Избави нас от зла

Он замолчал, едва заметно улыбнулся и сказал:

— Не сомневаюсь, милорд, вы с пониманием воспримете мое сбивчивое описание такого состояния.

Лорд Рочестер не ответил. Ловелас вздохнул, откинулся на спинку кресла и снова улыбнулся.

— Миледи тоже обуревало нетерпение. Все наше долгое путешествие она металась по каюте, словно дикий зверь в клетке… И маршрут этого путешествия был выбран так, чтобы мы достигли цели кратчайшим путем. Ведь нам предстояло раскрыть не только секрет текста книги: оставались неразгаданными и другие темные таинства, продолжавшие стоять на пути моего неизбывного стремления к мести. Вот почему мы оказались пассажирами корабля, отправлявшегося в Любек через все Северное море и далее вокруг северной оконечности Дании, потому что именно в Любек мой отец сослал сэра Чарльза Уолвертона.

Конечно, это произошло более двадцати лет назад. Мы понимали, что шанс обнаружить его след был невелик. Но наше предприятие не было и безнадежным, потому что до отъезда из Лондона мы побывали в Портсмуте и просмотрели записи обо всех кораблях, отправлявшихся в Любек. Из них мы узнали, что отец мог посадить сэра Чарльза только на один, принадлежавший купцу-англичанину из Любека. Нам сказали, что этот купец очень стар, но еще жив. К кому еще мог обратиться сэр Чарльз, прибыв в чужой город без единого пенни в кармане, как не к соотечественнику? И к кому еще было идти нам в поисках следов сэра Чарльза, как не к тому же человеку?

Он в самом деле был уже глубоким стариком, но обладал ясным умом. Заговорив с ним, я сразу понял, что он помнил нужного нам человека. Я заметил пробежавшую по его лицу тень, напомнившую мне выражение лица отца при любом упоминании имени сэра Чарльза. Мы не могли позволить этому купцу что-то от нас утаить, поэтому я оставил его Миледи, и вскоре она дочиста опорожнила все уголки его памяти.

Да, купец действительно помнил сэра Чарльза, который пришел к нему однажды утром с мольбой о помощи. Купец отнесся к нему с состраданием и дал немного золота. В благодарность сэр Чарльз ограбил купца и улизнул из города. В лесах, окружавших Любек, было много других подобных беглецов. Это были времена беззакония, милорд, о которых говорил нам Паша. Германия погрязла в бесконечных войнах, и все общественные порядки были замешаны на крови. Вполне естественно, что сэр Чарльз смог преуспеть в таких условиях. Вскоре он стал главой банды грабителей, пользовавшейся самой дурной славой. В конце концов ее набеги стали такими яростными и настолько опасными для городской торговли, что отцы города добились выделения солдат на разгром банды. Сэр Чарльз и его люди вскоре действительно оставили окрестности города, но только лишь потому, что от них откупились.

— И куда же они ушли? — настойчиво допытывалась Миледи.

Купец пожал плечами. Куда-то на юг. Он полагал, что в Богемию, где война бушевала особенно жестоко и анархия была безграничной. Но уверенности в этом у него не было. Он помолчал, а потом посоветовал:

— Поспрашивайте в доках на Унтертраве. Если в Любек вернулся кто-нибудь из банды сэра Чарльза, то найти его вы сможете только там, потому что на Унтертраве, как в сточную яму, стекаются все людские отбросы города.

Миледи отправилась туда тем же вечером. Я не сопровождал ее. Она уже много недель не пробовала вкуса свежей крови, и я хорошо видел знакомый голодный блеск в ее глазах. Возвратившись утром, она выглядела посвежевшей и удовлетворенной — не только полученным удовольствием, но и новостями, которыми поделилась со мной. В самой мрачной и самой захудалой таверне, рассказала она, ей удалось-таки напасть на след одного из бывших членов банды сэра Чарльза, древнего изувеченного старца, который сидел совсем один. Она затащила его в самый темный уголок и, так же как было с купцом, досуха высосала его память. В ней оказалось очень мало для нас полезного, потому что он получил тяжелые ранения еще до того, как банда ушла в Богемию.

Это случилось при разграблении замка на границе с Саксонией. Его оставили охранять замок, а остальная банда двинулась дальше. Шли месяцы, но ни один из его товарищей не вернулся, и раненый грабитель стал считать замок своей собственностью. И вот однажды ночью он услыхал тяжелый конский топот на дороге, ведущей из Праги. Вернулся единственный оставшийся в живых член банды, некто Конрад Хазлер, первый помощник сэра Чарльза. Он сразу же стал выставлять часовых и приказал всячески укреплять замок, словно ожидал появления врага в любую минуту. Сам он никогда не заговаривал о природе своего страха, а любые попытки изувеченного грабителя затронуть эту тему приводили его в ярость. Во время одного из таких приступов ярости Хазлер дошел до того, что приказал выгнать своего боевого товарища из замка на дорогу и оставить его там. Тому не осталось ничего другого, как ползти на своих изувеченных ногах домой. Этот разбойник опустился до нищенства, но добрался в конце концов до Любека. Не было никакого сомнения, что его память больше ничего не сохранила о вышвырнувшем его из замка товарище по оружию. Миледи, конечно, не составило большого труда выведать у него название замка. Вероятно, он догадывался, что взгляд Миледи таил в себе такую же опасность, какая довела Конрада Хазлера до состояния постоянного страха.

