Из книги «Сказки и легенды моря»
Шрифт:
Плеван рассказывает, что в 1957 году, когда исполнилось пятьсот лет войне Гонфлера и Сэндвича, нормандцы вновь пересекли Канал — правда, на сей раз без оружия — и заключили мир с англичанами. Мэр Сэндвича облачился в парадное платье, дети спели песню, в которой пугали сами себя именами Бренна Ле Нуара, несущего огонь, и обе стороны уселись за один стол, чтобы разделить трапезу — всевозможные блюда из селедки. Великий был праздник. Жаль, что не осталось в Нормандии потомков Бренна Ле Нуара; последний из них расстался с жизнью у Трафальгара.
Адмиралы Гонфлера! Пожиратели лука и бычьих кишок на хаэнский манер, любители яблочной водки, они искали себе жен как можно дальше от родных мест и привозили из Пондишери или Луизианы экзотических красавиц, которые быстро угасали в холодных туманах Нормандии… Но я собирался говорить о кельтских адмиралах, о гаэльцах и ирландцах. Если мои сведения верны, это единственные в мире моряки, поднимавшиеся на свои корабли в шпорах; в час битвы, когда судно должно было нестись на всех парусах, а ветра для быстрого маневра не хватало, капитана опускали на веревках с кормы, и он, яростно крича, пришпоривал «Дракона Армаха» под
ЗОЛОТОЕ РУНО В ГАЛИСИИ
Греки полагали, что, отправившись на поиски золотого руна, Ясон нашел его, а вместе с ним прекрасную и зловещую Медею, где-то в восточном Средиземноморье или за византийскими проливами, дальше Трои, на берегах Черного моря. Но сейчас не знатоком вопроса хочу я быть в ваших глазах, а писателем, человеком воображения, галисийцем, который мечтает обогатить историю океана, что омывает берега его маленькой родины. В Рибадео — точное место неизвестно — обнаружена драгоценность, золотой предмет, сразу ставший гордостью западного ювелирного искусства. Это прославленный золотой барашек, которым «Курьер ЮНЕСКО» украсил обложку своего последнего номера. Предмет невелик: шесть с половиной сантиметров в длину, столько же в высоту и пятьдесят два грамма чистого веса. Castr'on de ouro [9] … Мастер, сделавший его, изобразил завитки шерсти — драгоценного руна, которое некогда искал грек Ясон. Золотой баран, разумеется, не подвеска и не накладка, ибо прекрасно стоит на четырех ногах, обходясь без дополнительной опоры. Он мог быть сделан как за пределами Галисии, так и у нас, украшавших себя золотом еще в доримские времена. Возможно, его изготовили ювелиры Тартесса, жители которого торговали с атлантическими народами. Профессор Бланко Фрейхейро, посвятивший крылатому барану серьезное исследование, напоминает, что литературная традиция связывает мотив золотого руна с греками. Путешествия греков в Галисию подвергают сомнению; все считают выдумкой греческие поселения на кантабрийских землях. Никто сегодня не верит, что после взятия Трои Диомед оказался на берегах Миньо, чтобы в память своего отца Тидея основать город Туй. Никто не думает больше, что одним апрельским утром вверх по Пересу прошел бесстрашный Тевкр и там, где сейчас мост Понтеведро, на высокой скале заложил город: «Я, храбрый Тевкр, основал тебя…» А ведь кое-кто из древних писателей свидетельствует о присутствии греков в наших краях. Например, у Страбона можно прочитать, что греки бывали здесь и построили города Элленис и Амфилохию. Мы не верим в греческие колонии на кантабрийских берегах, но, когда появляются такие находки, как крылатый баран из Рибадео, стоит задуматься, говорит Бланко Фрейхейро. И дать свободу воображению, добавляю я.
9
Золотой баран (гал.).
