Из последних сил

Миша, скульптор, мне вчера, когда мы памятник устанавливать ездили, рассказал, как это было. Он не хотел заказ брать… Они же дружили с детства, он знал, какая Надя сильная. Верил, что она победит… Убеждал ее в этом, когда она к нему приехала и деньги привезла. А она сказала: «Пусть будет! Не сейчас, так через 30 лет мне его поставишь. Не через 30, так через 40. Ты, главное, сделай. Я тебе доверяю, ты хорошо сделаешь!»

И он сделал… Надя — как живая. Он даже взгляд передал. Добрый такой, теплый… Талантливый Миша мужик…

Но главное — она уже тогда веру потеряла. Чувствовала, наверное, что следующей операции не переживет, но виду не подавала. Я когда про памятник узнал, сразу подумал: а может не у меня у одного дар был? Может у нас вся семья такая? Только у меня вот телекинез развился в полной мере, а предвиденье так в зачаточной стадии и осталось, а у Нади — наоборот? Может, она знала, когда и как умрет? Теперь уже и не спросишь… Ну ничего, два дня осталось. Спрошу, когда сам там буду… Если в одни ворота с Надей попаду, конечно. А то, я думаю, ей, как мученице, в рай дорога, а мне — прямиком в ад, на веки вечные. И встретят меня там те, кого я туда отправлял…

— Не встретят! — уверенно сказала Виола. — Ты — тоже мученик, только по-другому.

— Да уж… — невесело усмехнулся Витя, но эту тему развивать не стал.

— Хотя знаешь, — продолжил он после минутного молчания, — нет, не была она провидцем. Она перед каждой операцией со мной прощалась. Я ругался, говорил, что скажу ей только «до свидания», а она требовала, чтобы я обязательно ее обнял и сказал «Прощай».

Всю жизнь она переживала, что не попрощалась с родителями. Они ведь погибли мгновенно, разбились на трассе, их тела час только из машины доставали. Не было ни сидения у кровати, ни последних слов… Они уехали и не вернулись, трасса бывает жестока.

Так что мы прощались. На всякий случай. Говорила, что все будет хорошо, что она обязательно вернется и тогда, после наркоза, обнимет меня снова и скажет: «Привет!» Но перед операцией мы должны были сказать друг другу «Прощай». Она прямо требовала этого от меня! Говорила, что иначе откажется ехать в операционную! Как была, в больничной рубашке, убежит через окно, если я не сделаю, как она скажет.

И я сдавался.

Только когда она ушла, я понял, как она была права… Подумал: каково было бы, если бы не попрощаться с ней, и страшно стало. Так и висело бы в воздухе это несказанное слово. «Прощай!»

А так — не висит. Мы попрощались. Все в порядке…

Только она не вернулась. Не сказала «Привет»… Но лучше так, чем если бы «До свидания», а потом — ничего. Лучше так…

В машине на несколько минут повисло молчание. Тальменка осталась позади, где-то впереди был горный Алтай, с его зелеными склонами, почти такими же, как в Швейцарии, но немного другими.

Виола смотрела на дорогу. На то, как асфальт убегает под капот машины, убегает куда-то назад, в прошлое. В ее прошлое, в котором она еще не знала, что бывают в мире такие люди и такое горе. В котором никто не умирал и не собирался, в котором самой большой проблемой было выйти на сессию с долгами, а самым сложным — было определиться, кто из мальчиков нравится ей больше: Митя или Никита.

— Я не знаю, что тебе сказать… — честно призналась Виола, поняв, что исповедь закончилась, что добавить Вите больше нечего.

— Ничего не говори, — ответил он, — спасибо, что выслушала. Я никогда и никому всего этого не рассказывал. Все в себе носил… Уже просто от того, что рассказал, легче стало. Умру спокойно…

— Витя, у меня к тебе огромная просьба. Не говори, пожалуйста, больше, что скоро умрешь!

— А что от этого изменится?

