Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки
Шрифт:
Рисунок, набросанный на месте В. И. Роборовским и помещенный в настоящей книге, наглядно представляет все обилие животной жизни, встреченное нами в долине р. Шуга. Подобную картину с небольшими вариациями можно приурочить и к другим пастбищным местам Северного Тибета. Лишь только вырастет на них трава, тотчас являются стада травоядных зверей, которые живут здесь до тех пор, пока съедят весь корм; затем отправляются на другое пастбище и, таким образом, кочуя с места на место, прокармливаются круглый год.
В окрайних горах долины левого берега р. Шуга звери водятся также в большом числе, в особенности куку-яманы (Pseudois nahoor), нередки и аркары (Ovis hodgsoni?); из птиц изобильны улары (Megaloperdix thibetanus).
На правом берегу той же реки хребет Шуга в этой своей части еще более бесплоден; тем не менее, по словам цайдамцев, здесь, как и во всем названном хребте, да, вероятно, и в других ему соседних, встречаются, хотя изредка, маралы (Gervus sp.), которые, быть может, заходят сюда из лесистых
Птицы и рыбы. Из птиц на ключевых болотах р. Шуга мы встретили пролетных журавлей (grus nigricollis, g. virgo), турпанов и несколько черных аистов (giconia nigra). Из местных же пернатых здесь держались большие тибетские жаворонки (melanocorypha maxima), а на сухих лугах — pyrgilauda ruficollis, otocoris albigula (?) и podoces humilis [344] .
В самых ключах и в особенности в глубоких ручьях, местами ими образуемых, водилось очень много рыб, но только двух видов — Schizopygopsis n. sp. и Nemachilus n. sp. [345] . Первая из них достигала величины от 1 1/ 2до 1 3/ 4фута, самые же крупные экземпляры последней лишь немного превосходили 7 дюймов.
344
рыжешейный вьюрок, рогатый жаворонок, саксаульная сойка
345
голец
Наша охота. Мирная картина животной жизни, встреченная нами в долине р. Шуга, нарушилась вскоре по нашем туда прибытии. Сделав двойной переход вниз по реке, мы выбрали удобное место и остались здесь дневать с исключительной целью добыть шкур для коллекций; излишняя бойня, ради одной охотничьей потехи, не дозволялась. Да притом, откровенно говоря, при подобном обилии и непугливости диких животных, охота за ними теряет свой интерес и очень скоро надоедает даже страстному охотнику. Я сам испытал это в Северном Тибете. Здесь только сначала заришься на зверей, а потом, убивши десяток-другой, делаешься почти совершенно равнодушным, в особенности к хуланам и антилопам; дикие яки еще прельщают отчасти тем, что зверь этот иногда бросается на охотника, следовательно, здесь является интерес борьбы. Но охота за более редкими животными, как, например, аркарами и медведями, попрежнему, сохраняет всю свою заманчивость.
В продолжение не более как трех часов, посвященных охоте утром нашей дневки, мы вчетвером убили 15 зверей, а именно: 4 оронго, 3 хулана и 8 куку-яманов. Последних всех до одного пришлось убить мне, притом в продолжение нескольких минут и не сходя с одного и того же места. Случай этот был один из самых удачных во всей моей долголетней и многоразличной охотничьей практике. Расскажу о нем подробно.
В ночь на 26 сентября, т. е. накануне нашей дневки в долине среднего течения р. Шуга, выпал небольшой снег, совершенно, впрочем, покрывший землю белой пеленой. Подобное обстоятельство явилось бы весьма важной подмогой при охоте в наших странах, так как "по пороше" удобно выследить зверя; но в Тибете, где все иначе, чем у нас, выпавший снег служил большой помехой, именно потому, что при ясном солнце блестел нестерпимо. Выслеживать же зверей здесь нет никакой надобности, так как обыкновенно с самого бивуака видишь целые стада желаемой добычи.
