Из зоны в зону

Галанов, выслушав цитату Гитлера, с прищуром на него посмотрел.

— Молодец! Даже из «Майн кампф» помнишь. — Он помолчал. — Я воевал у вас. Город немного знаю.

— Так вы защитник Сталинграда! Потом расскажете. А сейчас — к делу. Александр Михайлович, кто поступает в Литературный институт? Кого он готовит?

Достал записную книжку и стал записывать.

Дверь кабинета отворилась, и вошел среднего роста плотный лысый мужчина. Галанов сказал:

— А вот ваш земляк по Волгограду Николай Петров. Пришел брать интервью. Это, — обратился Галанов к Коле, — профессор кафедры марксизма-ленинизма Михаил Александрович Водолагин.

И Коля забросал профессора вопросами. Оказывается, Водолагин тоже защитник Сталинграда. Они по очереди рассказывали о Сталинградской битве. Своей непосредственностью их так расположил, что они вспомнили эпизоды войны не для всех ушей предназначенные. Галанов предупредил:

— Смотри, не пиши об этом, это не для интервью.

— Понимаю. Хорошо бы сейчас бутылку. Зря не взял.

Проректор и профессор засмеялись, и интервью продолжалось.

— Мне надо идти, — Водолагин встал.

Коля поблагодарил его.

Прощаясь, Галанов пожал Петрову руку.

— Из тебя выйдет хороший журналист. Желаю удачи.

На следующий день посмотрел в театральном зале гостиницы «Советская» музыкальную драму по пьесе американского драматурга А. Лорентса, поставленную московским экспериментальным театром-студией под руководством Геннадия Юденича.

Тенин посоветовал посмотреть постановки молодого коллектива и взять интервью у главного режиссера. Коля, услыхав фамилию Юденич, спросил:

— Режиссер Юденич не родственник белогвардейскому генералу?

— Нет. Смотри, у него не спроси.

Сходил на музыкально-драматическую ораторию «Оптимистическая трагедия», а после представления попытался встретиться с главным режиссером. Но Юденичу некогда. «Завтра», — сказал он.

На другой день ловил режиссера, но у того дел по горло, и он не мог уделить ни минуты. Петров слонялся по сцене. За занавесью услыхал разговор двух юных актрис.

— Третий день у меня ни копейки. Сегодня не завтракала и не обедала. У кого занять?

Отступил на полшага, будто девушки из-за занавеса могли его увидеть, и поразился — юные актрисы живут впроголодь.

Вторая девушка, посочувствовав первой, сказала:

— Я написала домой, скоро придет перевод.

О тяжкий хлеб искусства! Ему жалко актрис, готов приподнять занавес, шагнуть навстречу и вручить каждой по червонцу.

В фойе увидел Юденича. Он разговаривал с молодой женщиной.

— Пойдемте сядем, — пригласил режиссер женщину, и они прошли за ширму.

Коля подошел к ширме и встал так, чтоб был виден в зеркале Юденич.

Молодая женщина, актриса, пришла устраиваться в театр. Режиссер задал несколько вопросов и стал рассказывать о студии.

Петров слушал и смотрел в зеркало на Юденича. Он иногда посматривал в зеркало и видел отражение Коли. Режиссер говорил не только актрисе, но и как бы отвечал на вопросы навязчивого корреспондента. А тот записывал в записную книжку.

Выйдя из-за ширмы, Юденич сказал:

— Теперь знаете о нашей студии и сможете написать?

— Да, Геннадий Иванович. Большое спасибо.

— Вы из какого города?

— Из Волгограда. Приезжайте к нам на гастроли.

— Давайте с вами поддерживать связь, может быть, и приедем. А вы поможете.

— Как опубликую интервью, сразу вышлю.

Попрощался и вышел на улицу. Неприятно — Юденич принял за настоящего журналиста.

— Отлично, Николай, отлично, — говорил Тенин, выслушав Колю. — А теперь возьми интервью у Евтушенко.

— У Евтушенко?! — удивился Коля.

— Ну да, у Евтушенко. А что? Ты и у него возьмешь.

— Я вам рассказывал: два года назад не смог к нему попасть.

— На этот раз поедешь в Переделкино на дачу, там швейцара нет, и представишься журналистом. Возьмешь интервью и опубликуешь в «Молодом ленинце». Будет здорово. Только о сталинизме никаких вопросов. Теперь знаешь: он был прав, опубликовав «Наследники Сталина».

Утром, посмотрев на затянутое тучами небо, сказал:

— Олег Викентьевич, будет дождь.

— У сына есть штормовка.

Надел штормовку, — а она ему велика, — и накинул на голову башлык.

— Похож на охотника или лесника. Как бы Евтушенко не испугался.

Над Москвой неслись тучи. «Вот возьму интервью, и пусть хлынет дождь», — подумал он, заходя в вагон электропоезда. Достав записную книжку, написал для Евтушенко одиннадцать вопросов. Теперь на него злобы не имел и готов был извиниться. Сталин — понимал он — такой же кровосос.

В Переделкино быстро нашел первые дачи. Они утопали в зелени, и он шел как бы по лесной дороге: вокруг ни души. «То ли писатели перед дождем вымерли?» Да и поселок не похож на поселок: вековые сосны придавили пышные дачи. «Переделкино это или не Переделкино? — подумал Коля, оглядываясь кругом, — не переделали ли его к моему приезду? А вдруг не туда попал? Да нет: как Викентич объяснил, так и иду».

Навстречу — наконец-то — шла женщина средних лет и что-то несла в ведре, прикрытом цветной тряпкой. Хотел спросить, где дача Евтушенко, но постеснялся. На писательницу женщина в пышной юбке и поношенной кофте не походила. Да и не знал он, как отличить писателя от простого смертного. «Писатели должны быть лучше одеты. Скорее это домработницд. У нее-то и надо было спросить».

Из переулка вынырнули два юных велосипедиста и стали кружить, оставляя на дороге, едва прибитой дождем, следы от колес. «Они и нужны», — подумал Петров.

— Как настроение, ребята?

— Хорошее, дяденька, — отвечал мальчик лет двенадцати в клетчатой рубашке и объехал Колю. Второй мальчик последовал его примеру, и они стали кружить вокруг Петрова, а он стоял напротив улицы, уходящей влево, и вертел головой.

— Скажите, где дача Евгения Евтушенко?

— Дача дяди Жени? — переспросил мальчик в клетчатой рубашке, и остановился. Остановился и второй, чтоб не наехать на своего друга. — Так вот его дача, — и мальчик указал рукой на особняк, утопающий в зелени.