Из-под снега

В коридоре оказалось холоднее, чем в комнате. Свод и стены отёсаны грубее, пол истёрт до гладкости и чисто выметен. Нимрин коснулся камня над головой, поскрёб ногтем. Песчаник или туф, плотный, однородный, но не слишком твёрдый. Самое то для катакомб. Выдолбили низковато и узковато, кузнецу Лембе — еле-еле пройти. Однако сухо и не душно. Запахи гари, нечистот, чего-то кухонного присутствовали, но не шибали в нос. В стенной нише мерцал зелёным маленький светильник. Нимрин наклонился рассмотреть — в мутноватом стеклянном пузыре среди тёмного и рассыпчатого копошились мелкие светящиеся черви. Света они давали чуть-чуть, следующий светильник — за изгибом коридора. Сам Нимрин обошёлся бы и вовсе без подсветки, а те, среди кого он жил раньше, вероятно, сказали бы: «Темень, хоть глаз коли!»

Пророкотала дверь, колыхнулся воздух, прошуршали шаги.

— Эй, ты всё ещё здесь? Ты светляков никогда не видел?

Вильяра задала вопрос скорее удивлённо, чем рассержено, потому Нимрин спокойно и честно ответил:

— Таких не видел. Или не помню.

— Иди уже, пустоголовый. Или ты забыл, куда?

— Вторая дверь по правой стороне.

— Вот и иди.

***

Тунья злилась и скоблила большую белую шкуру. Перелинявший на зиму зверь был прекрасен, силён и не собирался становиться новой курткой охотницы. Ха! Кто бы его спрашивал! Тунья тогда управилась со зверем в одиночку, и сейчас продолжала. Лучшую одежду, самую почётную, правильную, надёжную, охотник создаёт собственными руками, от начала до конца. Сам украшает простым и строгим, заповеданным предками узором или оставляет вовсе без украшений, кому как больше нравится. Нет, охотнику не зазорно принять одежду в дар, подарить, обменяться, но это особые, редкие случаи. Дети, старики, слабые ходят во всём дарёном, щедро изукрашенном в знак заботы. Целое послание можно составить, украшая одежду того, кто тебе дорог. Разгадывать узоры — любимая забава. Ещё некоторые мастера придумали шить одежду на продажу, бесприютные неудачники покупают себе это на ярмарках. А распоследнее дело — обноски с чужого плеча. Вытертые, драные, перешитые, со споротым узором, если был. Новому слуге Тунья отдала самую истрёпанную рванину, какую нашла…

Вот некоторых только вспомни! Дверь открывается, и то самое черноголовое пугало — на пороге. Пялится своими дурацкими тёмными глазищами, сообщает, зачем явилось.

— Распорядительница Тунья, мудрая Вильяра прислала меня сюда, чтобы мне указали моё место.

Голос без выражения, нелепая рожица, то ли страшная, то ли смешная, и тощая долговязая фигура.

— Лучшее твоё место — стоять на меже и гонять кричавок от сыти. Жаль, сейчас не лето!

Согласно склоняет голову:

— Жаль, не лето.

— Будешь грести снег, возить навоз, кидать уголь?

Отвечает тем же ровным голосом:

— Мастер Лемба обещал мне работу в тепле.

— Ну, раз обещал… Навоз или уголь?

Пугало вдруг встряхивается, подмигивает, скалит мелкие зубы:

— Нимрин та нимри, — уголёк к углю.

Вот так прямо и сказал, Тунья ушам не поверила. «Уголёк к углю, пар в туман, озноб к морозу» — слова из погребального причитания. Да не для простых похорон, по охотникам воют без слов. Со словами хоронят мудрых и не поминают те слова всуе. Тунья фыркнула:

— Нет уж, младший из младших слуг! Навоз к навозу! Пошли. Надеюсь, шерстолапы тебя не затопчут.

— Кто?

Тунья не стала отвечать. Отложила скребок, взяла светильник и пошла впереди, показывая дорогу. Слуга потянулся следом молча и так бесшумно, что показалось, отстал. Оглянулась — пробрало жутью, будто узрела нежить из сказок-страшилок, Тень во плоти. Дальше погнала его впереди себя, подсказывая повороты. А в хлеву новый слуга вылупился на скотину, будто, правда, первый раз увидел. Поймал удивлённый взгляд Туньи, сглотнул и сообщил:

— Распорядительница Тунья, имей в виду, я ничего, совсем ничего не помню и не умею. Я ничего не знаю про этих ваших шерстолапов. Что едят, куда гадят, повадки, как управлять… Дети знают, а я нет. Научусь или вспомню, но пока могу только самую простую работу. Я сейчас сильный, но глупый.

