Из-за парты — на войну

— Куда вы? Пвавненько, Ганченко! Пвавненько! Не дергайте! Где самолет? Вы его видите?

Но даже это ласковое «пвавненько» нисколько не помогало. Сначала Виктор слышал голос инструктора, который поправлял его, подсказывал, что делать, но вскоре инструктор умолк и до конца полета не произнес ни слова. Решив, что все кончено, Виктор уже не мог сделать как следует даже то, что умел — посадить планер, и плюхнулся на землю как мешок.

Инструктор долго молчал, ошеломленный: от Ганченко, который так блестяще отвечал на занятиях, мог подробно и красочно рассказать, как выполнить любую из фигур высшего пилотажа, который уверял всех, что он опытный планерист, трудно было ожидать такое…

Заметив, с каким жалким, убитым видом ждет Виктор от него замечаний о полете, инструктор с удивлением спросил:

— Что с вами, Ганченко? Вы же всегда так…

Он не договорил. Ему стало жаль Виктора, хотя он никак не мог понять, почему полет был таким неграмотным, из ряда вон выходящим.

— Разрешите, я еще раз слетаю! — с отчаянием в голосе воскликнул Виктор, набравшись храбрости.

— Да-да, конечно… Давайте еще разок! — обрадовался инструктор, надеясь, что, может быть, теперь все будет по-другому: мало ли что бывает — возможно, человек просто очень волнуется, или большой перерыв в полетах…

Он подробно проанализировал весь полет и напомнил Виктору еще раз элементарные для планериста правила.

Однако и на этот раз Виктор не обрадовал инструктора, хотя некоторые из ошибок, которые он допускал в первом полете, он уже не повторял. Но появились новые… И тогда инструктор догадался, что никогда Ганченко подобных полетов не совершал.

На земле он, ни о чем не спрашивая Виктора и не давая никаких указаний, распорядился:

— Еще полет!

Ждавшие своей очереди пилоты недоуменно переглядывались: ведь каждому сегодня положено было сделать всего один полет, а Ганченко летал два раза, да и то плохо.

В воздухе инструктор опять требовал ласково и настойчиво:

— Пвавненько, Ганченко! Не рвите! Не тараньте самолет!

Виктор старался изо всех сил, но еще многое у него не получалось. Когда планер приземлился, инструктор устало откинул голову назад и сухо сказал:

— На сегодня хватит, Ганченко.

Не вылезая из кабины, он сразу же занялся другим пило том, даже не взглянув на Виктора. Виктор же остался стоять у планера, теребя в руках шлем, весь в поту, багровый от смущения и глубоко несчастный от того, что обманул надежды инструктора, что все пилоты видели его позор. В то же время он испытывал безграничную благодарность к инструктору, который не высадил его после первого же полета и даже сказал: «На сегодня хватит…» Это значит, что его не отчислят! Значит, он будет летать! Будет!

И Виктор летал и летал, пока не научился всему тому, что должен был уметь еще в первом полете.

Уже спустя месяц с лишним он начал летать на транспортных планерах, возил грузы партизанам, сбрасывал десантников во вражеский тыл.

…Прошло два часа, а Виктор все еще летел за самолетом на буксире. Под крылом планера тянулись черные лесные массивы, пересеченные мелкими речушками, похожими одна на другую. Этот глухой лесной край белорусские партизаны прочно удерживали в своих руках.

Наконец впереди на земле показались огни. Это были костры, зажженные партизанами на посадочной площадке. Приближался решающий момент — посадка.

Самолет-буксировщик помигал огнями — сигнал отцепки, и Виктор, отцепившись от самолета, перешел на планирование. Сейчас от него требовалось большое мастерство: чтобы посадить тяжелый планер ночью на небольшую площадку в лесу, нужна была идеальная точность в расчете.

Выложенные в ряд костры чуть освещали поляну красноватым светом. Виктор прикинул, как будет садиться. По направлению дыма от костров определил, что придется заходить с боковым ветром. Это усложняло посадку. Но делать нечего — придется с боковым…

Продолжая снижение, Виктор заходил на посадку, подвернув планер так, чтобы его не отнесло ветром от огней. У первого костра стояла группа людей. Они ждали Виктора, ждали патроны и взрывчатку.

Вот и обрез леса… Нужно приземляться. Ниже, ниже… «Ну, Ганченко, не подкачай! — сказал сам себе Виктор, добирая ручку на себя. — Пвавненько…»

Планер зашуршал по сухому песку, скользнул немного вперед и остановился.

