Из собрания детективов «Радуги». Том 2

— Мой коллега говорил мне, что вы помогали брату в работе, — солгал он.

Сестра Гарроне еще сильнее поджала губы и ничего не ответила.

— Да, — сказала мать, гладя руку дочери, — она ему всегда помогала. Ведь она такая добрая!

Дочь высвободила руку.

— Ты не поняла, мама, синьор хочет знать, помогала ли я Ламберто в работе.

— Какой работе? У вас есть для него работа? — просияв, сказала вдова Гарроне. — Знаете, он очень способный. Я это не потому говорю, что я мать. Поверьте, он полон идей, планов. В лицее один из преподавателей… Спросите у синьора Куальи, который очень уважал Ламберто… И сами убедитесь — надо только подобрать к нему ключ. Но уж если он увлечется делом, то до самозабвения…

— Мама, не мешало бы сварить для синьора кофе, — прервала ее дочь. — Что будете пить — кофе, вермут?

— Спасибо, чашечку кофе.

Она встала и проводила мать до двери, затем вернулась, снова села на диван и положила руки на колени. Все это она проделала не спеша, спокойно и уверенно. Скорее всего, она прекрасная служащая — начальство ее уважает, а молоденькие машинистки ужасно боятся.

— Есть какие-нибудь новости, синьор комиссар? Напали на след? — Сказано это было тоном секретарши, потерявшей бумагу, без которой она прекрасно может обойтись.

— Увы, пока блуждаем в потемках.

Из приоткрытой двери на кухню донесся рев певца: «Ты была для меня…»

— Когда мама одна в комнате, то всегда включает радио. Все-таки веселее, — объяснила сестра Гарроне.

— Да, это придает человеку бодрости. А вы сами, синьорина, работаете?

— Да, служу в фирме «Седак» на виа Орбассано. Это завод запасных частей для автомашин, — сказала она. — Работаю в бухгалтерии.

— Значит, вы своему брату…

— Нет, я ему не помогала. Да и в чем ему было помогать? — Она сурово посмотрела Сантамарии прямо в глаза. — У брата не было работы. Он ничего не делал.

— Но его мастерская…

— Мастерская была нужна ему для оргий, — пожав плечами, ответила синьорина Гарроне.

Она держала руки на коленях так, словно печатала на машинке «Оливетти». В голосе слышалась горечь, но не волнение. Очевидно, полное презрение к брату стало для нее чем-то привычным.

— Как же он мог платить за квартиру?

— Он получал военную пенсию третьей группы по инвалидности. Это единственное, чего он сумел добиться за всю свою жизнь.

— Он участвовал в войне?

— Три месяца был с партизанами в долине Суза. Послушать его, так он один освободил всю Италию. Но хотите знать, как он получил ранение?

Через приоткрытую дверь снова донеслось: «Но цветок, который ты мне дал, до сих пор, любимый, не увял».

— Так вот, партизаны послали его за мешком муки, а он плохо укрепил на велосипеде мешок и на спуске упал и сломал руку. Одна рука стала немного короче другой. Он даже на велосипеде толком не умел ездить, этот освободитель, гроза немцев. И при этом он придумал себе кличку — Морган. Неплохо звучит, не правда ли?

Похоже, она не упускала случая высказать брату все свое презрение, поднять на смех, попрекнуть его бездельем. Беспрестанная ругань, ядовитые намеки, мрачное молчание в ответ на вопросы. И внезапный взрыв ярости, истерика со швырянием на пол тарелок, ложек. Потом она вскакивала и с грохотом захлопывала за собой дверь, а мать, плача, пыталась помирить сестру с братом. Нет, жизнь Ламберто Гарроне в доме на виа Пейрон была не из приятных. Видимо, мастерскую он снял не только для «оргий», но и чтобы укрыться там от гнева сестры. Сантамарии даже стало жаль убитого. Люди и не подозревают, как дорого расплачиваются за свою лень паразиты, бездельники, вымогатели.

— Вы знали кого-нибудь из друзей брата?

— Нет, я уже говорила вашему коллеге. Во всяком случае, здесь он никого не принимал и даже письма получал на адрес мастерской. И вообще, откуда у него могли быть друзья?

— Вы случайно не слышали о некоем Кампи? Массимо Кампи?

— Нет.

— А о синьоре Дозио?

Пальцы на коленях-клавишах чуть шевельнулись.

— Как ее зовут?

— Анна Карла.

— Никогда. У него была Анна Мария. А потом Рената. Но это двадцать лет назад, — с презрительной гримасой ответила синьорина Гарроне.

Уверенный голос диктора объявил по радио: «Новая военная хунта будет, однако, продолжать политику, которую низложенный президент…»

— Словом, вы не можете ничего рассказать нам о его знакомствах? — сказал Сантамария.

— Послушать Ламберто, так он встречался со всеми и все были его друзьями: художники, писатели, депутаты парламента, антиквары, промышленники, коллекционеры. Он со всеми был на «ты», его приглашали на приемы, коктейли, пирушки. И вот какой они ему в конце концов прием оказали.

— У вас не создалось впечатления, что он занимался также, как бы это поточнее выразиться…

— Был ли он преступником? — без обиняков «перевела» синьорина Гарроне. — Конечно! Я ему это говорила в лицо. Но преступно он вел себя лишь со мной и с нашей несчастной мамой. Ведь нас он не боялся. Но с настоящими преступниками он наверняка не связывался. Ваш коллега что-то тут говорил о наркотиках, будто Ламберто отважился бы торговать опиумом! Да он даже настойку ромашки не рискнул бы продать!

— Были у него другие доходы, кроме пенсии?

— Да, были, но он их утаивал. Во всяком случае, я платила за все: за еду, свет, отопление, телефон… Он часами говорил по телефону. В конце концов я ему сказала: хватит, либо ты будешь платить по счету сам, либо я сниму телефон. Я работаю до одури, приношу домой все деньги, даже за сверхурочные, и только для того, чтобы ты мог болтать по телефону с утра до вечера! Нет, это уж слишком! Тем более что мне самой телефон вообще не нужен. Он так рассвирепел…

— Когда это было? — прервал ее Сантамария.

— Год назад. Набросился на меня как бешеный, закричал, что не может без телефона. Он сразу потеряет все связи, выгодные дела — словом, без телефона он обойтись не может.

— Золотой телефон, — раздался голос вдовы Гарроне.

Сантамария обернулся: синьора Гарроне стояла на пороге, поднос дрожал у нее в руках.

— Могла бы взять поднос поменьше, — сказала дочь, вставая, чтобы помочь старушке. Она поставила цветастую чашку с дымящимся кофе на стол перед гостем.