Тунью передёрнуло ознобом от его слов. Нелепое пугало, да. А если представить, что с хорошим, правильным охотником случилась такая беда? Например, с ней самой? Или, хуже, с Лембой?

Тунья набрала в грудь побольше воздуха и рявкнула:

— Эй, Рыньи, ты тут?

Подбежавшего подростка наградила подзатыльником, сгребла в охапку, стиснула до возмущённого писка:

— Ну, тёть!

Отстранила от себя, держа за плечи, заглядывая в хитрющие жёлтые глаза.

— Рыньи, я привела тебе новенького. Его кто-то стукнул по башке, и он забыл всё. Умеет только дышать, есть и ходить. Вильяра научила его словам, болтает он бойко, иногда даже слишком. Но что понимает, а что нет, я не знаю. Хвастает, что глупый, но сильный. Проверь. Поставь его на самую простую работу, чтобы не нагадил по дурости и сам не угробился. Глаз не спускай первое время. Учи всему.

Тут же оглянулась — новичок не слушал разговора, стоял столбом, рассеяно пялился на серые спины в загоне. Племянничек тем временем вывернулся из цепких лап Туньи.

— Ну, тёть! Сколько можно ковыряться в навозе и пасти дураков? Я в кузницу хочу, подмастерьем. Ты обещала!

— Зима длинная, Рыньи. Сперва докажи, что ты по праву жуёшь мясо в этом доме. Пока у тебя получается. Говорю не от нашего родства, а от гривны, — Тунья со значением коснулась золотого обруча на шее, — А новичка, чтоб ты знал, нашёл и привёз сам мастер Лемба. Новичок зачем-то нужен мудрым и лично Вильяре. Позаботишься о нём хорошо, тебя заметят и поблагодарят.

— Ладно, — буркнул подросток, оборачиваясь к новенькому и разглядывая его в упор. — Ну и ну! Я таких, как ты, даже во сне не видал. Звать-то тебя как?

Новенький ответил:

— Не помню. Мудрая Вильяра и мастер Лемба назвали меня Нимрином.

— А я Рыньи. Я здесь главный. Старший над младшими слугами. Будешь меня слушаться. Сперва походишь за мной, посмотришь, поучишься. Что непонятно, сразу спрашивай. Потом поставлю работать.

Глава 3

На самом деле, Рыньи просился в кузницу не слишком искренне. Глава дома Рамуи отправил внука учиться в дом Лембы, чтобы у них потом тоже был свой кузнец. А тётка приставила к делу, которое получалось у племянника лучше всего. Да, ухаживать за скотиной Рыньи умел и любил. Шерстолапы слушались его, как никого другого. Своенравные и опасные гиганты позволяли вычёсывать себя во всех местах, кататься верхом и даже таскать за хоботы. Рыньи видел малейшие перемены в их настроении ясно, как раскрытую ладонь… Так вот, шерстолапам Нимрин не понравился! Как пришёл вместе с Туньей, так они забеспокоились, будто почуяли хищника. То ли привыкнут к странному двуногому и примут, то ли нет. Проводя Нимрина по пещере-загону, объясняя, что здесь к чему и почему, Рыньи пристально наблюдал за своими подопечными. Шерстолапы буравили Нимрина свирепыми взглядами, переставали кормиться, матухи прятали за собой сеголетков.

— Не маши руками и не подходи близко к краю, могут сдёрнуть хоботом, — на всякий случай предупредил Рыньи новичка.

— Понял, — коротко отозвался Нимрин.

Обзорная галерея была выдолблена под потолком огромной пещерной залы так, чтобы снизу не достали. Кое-где высоты не хватало: Рыньи слышал, раньше шерстолапы не росли такими большими. Нимрин без подсказок определял опасные места и мягко, плывуче скользил вдоль самой стены. Вылитая горная зверюга, честное слово! Шарил вокруг диковатым взглядом, что-то варил у себя в башке, а вопросов не задавал. Тогда Рыньи спросил его сам.