Устремившись на загадочную окраину мира в поисках золотого руна, не к Финистерре ли, последней точке известной ему земли, плыл Ясон? География его приключений, известная нам по литературе, определена намного позже самих событий. Возможно, греческие и финикийские торговцы оловом знали какой-то богатый желтым металлом порт на океанском берегу и в связи с ним рассказывали о золотом руне. И вот вспомним испанских конкистадоров, что, начитавшись рыцарских романов, искали в Индиях страну Эльдорадо, где все, начиная с деревьев и кончая дверьми жилищ или булыжниками на дороге, золотое, неустрашимый Ясон с сотней отважных товарищей отправляется на корабле «Арго» к галисийским берегам. Далекое и полное опасностей путешествие за Геркулесовы столпы, где воды обрываются головокружительными пропастями и плавают страшные чудовища, закручивая волны в неистовые водовороты. Ясным торжественным вечером, скажем, майским, корабль бросил якорь в устье Эо, напротив скалы, где позже возник Рибадео. Эллины высадились и были приняты галисийцами по всем законам гостеприимства.
Можно предположить, что Эет был царем галисийцев, живших у Эо. Аргонавты увидели на голове и шее, на запястьях, щиколотках и коленях владыки золотые украшения — диадему, гривны, браслеты… У царя была неслыханно красивая дочь с чарующими (в буквальном смысле слова) глазами. Причесывалась она золотым гребнем, каким позже — вероятно, научившись у нее — стали причесываться, нежась под солнцем, дивноголосые сирены. Дочь царя Эета звалась Медеей и разбиралась в магии. Была она, как говорим мы, галисийцы, unha meiga, колдунья, sociere, умела не только ворожить, готовить любовные напитки и яды, но и брать верх в тонком споре, рассуждая неторопливо и убедительно, подобно обитателям наших палестин… Ясон полюбит Медею, благодаря ей добудет золотое руно и вернется на родину. Вместе с ней, разумеется. Все остальное: возвращение, ревность, цепь смертей — вам знакомо по греческой трагедии… Медея-галисийка! «Арго» выходит из устья Эо, оставляя слева уступы Кебрантас, о которые разбивается свирепое море, впоследствии названное кантабрийским. На корме стоит Медея, и Ясон обнимает ее узкую талию своей мощной рукой. Медея прощается с зелеными холмами, окаймляющими берега, с далекими синими горами… Castr'on de ouro, крылатый баран из золота, должен напоминать о живом баране, чья золотая шерсть была дороже бесценных металлов, которые галисийцы использовали для своих поразительных ювелирных изделий.
Корабль Ясона
идет в Грецию, оставляя позади Ортегаль и Финистерре, штормовыми ночами укрываясь в спокойных бухтах, проплывая мимо Лиссабона — там, может быть, еще жили греки, помнившие Одиссея, — и разыскивая пролив, чтобы выйти в хорошо знакомое море, где царит Посейдон. Медея, при всей ее terribilit'a [10] , сладко заснет в объятиях Ясона. Медея-галисийка, Ясон на Финистерре и в Рибадео. Невероятно? Я бы так не сказал.АЛЕКСАНДР В ПОДВОДНОМ ЦАРСТВЕ
10
Грозная сила (гал.).
Как хорошо известно друзьям, меня всегда увлекала не столько подлинная история Александра Великого, сколько знаменитый средневековый роман о нем. Не довольствуясь существующими легендами, я еще в юности, quadema via [11] , стал писать о чудесах, предвещавших рождение героя; о браке македонца и дочери Дария, к которой он не прикоснулся, пока звездочеты не сказали, что наступил благоприятный момент; о воздушных и подводных путешествиях Александра (они, конечно, волновали меня больше всего). Я писал, что перед спуском на дно океана Александр сорок дней ел только мясо и остерегался даже произносить названия рыб. Эти предосторожности должны были сделать его чужим для обитателей моря, чтобы, спустившись под воду, он не был принят за кого-нибудь из них. Царь не счел лишним получить семикратное благословение у епископа вавилонского и на семь дней удалиться в пустыню с халдейским священником Кеотесом, обладателем великих знаний, чтобы выучиться языку сирен. Я объяснял, что этот язык нельзя усвоить, зубря грамматику; следует начинать с первых криков, воркотни и лепета сирены-младенца, шаг за шагом пройти весь путь ее развития и наконец полностью овладеть речью, как ребенок, который, заговорив, постепенно избавляется от смешных ошибок. Вопрос о языке сирен поднимался не раз, и есть мнение, что им нравилось слегка заикаться — только не в начале слов, а в конце. Сирена сказала бы не «су-су-субботнее при-при-приложение», а «субботне-е-е приложение-е-е».
