Из жизни Дмитрия Сулина

Окно, выходящее на тротуар, связывает его с внешним миром. По тротуару шагают люди. Дмитрий видит лишь их головы. Головы появляются внезапно, точно персонажи в кукольном театре, встречаются, открывают рты, что-то беззвучно произносят, покачиваются и расходятся.

Подоконник уставлен кактусами, похожими на небритых идолов. Они почти укрывают Сулина от уличных взглядов, но прохожий, с любопытством глядящий в окно, вдруг замечает немигающие глаза, притаившиеся за кактусами, вздрагивает и убыстряет шаг.

Сулин не любит свою работу. Он это понял давно. Можно было бы подыскать другое место, но всякие переходы несут новые хлопоты, волнения. Да и где гарантия, что новая работа понравится… Для собственного успокоения Дмитрий придумал теорию: всякая служба скучна и неинтересна. А в таком случае должно быть все равно, чем заниматься. Главное, считал Сулин, уметь находить положительные моменты. В своей работе он насчитывал несколько достоинств. Во-первых, можно думать о чем угодно и сколько угодно, не нарушая при этом трудовую дисциплину. Во-вторых, если не рыпаться и жить тихо, ни у кого нет к тебе претензий. И, наконец, в-третьих, не надо изобретать ничего нового, есть готовые формулы, которые достаточно иметь под рукой.

Сулин достает из стола справочники, бумагу, но не спешит приступать к заданию. Утреннюю лень нельзя изгонять слишком резко. Организм должен набирать обороты постепенно. Дмитрий по привычке изучает газету, которой накрыт его стол. Он знает почти наизусть эту пожелтевшую страницу, но всякий раз его взгляд останавливается в правом нижнем углу, где коллектив «Трансстроя» с прискорбием извещает о трагической гибели заведующего складом Бобцова Анатолия Максимовича. Странное дело: больше всего в этом некрологе Сулина волнует слово «трагической», полное тревожной неизвестности. В представлении Дмитрия все завскладами — люди осторожные и осмотрительные. Что же могло случиться с Анатолием Максимовичем Бобцовым? Каждый раз Дмитрий подолгу ломает голову над этим вопросом, словно правильный ответ позволит ему избежать нелепой случайности.

Сулин берет в руки листок, полученный от шефа, и смотрит на формулы. Он смотрит на формулы и слушает, как позади ерзает Рожнев, нескладный инженер, чем-то напоминающий каменных «длинноухих» с острова Пасхи. Рожнев помешан на «Спортлото». Он живет ожиданием тиражей, как ипподромный игрок — ожиданием скачек. Два года Рожнев строит диаграммы выигрышных номеров, пытаясь найти закономерность. Лишь однажды он угадал три номера, но вера его в успех непоколебима. Когда газеты сообщают о счастливчиках, угадавших шесть номеров, у него портится настроение. Сегодня в восемнадцать ноль-ноль истекает срок приема карточек, и Рожнев будет целый день вздыхать и сомневаться, глядя на аккуратные клеточки…

Итак, в руках у Дмитрия задание шефа. Можно приступать. Но, боже, как не хочется шевелиться… В этот момент лаборантка Эмма подходит к окну и, повернувшись спиной к Сулину, начинает поливать кактусы из чайника. Взгляд Сулина медленно движется от ее шеи вниз, к молодым веселым ягодицам. Приходит странная мысль: если взять в руки логарифмическую линейку, до них легко дотронуться. Эмма вскрикнет, заплачет и выбежит. Затем — возмущение коллег, общественное судилище… Он начинает испытывать угрызения совести. Самое время поработать. Но тут входит завхоз, крупная дама в норковой шапке.

— Мальчики, — говорит она, — поднимем сейф на второй этаж?

«Мальчики» безмолвствуют. Начинаются самоотводы. У Рожнева есть справка, освобождающая от физического труда. Деев и Гаранин — слишком ценные работники, чтобы отрываться от дела. Косов ссылается на трудовое законодательство, согласно которому таскать сейф он не обязан.

