Из тьмы

Шла весна. Все жарче пригревало солнце, и все грустнее становился Уосук. Тронется Лена, затрубят пароходы, и люди, без которых он не мыслил своей жизни, надолго, если не навсегда, расстанутся с ним. Особенно привязался он к Ярославскому. Ярославский был ровен со всеми кружковцами, никого особенно не выделял. Он не переступал в отношениях с ними грань товарищеского дружелюбия, но Уосук ощущал, что Ярославский глубоко любит их всех.

Не знавший родительской ласки, юноша тянулся к нему, как к отцу.

Бросил якорь у берега пароход «Акопсин Кушнарев». Пришла пора прощания. На этом судне уезжали Ярославский, Петровский, Орджоникидзе, Клавдия Ивановна и Зинаида Гавриловна — жена Орджоникидзе.

В день отъезда в газете «Социал-демократ» Ярославский выступил с обращением ко всем жителям Якутии:

«Граждане Якутска и области!

Уезжая от вас, я хотел бы, чтобы вы, среди прочих задач, стоящих перед вами, не забывали и о существующих в крае культурно-просветительных учреждениях. Их так мало, а они так нужны народу! Одно из них — музей, находящийся в ведении Якутского отделения Русского Географического общества. Ни старое городское самоуправление, ни центральная власть, ни областная не поддерживали его материально, и музей неизбежно бы погиб, если б не безвозмездный труд его работников — политических ссыльных.

Мне хочется, чтобы этот труд не пропал даром, чтобы вы взяли музей под свою постоянную опеку, оказывали ему всестороннюю помощь.

Покидая Якутскую область, я верю в силы народные, верю в то, что население Якутской области приобщится ко всем завоеваниям человеческой мысли, как приобщается в эти дни к политической и гражданской жизни».

— Мы продолжим ваше дело. Во всем, — тихо сказал Уосук, боясь расплакаться.

Ярославский понял его состояние.

— Ну-ну, — пригрозил он пальцем, — не реветь, социал-демократы!

Загудела сирена. Пароход отошел от пристани. Юноши долго махали вслед ему руками.

* * *

В Якутии, расположенной за много тысяч верст от столицы, революционные события происходили совсем иначе, чем в центре. После Февральской революции управление областью взяли в свои руки большевики. Когда же большинство их покинуло Якутск, власть перешла к эсерам и меньшевикам. Областной комиссар эсер Соловьев распустил Комитет общественной безопасности и взамен сколотил свой — Комитет общества защиты революции. Из местных казаков и бывших царских полицейских были созданы вооруженные контрреволюционные силы.

Весть об Октябрьской революции лишь озлобила новых правителей области. В то время как по всей стране триумфально шествовала Советская власть, в Якутске свирепствовала реакция.

Обстановка накалялась. 22 февраля 1918 года Соловьев созвал представителей всех контрреволюционных организаций. Сборище вынесло решение: «Не признавать Октябрьскую революцию и Советскую власть; считать Якутскую область автономной, не подчиняющейся центру; организовать Областной совет».

Но и большевики не сидели сложа руки. 27 февраля под их руководством забастовали рабочие типографии, мельницы, почты и телеграфа. Вслед за тем бросали работу металлисты, грузчики, часовщики и парикмахеры. Забастовщики вышли на улицы, неся лозунги: «Долой буржуазный Областной совет!», «Вся власть Советам рабочих депутатов!».

В подготовке забастовки и демонстрации активное участие принимали бывшие члены кружка «Юный социал-демократ». Работы было много, у парней не хватало времени выспаться. Иногда Максим вздыхал:

— Эх, нет Платона!

Платон еще летом уехал в Томск, мечтая поступить в университет.

Напуганный мощным забастовочным движением, Областной совет приказал начальнику городской милиции эсеру Бондалетову арестовать большевиков.

