Из рода Караевых

Капитан вышел из темноты на свет, направил револьвер на человека в кепке.

— Стоять на месте!

Человек остановился и сказал тихо:

— Сергей Петрович, господин поручик, здравствуйте! Вот ведь где привелось встретиться!

Силы небесные! Да это же Андрей Прохоров, солдат его роты — с Кавказского фронта. Он спас ему жизнь в одном из скоротечных поисковых боев под Эрзерумом. Поручик по дурной привычке (он не раз получал за нее нагоняй от полковника Закладова), когда водил в атаки свою роту, сам винтовку не брал — обходился одним наганом. Иногда прихватывал стек, что было уже чистым пижонством. В том памятном бою наган как раз и подвел, дал осечку. Турецкий аскер, оскалившись, уже делал выпад, собираясь воткнуть свой штык в живот русского офицера, но вдруг захрипел и грузно повалился на спину. Прохоров, подоспевший на помощь, вовремя расправился с турком своим штыком.

Солдат Андрей Прохоров получил тогда Георгиевский крест за спасение жизни командира роты из рук полковника Закладова и золотой десятирублевик от поручика Караева.

— По вас стреляли? — спросил капитан.

Прохоров молча кивнул.

— Ранение тяжелое?

— Не знаю… Крови много потерял.

— Идемте со мной скорее! — не раздумывая, сказал капитан.

Он взял Прохорова под здоровую руку и подвел к запертой двери аптеки. Нажал кнопку наружного звонка один раз, два, три. Наконец окна в аптеке засветились, и уличная дверь приоткрылась. Заспанный провизор в несвежем мятом халате, почесывая седую курчавую шевелюру, недовольно пробурчал:

— И ночью нет покоя! Вместо того чтобы спокойно спать-ночевать… — Увидел офицера с револьвером в руке и осекся. — Ой, извиняюсь! Входите, господин… полковник, если не ошибаюсь?!

— Ошибаетесь, но это не важно! — сказал капитан и по-военному коротко распорядился, показав провизору глазами на мертвенно бледного Прохорова: — Сделать срочно перевязку. В аптеке есть задняя комната?

— Есть.

— Там сделаете все, что нужно. Здесь свет погасить, наружную дверь — на замок. Понятно?

— Понятно, господин… офицер… хотя и не очень. Идите со мной, раненый человек!

Свет в аптечных окнах снова погас. И как раз вовремя — из парка выбежали трое: два солдата с винтовками и офицер-подпоручик. Капитан его узнал. Из контрразведки!

Подпоручик подошел, отдал честь.

— Тут никто не появлялся, господин капитан?

— Никто! Я шел домой, слышу выстрелы. Ваши стреляли?

— Да! Один опасный типчик сбежал. Ну ничего, далеко не уйдет! — Обернулся к своим солдатам, махнул рукой: — За мной!

— Ни пуха ни пера! — крикнул им вслед капитан.

Обождав немного, снова позвонил в аптеку. На этот раз дверь открылась быстро. Провизор сказал шепотом:

— У вашего… знакомого, господин подполковник, слава богу, все в порядке. Кость не задета!

…Прохоров без пиджака, в нижней бязевой рубашке, с забинтованной рукой сидел на табурете. В каморке провизора крепко пахло эфиром и спиртом, на полу стоял таз с водой, в нем плавали окровавленные куски ваты.

— Ну как ваша рука? — спросил капитан.

— Засохнет как на собаке! — слабо улыбаясь, сказал Прохоров. — У меня мясо солдатское, привычное, не впервой!.. Надо бы нам с вами по душам поговорить, ваше благородие, да времени нет! — прибавил он, согнав улыбку со скуластого, усатого доброго лица. — Мне надо спешить, да и вас, наверное, ваши дела торопят… Спасибо, Сергей Петрович!

— Не за что! Считаю, что мы с вами теперь квиты, Прохоров!

Капитан приложил руку к козырьку фуражки с зеленым околышем и, сопровождаемый совершенно ошеломленным провизором, вышел из заднего помещения аптеки в переднюю, торговую ее часть.

— Обо всем, что здесь произошло, советую забыть, — сказал он суетившемуся подле выходной двери провизору. — Это прежде всего в ваших интересах.

— Ой, я же все понимаю, я даже собственной жене ни слова не скажу ни о том, что видел, ни тем более о том, что слышал. — Отворил дверь в ночь, озаренную одним сиротским фонарем, и перешел на шепот: — Идите, господин… военный человек. Его я выпущу через полчаса.

4

Посадка на корабли покидавших Крым врангелевцев проходила спокойно, без паники и особой суеты. Охрану портовых причалов несли юнкерские патрули.

Офицерские жены, уезжавшие вместе с мужьями, кутались в теплые платки. Заплаканные и неприбранные, они нервно покрикивали на своих таких же зареванных ребят. На Сюзанну поглядывали с нескрываемой завистью, в особенности на ее в крупную клетку, пушистое дорожное пальто, на парижскую шляпку с фиалочками и уж конечно на ее туфельки — прочные, удобные и изящные. Чудо, а не туфли!

Капитан и Сюзанна поднялись на борт парохода Русского добровольного флота «Рюрик», спустились в трюм, в большую общую дамскую каюту, где для Сюзанны было закреплено место.

— А где ты будешь спать, Серж? — спросила Сюзанна, когда капитан кое-как распихал ее чемоданы по всем углам вонючей каюты.

— У знакомого помощника капитана, в его каюте.

Всю ночь накануне эвакуации капитан не спал, думал — сказать Сюзанне заранее, что он остается в Крыму, или не говорить? Утром решил: скажет, когда устроит ее на пароходе. И не сказал!

Вышли снова на палубу, оставив чемоданы Сюзанны на попечение какой-то расторопной полковничихи, уже успевшей захватить власть в дамской каюте. На ветру носик у Сюзанны чуть покраснел, в глазах стояла нетающая тревога, сникли озябшие шелковые фиалочки на ее парижской шляпке. На палубе соседнего транспорта казаки-кубанцы генерала Фостикова запели свою песню-гимн о родной Кубани, с которой они прощались навеки:

Шлем тебе, Кубань родимая, До сырой земли поклон!

Сюзанна зябко повела плечами, прижалась к капитану.

— Как это страшно оставлять la patrie… родину… Я их понимаю!..

— Сюзанна, я на минутку сойду на берег! — сказал капитан.

— Зачем, Серж?

— Надо отдать одно последнее распоряжение.

— О да! Ты же у меня месье le commandant… Только, пожалюста, скорее… en arri`ere… назад.

Он принудил себя беспечно улыбнуться ей, и она ответила ему улыбкой, жалкой и милой. Сердце его отозвалось на нее тупой болью. Сбежал по трапу, не оглядываясь. Портупей-юнкер, старший по караулу на причале, предупредил:

— Сейчас объявят отплытие, господин капитан!

— Я иду на «Святославе»!

Зашел за угол кольцеобразного каменного здания — угольного склада, стал ждать. Взревел гудок. Вот и трап убрали. Маленькая женская фигурка на палубе «Рюрика» заметалась, потом неподвижно застыла у поручней. Казаки на своем транспорте запели молитву: «Спаси, господи, люди твои!»

«Вот и все! Прощай, Сюзанна. Bonne nuit!..»

…Когда капитан Караев вернулся из порта к себе домой, его мрачная хозяйка, отворив ему дверь, попятилась от него в испуге, словно от призрака.