Обождав часов до 8 утра — спешить раньше было не к чему — мы вчетвером отправились на охоту. Трое — Ф. Л. Эклон, Егоров и Иринчинов пошли в степь за хуланами и антилопами, я же побрел в горы, стоявшие верстах в четырех от нас на левом берегу долины р. Шуга. Встречавшихся по пути зверей не стрелял, так как шел специально за аркарами и куку-яманами: притом нужно было познакомиться с характером гор. Когда я пришел туда, солнце поднялось уже достаточно высоко, и блеск снега, в особенности на горных склонах, был до того силен, что почти совсем не давал возможности смотреть вдаль. Притом этот самый снег сделал весьма скользкими и неудобными для ходьбы крутые скаты гор. При таких условиях трудно было надеяться на удачную охоту, так что, побродив немного, я хотел было уже повернуть назад, как вдруг заметил на вершине одной из скал куку-ямана. Загорелась охотничья страсть, нипочем стали снег и скользота — я и полез опять в горы по направлению замеченного зверя. Подкравшись из-за противоположной скалы и осторожно выглянув оттуда, я увидел куку-ямана, все еще стоявшего на той же самой скале. Раздался выстрел — и зверь кубарем полетел в ущелье. Насколько было возможно, поспешно прошел я разделявшее нас пространство и, поднявшись на скалу, заглянул вниз, чтобы заметить упавшую добычу… как вдруг увидел под самыми своими ногами, не далее полусотни шагов, большое (голов в сорок или пятьдесят) стадо куку-яманов, которые спокойно стояли кучею на обрыве
скалы. Потемнело у меня в глазах от подобной неожиданности… Несколько мгновений не мог я опомниться… Затем, придя в себя, выбрал крупного самца и убил его из берданки наповал. После выстрела куку-яманы, не зная в чем дело, только столпились еще плотнее. Второй выстрел уложил второго самца, который кувырком покатился вниз на дно ущелья. Ошеломленное стадо сделало несколько прыжков и опять остановилось. Я послал третью, четвертую и пятую пули… После каждого выстрела куку-яманы, все еще не замечая меня вверху, только прыгали почти на одном месте. Наконец звери бросились вдоль скалы на другой отворот ущелья. С моей вершины это ущелье также было под ногами — стоило только подвинуться влево на несколько шагов. Так я и сделал. Опять полетели пули в окончательно обезумевших от страха куку-яманов, которые, наконец, пустились врассыпную куда попало, а главною кучею перебежали на другую сторону следующего большого ущелья. Сюда я послал в зверей еще восемь пуль, на расстоянии 400 шагов, но безуспешно. Затем, выстрелив последним 21-м патроном, я положил свою берданку (ствол которой от стрельбы сильно нагрелся) на той скале, с которой стрелял, а сам спустился по крутому скату вниз и начал считать добычу. Всего в эту минуту я заметил шесть убитых куку-яманов, то свалившихся на дно ущелья, то оставшихся в различных положениях на выступах скал; раненые, конечно, ушли.Не мешкая, отправился я к своему бивуаку, откуда с тремя казаками и В. И. Роборовским поехал опять в горы снимать шкуры с убитых зверей. Кроме шести экземпляров, мною первоначально виденных, казаки отыскали еще двух. Когда всех этих куку-яманов стащили в одно место, глазам не верилось, чтобы то была добыча минутной охоты — чисто как на бойне( 87).
Часть мяса, весьма жирного, мы взяли с собою, а пять лучших шкур поступили в коллекцию; кроме того, туда попали еще четыре шкуры от зверей, убитых в то же утро другими нашими охотниками. Весь следующий день был посвящен окончательной обделке этих шкур, чем занялись Ф. Л. Эклон, препаратор Коломейцев и двое казаков.
Я же писал свой дневник и специальные по части зоологии заметки, следуя неизменному правилу записывать все виденное и наблюдавшееся на свежую память, под свежим впечатлением. Аккуратное соблюдение, или, лучше сказать, усвоение такой привычки безусловно необходимо для каждого путешественника. Полагаться на память невозможно, так как она, по словам Дарвина, "делается неверным стражем, когда один интересный предмет, ей вверенный, быстро сменяется другим, еще более интересным" [346] .
346
Кажется, в "Путешествии вокруг света на корабле "Бигль", под рукою нет этой книги.
Оригинальная долина. Спустившись вниз по р. Шуга до начала ее прорыва через горную окраину к Цайдаму, мы прошли еще верст десять в прежнем западном направлении по узкой долине, которая залегла между хребтами Гурбу-гундзуга и Гурбу-найджи с одной стороны и хребтом Марко Поло с другой. Долина эта, совершенно бесплодная, замечательна тем, что, имея только около пяти верст ширины, а местами и того менее, тянется на протяжении более ста верст, в прямом западном направлении, словно исполинская дорога между двумя громадными хребтами гор. Сначала, от р. Шуга, эта промежуточная равнина значительно повышается, а затем начинает полого склоняться к западу и, наконец, продолжается далее почти горизонтально, при абсолютной высоте около 14 000 футов. С обоих концов описываемой равнины ведут перевалы на юг через хребет Марко Поло, у восточной и западной окраин его главной вечноснеговой массы. Мы прошли теперь восточным перевалом, называемым Чюм-чюм; западным же, который носит имя Ангыр-дакчин, возвращались из Тибета.
Перевал Чюм-чюм. Подъем на перевал Чюм-чюм, несмотря на то, что его абсолютная высота 16 300 футов, весьма пологий и удобный. Сами горы хотя и высоки, но в общем несут мягкий характер и, ближе к наружной северной окраине, довольно обильны мелкою травою, на которой пасутся яки, хуланы и аркары. Много здесь также зайцев и тара-баганов; норы последних восходят почти до самого перевала; попадаются и медведи, которые охотятся за бесчисленными пищухами. Верхний пояс тех же гор состоит из россыпей светлозеленого глинистого сланца; скал почти вовсе нет.
Южный склон перевала Чюм-чюм весьма короткий и еще более пологий; местность спадает всего на какую-нибудь тысячу футов. Здесь мы попали на высокое Северно-Тибетское плато и во все время дальнейшего пути по Тибету ни разу не спускались ниже 14 000 футов над уровнем моря; обыкновенно же находились на еще большей высоте.
Но неприветливо встретило нас могучее нагорье! Как теперь, помню я пронизывающую до костей бурю с запада и грозные снеговые тучи, низко висевшие над обширным горизонтом, расстилавшимся с перевала Чюм-чюм; как теперь, вижу плаксивую физиономию нашего проводника, бормотавшего, стоя рядом со мною, молитвы и сулившего нам всякие беды. Кто знает, думалось мне тогда, что ожидает нас впереди: лавровый ли венок успеха, или гибель в борьбе с дикою природою и враждебными людьми…