Избави нас от лукавого

Обычно в год мы расследуем 32 убийства — приблизительно раз в 11 дней, 87 изнасилований, 682 нападения, 870 ограблений, 1022 кражи со взломом и 2234 автоаварии. Наши копы помогают больным и инвалидам, отвечают на 76 789 радиовызовов (звонки в 911) и производят 10 353 ареста за уголовные преступления.

Даже для Нью-Йорка это немало, и когда в полночь наши 7 машин выезжают на патрулирование, на каждую приходится примерно 19 вызовов. Будучи сержантом, я обязан отвечать на каждый звонок, поступивший по рации. Моя задача — решить, объявлять ли территорию местом преступления, кого задержать для допроса, а кого отпустить. Я определяю, надо ли вызывать следователей, вертолеты для преследования подозреваемых, команду экспертов-криминалистов, спецов из отдела расследования причин аварий, кинологов или еще кого-то из наших специальных частей.

Чтобы вы получили представление о нашей работе, вот несколько дел, которыми я занимался на этой неделе. Первый звонок поступил по радиосвязи с кодом 10–53 (автоавария). «Вероятно, один холодный», — добавила центральная, имея в виду, что не исключен смертельный исход. На месте нам удалось воссоздать ход событий: врезавшись в припаркованное такси на такой скорости, что сидящего на пассажирском сиденье выбросило через окно на 25 метров, водитель погнал дальше, безразличный к судьбе своего друга (мы арестовали бездушного сукина сына той же ночью). Пострадавший лежал в луже собственной крови и мозговой жидкости. К приезду «скорой» он был еще жив, как и следующая жертва нападения: там парня пырнули ножом в сердце из-за 20 долларов.

Поступивший в следующее дежурство звонок я бы назвал кошмаром каждого родителя: ребенок не дышит. Хотя при виде месячного младенца сразу стало понятно — помощь опоздала. Врачи «скорой» долго и отчаянно бились, пытаясь вдохнуть жизнь в крохотное тельце. Что расстроило и взбесило меня больше всего: этой смерти можно было избежать. Малыш гулил бы в своей кроватке, если бы родители уложили его не на животик, а на бочок — сон в этой позе снижает риск внезапной детской смерти на пятьдесят процентов. Мы с женой буквально наизусть выучили книги по уходу за ребенком, когда ожидали Кристину, и купили специальную подушку, чтобы малышка не переворачивалась во сне. Я отказываюсь понимать, как некоторые родители могут быть столь невежественны.

На следующий день я выезжал на убийство, где у жертвы не было лица — полголовы снесло выстрелом из винтовки. Глаз висел на ниточке нерва, остатки мозга все еще трепетали внутри разнесенной черепной коробки. Никогда ничего подобного не видел — впрочем, как и приехавшие парамедики. Фрагменты мозга и осколки черепа мы потом собирали на тротуаре в радиусе 8 метров.

В гетто даже животные жестоки. В начале прошлого месяца поступил звонок о взбесившемся питбуле. По собравшейся у места происшествия толпе и доносящимся крикам я понял: произошло что-то очень скверное. Мы протолкались через шокированных зевак, среди них было немало детей, и увидели грозно рычавшего питбуля, из пасти которого свисало что-то мягкое, вялое и окровавленное. Жертвой стала крошечная чихуа-хуа с розовым поводком; питбуль набросился на нее и загрыз прямо на глазах у кричащей владелицы. Я люблю собак, и мне стало не по себе при виде этой сцены.

Постоянная жестокость, которую я наблюдал с первого дня службы в полиции, начала на меня действовать: я стал замечать, что тоже становлюсь безжалостным. После ранения я уже не церемонился с грабителем, сопротивляющимся при аресте, или агрессивным супругом, который попытался ударить меня в лицо, когда я пришел в его дом помешать ему избивать жену и детей. Я слишком легко выходил из себя в таких ситуациях, и мне не нравилось, во что я превращался. Я не хотел стать садистом с жетоном, о которых пишут газеты после очередного проявления непомерной жестокости.