К Виктору бежали партизаны. А в темном небе кружил самолет: летчик хотел убедиться, что на земле все благополучно.

ВАЛЯ

В этот день Валя Чугарина летела на правый берег Днепра уже в третий раз. Из четырех тяжелораненых, которых она за два рейса перевезла в тыловой госпиталь на своем санитарном По-2, один умер, не долетев до госпиталя. В памяти все время всплывало бледное лицо лейтенанта и его тяжелый, неподвижный взгляд.

Когда в отсек самолета грузили носилки, Валя помогала санитарам. Солдат с огромной перевязанной вдоль и поперек головой, так что и глаз не было видно, не переставая стонал. У другого раненого, молодого парня, накрытого шинелью с погонами лейтенанта, было худое, со впавшими щеками, но красивое лицо, темные вьющиеся волосы прилипли ко лбу. В тот момент, когда носилки стукнулись о дверцу, он молча прикусил губу, и Валя мгновенно предупредила: «Осторожно! Поаккуратней, ребята!» Лейтенант медленно повел глазами в ее сторону, и от жалости к нему у Вали что-то дрогнуло внутри, собралось в тяжелый комок. Медсестра уставшим голосом сказала: «Старайтесь, чтоб не трясло. Ему нельзя…» И Валя летела осторожно, плавно, «блинчиком» делая развороты, и посадила самолет впритирку, будто садилась не на землю, а на смазанную маслом поверхность. Но лейтенант все равно умер…

С тех пор как здесь, на Украине, началось большое наступление, прошло всего три дня. Под сильным вражеским огнем пехота форсировала Днепр и теперь, закрепившись на правом берегу, цепко держалась за отвоеванный у врага кусок земли.

На медпунктах скопилось много раненых, которых едва успевали перевязывать и на понтонах, на плотах переправлять обратно, на левый берег. Тяжелораненых перевозили на санитарных самолетах.

Валя летела над равнинной местностью. Часто и нервно оглядываясь, будто за ней была погоня, она быстрым взглядом осматривала небо: здесь, в непосредственной близости к линии фронта, можно было легко встретиться с вражескими самолетами.

Был конец сентября 1943 года. Деревья стояли желтые, сады и лесочки, проплывавшие под крылом самолета, пестрели осенними красками. С утра было пасмурно, низкие дождевые тучи нависали над землей, временами моросил дождь. Первые два вылета прошли спокойно: в такую погоду вражеские истребители предпочитали отсидеться на аэродроме. Но днем распогодилось, тучи разошлись, и теперь небо, без единого облачка, густо синело над головой.

Валю не радовала ясная погода, и думала она лишь о том, как бы не прозевать первый момент встречи с немецкими истребителями. Она была почти уверена, что сегодня встретится с ними. Последнее время они действовали особенно активно. Важно было вовремя заметить врага, чтобы успеть ускользнуть куда-нибудь в сторону, прижаться к земле, нырнуть в овраг. Обычно немецкие летчики, завидев безоружный тихоходный самолет, охотились за ним, даже если это был санитарный самолет с красным крестом на фюзеляже.

Несколько раз Вале приходилось сталкиваться с вражескими истребителями, и не всегда это кончалось благополучно. Всего неделю назад за ней увязался «мессершмитт», и ускользнуть от него не удалось. Он настиг ее и, стреляя, поджег самолет. Пришлось посадить горящую машину возле леса. Хорошо еще, что успела — с бреющего полета плюхнулась прямо на поле. Еще не остановился самолет, когда Валя спрыгнула на землю. Под пулями, под рев мотора снижающегося прямо на нее «мессершмитта» Валя добежала до леса и спряталась там в кустах боярышника. Истребитель прострочил окраину леса и улетел, а Валя, наблюдая, как факелом горит ее самолет, вся исцарапанная сухими ветками и колючками, долго еще лежала на земле и плакала. Плакала от обиды, что сгорел самолет, что ей, как затравленному зайцу, пришлось бежать по полю в лес. Единственное, чему она была рада, это то, что в самолете она летела одна. А если бы с ней летели раненые… От этой мысли Валя приходила в ужас. Оставшись без самолета, Валя пешком добралась до своей эскадрильи, и там, вдобавок ко всему, на нее накричал командир: самолетов не хватало…