Из Магадана с любовью

— Заберите ваши деньги.

Он был рад этой пачечке десятирублевок, будто бы возвращению из опасной зоны старого друга. Вечером он отдал премию жене.

— Ты не расстраивайся, — сказала она с неожиданной печалью. — Они очень ненадежные. Из двух одна с заводским браком. И жарят они плохо. Котлеты осклизлые. Тебя же такие есть не заставишь.

— Да ладно, перетопчемся. Я прокладки изобрел…

— Какие еще прокладки? Вечно ты! Взял бы кран в ванной починил!

Супруги были счастливы в этот вечер и в следующий, не ссорились полгода. Потом он научился заглаживать свою вину цветами. А микроволновку «Самсунг» с биопокрытием и грилем им купил на Новый год сын, когда вырос и стал зарабатывать. Четырнадцать лет прошло со времени «Электроники».

Вот что значат гены, подумал Взбрыкалов. А жена, имеющая, как и Взбрыкалов-старший статус безработной уже восемь месяцев, почему-то расплакалась.

ОДИН ВЕЧЕР ИЗ ЖИЗНИ НЛО

Пробежав десяток метров, Мстислав Васильевич Чудецкий оттолкнулся, распахнул плащ и плавно набрал высоту. Летелось легко, не считая покалывания в пояснице. Вот и ладненько, следовательно, я не птица, у них радикулита не бывает. Только бы голова не закружилась от высоты, а так все великолепно. Но если не птица, то почему же летаю? На каком, простите, основании? И без удостоверения. Штрафанут чего доброго. Или арестуют на пятнадцать суток сгоряча. Правда, у пешеходов тоже никаких удостоверений нет. Его вполне можно приравнять к пешеходам. Ну не к гужевому же транспорту. И не к собачьей упряжке.

Только так подумал и улыбнулся, стало его подбрасывать, как телегу на кочках. Воздушные ямы. Если бы пассажиром в самолете, так ремни пристегнуть — и все. В рот леденец. А тут как? Не за что уцепиться. Держись за воздух. Утомительное занятие. А ведь летчиком хотел стать. Сорок лет назад. Господи! Здоровье когда-то было, сила, когда мать на руках носила.

Мстислав Васильевич, осторожно вращая глазами на окаменевшей голове, огляделся вокруг и чуть не сорвался в штопор, вздрогнул всем телом и начал терять равновесие. Cходились и расходились разноцветные круги и сегменты, набегали квадраты и треугольники, соединялись прямыми и сопрягались кривыми линиями. То был парк с галечными дорожками, мраморными женщинами и причудливыми клумбами. Мстислав Васильевич почувствовал себя умиленным, то есть у него защипало в носу.

Но если чихнуть, недолго и сверзиться. Чертовски трудно удерживать равновесие. Как на велосипеде, катясь по проволоке под куполом цирка. А платок начнешь доставать, так подъемная сила плаща может резко понизиться, и съерашишься, как пить дать! Что ж, придется шмыгать носом, терпеть во что бы то ни стало, пока не почувствуешь почву под ногами. Или хотя бы воду, она тоже держит. Правда, чихать в воде он ни разу не пробовал. Говорят, можно утонуть в ложке воды. А тут в соплях, того и гляди, захлебнешься.

Он приземлился у бамбуковой беседки. Даже сквозь насморк одуряюще пахло розами. В носу защекотало так, что вся наличная кровь прилила к лицу. Мстислав Васильевич глянул по сторонам и, не найдя ничего подозрительного, с наслаждением чихнул. Сдвоено, будто выстрелил из небольшого двуствольного пистолета.

Тотчас он проснулся, сел на постели и чихнул еще раз, так же громко, но уже безо всякого удовольствия. В комнате позвякивали стекла, пастушьей дудочкой дребезжала отклеившаяся от оконной рамы бумага. Пахло соленой плесенью и еще чем-то неприятно странным.

— Бюро добрых услуг, — пробубнил Мстислав Васильевич, и голос его был просевший, как майский сугроб. Пурга обеспечивала ему насморк с доставкой на дом. Или в полете просквозило?

Мстислав Васильевич привычно подшучивал над своим немолодым, поскрипывающим, как сухое дерево и побаливающим телом, и ему нестерпимо захотелось вновь ощутить себя летящим, переполненным тонкой особой молодой радостью, которая лежала на чашке весов его сна, а на другой был тотальный всеклеточный ужас.