Чтобы расслабиться в выходные и выбросить дела из головы, я взял в привычку встречаться с друзьями за кружкой чего-нибудь в «Кейт Кэссиди» в Квинсе. Однажды вечером, хотя пришел тогда с девушкой, я не мог отвести глаз от темноволосой красавицы за дальним столиком. Она тоже была не одна, и я не решился завязать разговор. Девушка не выходила у меня из головы весь следующий день. Я спросил приятелей, не знает ли кто ее имени. Никто не знал. Но несколькими днями позже в «Джентри», другом баре в Квинсе, я сразу заприметил высокую красавицу брюнетку. Кто-то, наверное, назовет это любовью с первого взгляда, а я возражу — со второго. Незаметно подойдя поближе в надежде заговорить, я разглядел, что это та самая молодая женщина, на которую я пялился в «Кэссиди». Просто сегодня у нее другая прическа.

Мы разговорились. Оказалось, я встретил свою копию, только на женский лад: двадцатилетняя Дженнифер Ланфранко была такой же вспыльчивой, прямолинейной и упрямой, как я. Именно это я искал в женщинах — мне требовалась та, что сможет противостоять мне на равных, а не отделываться кротким «да, Ральф». Я был счастлив узнать, что Джен тоже обожает кино и работает в фирме, сдающей для съемок мебель и прочую обстановку. Вроде бы именно они предоставили кровать для фильма «Экзорцист». (Годом позже мы поженились, я предложил купить ту кровать, но Джен зарубила идею на корню, опасаясь навлечь на дом беду. Я не стал спорить — наши отношения и без того были достаточно бурными.)

В 1990 году, когда мы с Джен поженились и родили первую дочку, я ощутил не просто призвание, а настоящую потребность участвовать в том, что теперь называю Работой. Мы с Джен были в молле, выбирали одежду для новорожденной Кристины, когда мне на глаза попался книжный магазин. Я, видите ли, не могу пройти мимо книжного, не посмотрев новые поступления. Зная о моем увлечении оккультизмом, Джен указала на заголовок «Жатва Сатаны». Увидев, что это книга об одержимости дьяволом и что дело расследовали Эд и Лоррейн Уоррен, я схватил ее и понес к кассе. Дома я не смог выпустить книгу из рук и прочитал ее от корки до корки в тот же день.

Захваченный романом, обострившим духовный голод, мучивший меня уже давно, я позвонил Уорренам. Не знаю, почему вдруг решился, ведь я читал их романы много лет, но мне и в голову не приходило звонить. Возможно, я не был готов работать для Бога, пока не создал семью — жена и ребенок сделали меня сильнее. Я думал, что утратил веру, но она оказалась совсем близко, на самой поверхности, хотя я этого не осознавал. Работа меня ждала. Или, может, это я ждал ее, не знаю. Я понял, что не смогу жить по-прежнему.

На мой звонок ответила Лоррейн, и я признался, что восхищен ее смелостью. Она спросила, кто я по профессии. Услышав, что коп в Южном Бронксе, она сказала:

– И вы восхищаетесь моей смелостью? По-моему, это мне нужно вами восхищаться!

Взволнованный разговором с авторами, чьи произведения читаю много лет, я сказал, что мечтаю с ними поработать. Лоррейн мягко спросила, понимаю ли я, о чем прошу.

– Многие уверены, что хотят этим заниматься, пока не попробуют, — предупредила она.

Я чувствовал, что готов к Работе, но попросился на занятия, которые Лоррейн с мужем проводили у себя дома. Мы долго говорили, и про себя я удивлялся полному отсутствию звездной болезни у известной писательницы и парапсихолога. Я попросил прислать мне всю литературу о Работе, которая у них есть, и продиктовал адрес. Неожиданно Лоррейн оживилась:

– Подождите-ка, Ральф, таких совпадений не бывает.

Я ждал на телефоне, а через минуту Лоррейн Уоррен сказала в трубку, что один из ее специалистов, Джо Форрестер, бывший полицейский, тоже живет в Квинсе. Когда она дала мне адрес, я чуть не упал с дивана: дом находился в двух кварталах от моего. Более того, в том доме полжизни прожила моя жена. В Нью-Йорке миллионы жителей. Каковы шансы, что два человека, позвонившие Уорренам, живут практически по соседству? Мы с Лоррейн согласились, что это не простое совпадение.