— Некрасиво получается! — с угрозой произносит завхоз и в упор смотрит на Сулина. Дмитрий не выдерживает, поднимается и бредет за ней в подвал. Сейф грязный и тяжелый. Семеро рекрутов кряхтят, вскрикивают: «Раз-два, взяли!» и медленно штурмуют ступеньки.

Вернувшись в свое кресло, Сулин долго не может отдышаться. Считать совершенно не хочется. «Осточертело, — с тоской думает он, глядя на скучные формулы. — Очутиться бы сейчас в теплых краях, сидеть бы на солнышке, пить прохладный коктейль…»

Он вспоминает знакомого врача, который уехал на три года работать в Сомали, и жалеет, что не пошел учиться в мединститут.

В одиннадцать часов начинается запись желающих посмотреть фильм «Адские певицы». Фильм Сулина не интересует, но он с удовольствием участвует в обсуждении кинопроблемы «Будет секс или не будет?», затем бежит звонить жене, не желает ли она сходить в кино. Через полчаса ему удается дозвониться до супруги и узнать, что она уже заказала билеты на «Адских певиц».

Прошло полдня. За полдня он успел лишь нарисовать на листе кораблик.

«Как глупо уходит время, — с грустью отмечает Дмитрий. — Кому-то не хватает минуты, чтобы закончить шедевр, а тут часы льются, как вода из крана. — Он смотрит в окно, вздыхает. — В принципе, конечно, вся наша жизнь — всего лишь миг. И все мы, и великие и серенькие, с шедеврами и без, в масштабе Вселенной даже не существуем. Словно и не было… Так только… Мгновение…» Сулину приятно размышлять, но наступает время обеда, пора двигаться в столовую.

В столовой шумно и тесно, но ему нравится оживленная суета общепита и медленное движение очереди к рельсам раздачи. Девушки в белых высоких коронах легким движением штукатура бросают в тарелки пюре.

Когда Дмитрий возвращается с обеда, на его столе уже бушуют шахматные страсти, и белый ферзь плетет паутину интриг против старого черного короля. Сулин устраивается на свободном стуле с пухлой газетой и до двух часов читает диалог лекальщика с балетмейстером.

Шахматисты, опьянев от борьбы, кончают играть и поднимаются из-за стола. Сулин занимает рабочее место, но глаза слипаются.

«Трудное послеобеденное время, — думает он. — Надо взять себя в руки…»

В окне виднеется четырехэтажное здание школы. Крыша его и стены вдруг поднимаются в воздух, обнажая кабинеты, похожие на ячейки сот. За партами сидят ученики. Они смотрят на географическую карту, по которой ползает указка учительницы. Указка замирает в точке, эта точка начинает расти, превращаясь в экран. По экрану несутся машины, идут темнокожие женщины в белых одеждах, и мужской голос сообщает: «Аддис-Абеба сочетает в себе черты Запада и Востока…» Кажется, Сулин уже видел и слышал все это. На перекрестке в пробковом шлеме, шортах, со свистком в зубах стоит смуглый регулировщик. Он поворачивается лицом к Дмитрию, и Сулин узнает в нем шефа. Камодов грозит Дмитрию полосатым жезлом…

Он открывает глаза, испытывает стыд, остервенело бросается к заданию шефа, но в этот момент его зовут пить чай. В три часа весь отдел пьет чай. Дмитрий не в силах нарушить ритуал: коллеги не любят, когда кто-то работает в минуты застолья.

После чая появляется профорг, сообщает, что нужно рекомендовать в местком кого-то от отдела, и предлагает Рысцова. Начинается голосование.

«Большой прохиндей, — думает Сулин, вспоминая, как на уборке картофеля в совхозе Рысцов договорился с шофером и увез домой десять мешков. — Сейчас встану и скажу… Впрочем, какая разница!..»