— Для тебя и твоей судьбы — может и ничего. А для меня — многое. Я не хочу верить в твой дар предвиденья. И хочу, чтобы ты перестал верить. Хочу, чтобы ты боролся!

— С кем? С судьбой? Не смеши!

— А рак у твоей сестры, по-твоему, не судьба? А ведь она с ним боролась. Ради тебя! Потому, что ты ее просил об этом. Вот и я сейчас тебя прошу: борись! Ради меня.

Витя перевел взгляд на свою попутчицу. Изрядно озадаченный взгляд…

— Да, ради меня! Ты говорил, что у тебя не с кем провести выходные? Все, теперь есть. Я тебя узнала достаточно, я еду с тобой отдыхать по собственному желанию. И я хочу, чтобы ты жил! Чтобы и обратно мы поехали вместе. Хочу, чтобы даже если небеса начнут падать на землю, ты попытался их удержать! Ты же телекинетик, черт возьми! Человек с супер-силой! Ты такое можешь, о чем обычные люди только мечтают! И ты сдаешься? Пообещай мне, что когда произойдет что-то такое, что покажется тебе исполнением твоего видения, ты попытаешься это… от этого отбиться, в общем.

— Не много ли условий? Скорость не превышать, небеса удержать, о смерти не говорить!

— В самый раз. После того, как эти выходные закончатся, условий станет еще больше.

— Ну и пусть, меня-то уже…

— Витя!

— Что? А, ну да… Хорошо! Не буду больше говорить о смерти. И я, кстати, не из тех, кто сдается просто так. Если мы с тобой в понедельник попадем… ну, не знаю, под метеоритный дождь, например, я, конечно же, не буду стоять столбом и попытаюсь от него спастись. То, что я сказал, что теперь не боюсь смерти, не значит, что я буду искать ее. Так что да, я обещаю тебе, что предприму все, что в моих силах, чтобы остаться в живых. Только ты уж не ругайся сильно, если это не поможет, хорошо?

— Поможет! Я уверена!

— Мне бы твою уверенность…

— Ну, так забирай! Хоть всю! У меня ее много!

Витя рассмеялся. Впервые за последний час рассмеялся искренне и весело, и именно в этот момент в поравнявшейся с джипом серой «девятке» открылось окно, и появившийся в нем парень примерно витиного возраста закричал:

— К обочине прижмись, поговорить надо!

Витя опустил свое стекло и дерзко, с вызовом, спросил:

— О чем с тобой говорить?

— Тормози, тогда узнаешь!

— Ну, тормозить, так тормозить…

Впереди виднелся съезд с трассы направо, на узкую, но асфальтированную дорогу. Витя прибавил газу, моментально оставив «девятку» позади и, заложив такой крутой вираж, что Виолу прижало к дверце, свернул на эту дорогу. Девятка повторила этот маневр и повисла на хвосте у джипа.

— Может, оторвемся? — робко спросила Виола.

— От этих — оторвемся. Класс машины не тот, они бы у меня только пыль глотали… Да и я мог бы их прямо там, на трассе, по дороге размазать. Но машин много, кто-нибудь увидит, у кого-нибудь на видеорегистраторе засветимся, полиция нас станет искать как свидетелей. А нам оно надо? Да только, эти отстанут — другие прилипнут. Надо дать Шраму понять, что я настроен серьезно, иначе за нами так хвост тянуться и будет.

Джип повернул еще раз, соскочив с асфальтированной дороги на проселочную и попылил по ней к небольшой березовой рощице.

Сердце Виолы перестало биться. Она поняла, что задумал ее спутник и почему он заманивал их преследователей подальше от трассы. Он вел их за собой на бойню.

— Витя… — прошептала она. — Пожалуйста…

— Не буду обещать! — твердо ответил он. — Как разговор пойдет. Я не хочу постоянно оглядываться, да и за тебя беспокоиться тоже не хочу. Ты не знаешь, что за человек Шрам. С ним нужно говорить прямо, твердо и с позиции силы.