оседлав коня, во весь опор поскакал назад, в сторону Смоленска.

Поколебавшись с секунду, поляк повиновался. Полверсты бешеным галопом — и вот она, та самая спасительная тропа. Погони не наблюдалось. Пустив взмыленных лошадей шагом, беглецы поднялись на гребень холма, где наткнулись на обширную поляну. Людям и лошадям был необходим отдых…

Нападавшие допустили досадный промах. Вместо того чтобы вести малоэффективную стрельбу с придорожных холмов, им следовало взять драгун в клещи, отрядив стрелков в хвост растянувшегося по дороге взвода. Тогда едва ли бы кто спасся. Фортуна и на этот раз благоволила Павлу. Скоротав остаток дня и полночи на горной лужайке, с первыми лучами солнца они спустились на окутанный туманом тракт. На месте, где несколько часов назад шла кровавая сеча, всё было убрано. Партизаны сволокли тела убитых в лес, где и захоронили. Кшиштофский заметно нервничал, но старался не подавать виду. Что говорить, а стычка с казаками произвела на него куда большее впечатление, нежели участие в «делах» в бытность его на кратковременной службе в Пятом польском корпусе князя Понятовского.

Тем временем туман рассеялся, поднявшееся солнце осветило дорогу. Холмы исчезли, выжженная равнина сменила их. Как и в Смоленске, смешавшийся с пылью неистребимый запах гари неотступно преследовал путников, вызывая резь в глазах и кашель в горле. Тучи ос, слепней и комаров кружились над повозкой; их мерному жужжанию вторили мириады отвратительных, доводивших до исступления мух. Облепив густо покрытые конским навозом, застывшими лужами кровавого поноса и зеленоватыми кучками человеческих фекалий тракт, они роились над самой землёй, сгоняя друг друга с усеявших обочины трупов издохших лошадей и погибших от жары и жажды воинов. Слетевшиеся на падаль вороны алчно клевали разлагавшееся мясо, опуская головы в миазмы мертвечины и зарываясь в гниющую плоть по самые хвосты. Брошенные повозки и фуры затрудняли движение, приходилось часто останавливаться и вручную освобождать дорогу. Окружающая местность казалось вымершей, золотым ковром шумел неубранный хлеб, а одиночные дымы сгоревших деревень подчёркивали бескрайнюю пустоту обезлюдевшего пейзажа. Двигаться стало безопасней, пространство всюду проглядывалось, но, помимо партизан, следовало опасаться сновавших вдоль тракта мародёров. В поисках пропитания и наживы эти люди были готовы на всё.

— Снимите свой великолепный мундир, пан Хенрик, а то, не ровён час, из-за ваших эполет угодим в какую-нибудь передрягу. Довольно нам давешнего приключения! — посоветовал не без ехидства Павел и, отхлебнув коньяку, добрым словом вспомнил виконта де Пюибюска, офицера, запасавшего в Смоленске провиант для Великой армии и снабдившего их хлебом и вином. Овса лошадям бережливый виконт, правда, не выделил, ну да уж ладно, о том позаботились люди Сокольницкого.

— Ты прав, пожалуй, — нехотя согласился Кшиштофский, стягивая с плеч синий офицерский мундир польского улана и скидывая с головы конфедератку [12] . — Сейчас сподручнее быть в партикулярном платье. Для партизан мы русские, а касаемо подлых мародёров… — Бог даст, они нам не попадутся, твои мародёры, ну а ежели что, у нас есть чем угостить незваных гостей, — многозначительно кивая на повозку, где покоились под присмотром потерявшего сон Пахома заряженные фузеи, заметил Овчаров.

12

Фуражка с четырёхугольным верхом.

— Полагаешь, быть мародёром — привилегия французов? А промеж русских их разве нет?!

— Возможно, и есть, впрочем, как и средь всякой нации, — уклончиво отвечал Овчаров. Ему не хотелось касаться затронутой темы.

— А эти пожары! Ума не приложу, зачем французы жгут русские деревни? Ведь это их завоёванная территория, по крайней мере до заключения мира!

— Это не французы, — усмехнулся Павел. — Жгут русские, чтоб лишь пепел достался неприятелю.

— В Литве, однако ж, всё было по-иному, цивилизованно. Везде порядок, не то что здесь! Прямо-таки варварство какое-то необузданное! — предпочтя пропустить мимо ушей последнюю сентенцию начавшего кипятиться Овчарова, искренне негодовал пан Хенрик.

— Ну, ты, брат, и хватил, право! Литва есть Речь Посполитая, обзови её хоть Литвой, хоть Виленской губернией Российской империи — всё едино. Русь-матушку там у нас мало любят, скорее ненавидят. Я не про жидов [13] , я про шляхту говорю, что греха таить, сам ведь знаешь. «Сам ведь такой», — хотел произнести Павел, но поправился.

— В час же сей, — вновь вернулся он к своей мысли, — мы на Смоленщине, в коренной, изначальной России. Тут тебе и православие истое, и вера в царя и Отечество всенародная. Вот и палят люди имущества свои, овины да амбары, чтобы ворогу не досталось, а засим трава не расти — будь что будет. Кто в лесу схоронится, а кто и в партизаны подастся, — обуянный патриотическим задором, заговорил он выспренным слогом.

13

Еврейское население края симпатизировало новому Отечеству и русскому царю (по первому разделу Речи Посполитой в 1772 году эти земли отошли к России), в отличие от притеснявших их литовцев и поляков. Старшинам кагалов Россия представлялась наименьшим злом. Политика Наполеона у лидеров виленских еврейских общин вызывала сильное недоверие, несмотря на военные успехи Бонапарта. Духовный лидер хасидов Шнеур Залман яро ненавидел его и призывал единоверцев к лояльности России. Благодаря многочисленным еврейским кагалам и их расторопным лазутчикам в лице корчмарей, факторов, торговцев и лавочников русское командование знало о передвижениях Великой армии как до, так и после переправы через Неман, а русская армия не терпела нужды во время своего отступления из края. В тоже время, польстившись барышом, евреи исправно снабжали Смоленск провиантом после его занятия Наполеоном.