Глубокой ночью в дверь резко и грубо постучали. Уосук вскинул голову. Он сразу понял, что за ночные гости пожаловали к нему, и бросился к окну. В сумраке чернели два силуэта в погонах. «Двое под окном, да еще у двери… — лихорадочно соображал Уосук. — Не уйти». С сильно бьющимся сердцем он снова лег в постель и натянул одеяло на голову. «Спокойно. Главное — спокойствие».

Из передней донесся голос хозяйки:

— Кто там?

— Открывай! Милиция!..

— Если по делу, — не дослушав, продолжала старушка, — то приходите завтра! Ночью я в дом никого не пускаю!

— Да откроешь ли ты? — пришли в ярость за дверью. — Сказано — милиция! Взломаем дверь.

«Спокойно. Спокойно…» — повторял про себя Уосук.

Загремел засов. В передней застучали подкованные сапоги.

— Здесь живет Токуров?

— Нет. Ошиблись, — ответила хозяйка.

— Как ошиблись? Вот адрес. Приказано взять большевика Токурова.

— Никаких большевиков здесь нет и быть не может! — Голос старухи прозвучал назидательно. — Тут у меня, если хотите знать, квартирует сын миллионера Разбогатеева.

— Разбогатеева? А где он?

— Спит! Где ж ему быть?

— Веди к нему!

— Зачем будить? Он юноша тихий, скромный, учится усердно. Ночами никогда не шатается.

— Хватить голову морочить! Веди немедленно!

Уосук даже не шелохнулся, когда на его глаза упал свет лампы.

— Проснись, соколик, — ласково сказала Мария Ильинична, — тут милиция явилась!

Уосук, зевая, приподнялся на локте.

— Какой же это сын Разбогатеева? — возмутился рыжий детина с торчащими во все стороны усами. — Купец из казаков, а этот — якут!

— Приемный сын, — сердито бросила хозяйка.

— Ты — Иосиф Токуров?

— Нет. Я Разбогатеев.

— Документы!

Уосук протянул паспорт.

— Тут написано, что ты не Разбогатеев, а Токуров-Разбогатеев!

— Да, но и не Токуров, — спокойно сказал Уосук.

— Одевайся! Бондалетов разберется.

— Позвольте, но ведь вы убедились, что я не Токуров?

— Молчать! Одевайся.

— За что арестовываете?

— Об этом спросишь у Бондалетова.

Городская милиция Областного совета помещалась в здании бывшего полицейского управления. Да и сама она ничем от своей предшественницы не отличалась: служили в ней те же полицейские.

Бондалетов, набычившись, сидел за огромным столом. Перед ним лежал список большевиков, подлежащих аресту. Против многих фамилий уже стояли галочки.

— Господин начальник милиции! По вашему распоряжению доставлен Иосиф Токуров! Токуров-Разбогатеев, — нерешительно доложил конвойный.

— Кто? — поднял голову Бондалетов.

— Сами не знаем. То ли Токуров, то ли Разбогатеев… Одним словом, Иосиф Токуров-Разбогатеев, — мямлил милиционер.

— Что вы мне голову морочите? Кого привели?

— Вот его паспорт, вашбродь!

— Ну-ну… без чинопочитания. Никак не вобьете себе в головы, болваны, что все эти «вашбродь» упразднены. Ну-с, что за паспорт…

— Господин Бондалетов, произошло какое-то недоразумение. Я сын купца первой гильдии Разбогатеева и, мне кажется, не должен вас интересовать.

Бондалетов вонзил в Уосука острый взгляд:

— Большевик?

— Не понял.

— Не прикидывайся! Нам известно, что ты большевик.

— Мой отец — коммерсант. Коммерсантом намерен стать и я. А пока учусь в учительской семинарии. Мне кажется, вы принимаете меня за кого-то другого. Кого вы ищете: меня или Токурова? Повторяю: я — Токуров-Разбогатеев. Быть может, пока вы допрашиваете меня, Токуров занимается большевистской агитацией.