Он вытянулся в постели, закрыл глаза и затаил дыхание, сосредоточив всю силу своих мыслей, все воображение на полете, помогая себе напряжением лицевых мышц. На какое-то мгновение ему почудилось, что руки, ноги, а затем и все тело стало совсем легким, невесомым. Как знать, может быть, сей достойный муж смог бы оторваться от земли, если бы не неожиданное препятствие: совершенно явственно он ощутил резкий запах дыма. Замкнуло! Пахнет горелой изоляцией! Чудецкий принюхался, и когда пурга дохнула во все щели, понял: сна ему больше не будет. Он дернул шнурок торшера и с удовольствием зажмурился от света. Боже правый, и провода не порвало ветром, есть чему радоваться. Яркий свет отгородил его от эфемерных впечатлений сна, полет на плаще вызвал у него улыбку. Но при том ветре, который пришел в Магадан с юга, впору летать не только на плаще, но и на носовом платке.

В комнате было холоднее обычного, и голые ноги Чудецкого, наполовину прикрытые махровым халатом, напупырились, как молодой огурец. Можно было, конечно, возвернуться в постель, но ведь задохнешься, не дай Бог, в пожаре, и знать не будешь, отчего загорелся сыр-бор, хотя говорят и так, что смерть причину найдет. А горючего материала вокруг хоть отбавляй, — самодельные стеллажи высятся по трем стенам до самого потолка. Обычно они отгораживали Чудецкого от реального мира надежнее, чем каменные стены. Но они могут превратиться в стену огня!

Вообще— то Чудецкий не хотел верить, что начинается пожар. Возможную опасность он воспринимал, как игру ума и вовсе не хотел поддаваться эмоциям. Не без колебания он распахнул двери комнаты, и ее тотчас запахнул сквозняк. Оконные шторы откачнулись, как если бы тот, кто стоял за ними, развел в недоумении руками. Но Чудецкий не стал акцентировать на этом внимание. Он заглянул в ванную, в туалет, на лестничную площадку. Никаких горящих проводов нет и в помине.

Между тем, как и ожидал Чудецкий, простуда выползла наружу с неотвратимостью побега бамбука. Мстислав Васильевич вернулся в комнату, отыскал на полке тюбик с мазью от насморка, отвернул колпачок и совершенно отчетливо ощутил запах горелого. Он поднес тюбик к самому носу и понял: мазь пахнет дымом! Господи, нашел! Какое счастье разгадать хоть одну загадку— все равно, что остановить тиканье адской машины. Неизвестность не дала бы ему жить, извела на нет.

Хорошо. Великолепно начинается день. То есть вот в этом он не был уверен. Может быть, ему пока не начинать день, а продолжить ночь? Нет, все же насморк нужно брать за горло, пока он поперек, а не вдоль. Пропаришься, как следует, и опять как новенький! Он прошел в ванную комнату и передернул плечами: в вентиляционной решетке с подвывом ходил ветер. Наберешь воды, а воздух все равно знобящий. Душ включить? Но тогда придется дышать теплой сыростью, подкармливать простуду ее любимым блюдом. А вообще-то забавная история вышла. Рассказать бы писателю, какому-нибудь. Пригласить его в гости, по сопкам поводить, к морю спуститься. Описать мою жизнь, так все рты поразевают, подумал Чудецкий, погрузившись в горячую воду.

Собственно он уже общался с одним — из газеты. На стадионе. Народу там набилось, и это двое в маечках с надписями «Москва-Магадан» на груди и на спине зубами лязгают, коленями трясут. Спортсмены, прости господи. Потом их в халаты завернули, а длинный позже пришел, журналер этот хренов.

Мстислав Васильевич разулыбался, представив, как стоит в обычном своем непромокаемом, непотопляемом, всепогодном плаще с обычным рюкзачком за плечами — вот кто путешественник вокруг, вдоль и поперек света. Полный образ. И длинный тоже так подумал, блокнот раскрыл и ну строчить:

— Расскажите свою спортивную биографию.

— Кому это надо?

— Это надо всем, — строго сказал журналист.

— Увлекался ходьбой на длинные дистанции, — промямлил пристыженный Чудецкий.

— Так-так.

— Через два с половиной года обнаружилось плоскостопие. Лечился. Спорт не бросил. Увлекся коньками, пока их чуть не отбросил. Сломал правую голень. Лежал в гипсе. Вылечился и пошел в школу бокса. На первом же соревновании противник сломал мне челюсть. Кормили из соски. Медсестра. Она и стала моей женой.