11
Здесь: в начале пути (лат.).
Александр облачился в красное и черное, опоясался шерстью, пропитанной кровью единорога и свежим воском, а перед тем, как царь вошел в стеклянную бочку, его писцы — они были из Дамаска и очень напоминали тех бискайцев с красивыми почерками, что работали в канцеляриях Филиппа II, — прочитали океану двадцать четыре декрета, обязав его сохранять штиль двадцать четыре дня. Тогда корабль из семи пород дерева вышел в открытое море, и стеклянная бочка погрузилась в пучину вод, которые, благоговейно расступившись, сказали: «Салям!»
Александр увидел все племена рыб и услышал, как стонут воды, когда Левиафан или Иасконий своим чудовищным весом распластывают их на придонных скалах. Увидел царь и глубоководных людей, покорных воле тирана, которого они каждый день зовут по-новому, считая, что тираны у них все время меняются. А еще он увидел двух сирен: одна, грузная и черноволосая, молча держалась на расстоянии, другая же, белокурая юница (ее движения напоминали о прихотливых евклидовых кривых), узнала в необычном госте великого македонца и запела, конечно же, стихи из «Романа об Александре». Среди прочих диковинок там была башня Валтар, построенная вершиной вниз. Люди соорудили ее, когда закончили Вавилонскую башню, устремленную ввысь. На макушке Валтар свил гнездо аист, зимой улетавший к берегам Нила, того самого, что, как известно, был связан со всеми реками, наземными и подземными. А вот как познал Александр гибкотелую обитательницу моря: сирена обвилась вокруг стекла, к которому, нагой и великолепно оснащенный, прильнул македонец; истечения и ароматы красавицы проникли в бочку, великий царь вдохнул их, и оба испытали наслаждение одновременно. Знатоки утверждают, что стекло пропустило семя Александра в море. Такие чудеса называют осмотическими — благодаря подобным явлениям пишут шариковые ручки. Если все было именно так, под водой, безусловно, должно жить Александрово потомство. Однажды я познакомился с делом, рассматривавшимся Королевской канцелярией Вальядолида: члены некоего горного рода требовали увековечить в дворянской грамоте свое происхождение от Александра Македонского. Что, если пращуром этих астурийских идальго был сын героя и сирены, а человек-рыба из Льерганеса приходится им родней?
Уже давно я решил, что греки стремились узнать, как жили некоторые животные сообщества (например, кентавры и человекообразные одноглазые циклопы) и какой у них был строй — демократический, аристократический, тиранический, монархический или же анархический. Подозреваю, что такого рода цель преследовал и Александр Македонский в своем подводном странствии. Много лет спустя, когда в результате Балканских войн Македонию поделили между собой Греция, Болгария и Сербия, имя ее стало вызывать представление о неразберихе, мешанине; тогда-то и окрестили фруктовую смесь «Маседуан» — македонская. Узнай об этом Александр, он был бы потрясен варварским дележом его царства, а еще сильнее — глумлением над именем страны. Подумать только, наводящая ужас империя — и десерт, который едят ложечкой!
В иное время года я не написал бы этих строк. Нынче же, греясь у огня в старом доме в родном городе, я прислушиваюсь к порывистой беседе ветра с дождем и вспоминаю древние предания. Мне рассказывают, как толстеют будущие рождественские каплуны, а что у соседа готовят колбасу, я знаю сам: запах паленого лаврового листа доносится в комнату. Состояние мое настолько — как бы это сказать — невинно, что вполне можно задуматься о политических интересах и любовных похождениях Александра Македонского в подводном царстве.