Тем же утром мы выехали из Любека. Хотя боль в животе по-прежнему доставляла мне массу неудобств, я согласился, что мы должны ехать верхом. Миледи держалась в седле не хуже меня, поэтому мы скакали с максимальной скоростью, на какую оказались способны лошади. Едва Любек остался позади, дорога стала очень плохой, и чем больше мы удалялись на юг, тем она становилась хуже. Окружавшая нас сельская местность тоже казалась до последней степени поруганной и опустошенной. Но на территории Саксонии нам стали попадаться на глаза развалины совершенно брошенных деревень, башни церквей, превращенные в груды камней, разрушенные здания, поросшие сорняками. С окончания войны прошло уже более двадцати лет, и меня озадачивали природа и масштабы ее разрушений, оставившие такие заметные и так долго не заживающие раны. Не покидала меня, милорд, и мысль о предостережении Паши, который говорил нам с вами, что мы будем свидетелями еще такого же опустошения. Опустошения Англии, если Ангел Смерти не будет уничтожен достаточно скоро…

Ловелас сделал короткую паузу. На его губах застыла холодная улыбка.

— Я, конечно, понимаю, что подобные соображения всегда мало значили для вашей светлости. Но для меня, при всей моей слабости, их весомость была действительно огромной. Каждая деревня, лежащая в руинах, возвращала меня в тот ужас, свидетелем которого я стал во время последней поездки в Вудтон…

Он замолк, и, казалось, вздрогнул.

— После Пирны, — продолжил он свой рассказ, — ландшафт стал более гористым. Мы уже были недалеко от границы с Богемией. И пока мы, петляя по горной дороге, поднимались все выше, окружавшая нас картина будила во мне представление о путешествии в зачарованное царство скал, где все человеческое превращено в камень. Скалы накрывали нас тенями фантастических форм. Эти тени переплетались, вздымались и опускались так, словно отбрасывавшие их скалы мучились ужасной болью. За весь тот долгий день мы не встретили ни одной живой души. Лишним свидетельством полного уничтожения всего человеческого вдоль дороги, по которой мы ехали, были волки, единственные оставшиеся в живых обитатели этого жуткого места. Время от времени мы слышали их вой, доносившийся из черных глубин леса. Вой, начавшись в одном месте, получал отклик в другом, и все горы, каждая вершина и каждое ущелье, казалось, подхватывали этот шум, повторяя многократным эхом вой каждого волка. Мы пришпоривали лошадей, заставляя их как можно быстрее выносить нас из окружения неумолимых врагов, с которыми, как мне казалось, вряд ли смогла бы справиться даже Миледи.

И все же мне не следовало беспокоиться, потому что вскоре я получил достаточное свидетельство ее могущества. Время близилось к закату, когда мы наконец увидели впереди цель нашего путешествия: изрядно разрушенные зубчатые стены замка, вздыбившиеся неровным зазубренным контуром на фоне темневшего неба. Они выглядели такими же мрачными и негостеприимными, как окружавшие их скалы. Я снова поймал себя на том, что пытался угадать, что такое увидел или сделал этот Конрад Хазлер, чтобы это заставило его бежать в такое забытое Богом место. Наверняка что-то ужасное, потому что, подъехав ближе, мы увидели недавно отремонтированные ворота, которые были крепко заперты. Миледи на мгновение придержала лошадь. На ее губах появилась едва заметная улыбка.

— Какие предосторожности, — проговорила она. — Однако хуже всего для него то, что он, вероятно, знает, что на самом деле это ему не поможет.

Она пришпорила лошадь, и мы легким галопом поскакали к воротам. С наблюдательных башен нас окликнули часовые. Миледи подняла на них взгляд, и оба замолкли на полуслове. Хотя она не произнесла ни слова, я услышал торопливый топот сапог вниз по лестнице, а затем скрежет отодвигавшихся засовов. Медленно приоткрылась одна из створок ворот, и Миледи проехала в образовавшуюся щель. Я последовал за ней. Она обернулась ко мне и кивнула в сторону башни центральной крепости замка. Ее изящные ноздри расширились.

— Туда, — шепнула она, — я чувствую его страх даже на таком расстоянии.

— Ее ощущения были обострены, и догадка оказалась, конечно, верной. Мы обнаружили Хазлера именно там, где и говорила Миледи: на самом верху башни, куда вела винтовая лестница. Он буквально прилип спиной к самой дальней стене помещения, держа в трясущихся руках обнаженный меч. Хазлер производил впечатление отважного воина, был убелен сединами и покрыт шрамами, но, встретившись взглядом с Миледи, он тихо всхлипнул и выронил меч, который с грохотом упал на каменный пол. Он метнулся в сторону, и я увидел лежавший на столе большой деревянный крест, который Хазлер тут же схватил и крепко прижал к груди.

— Он… — в страхе заговорил пожилой воин. — Это он прислал вас?

— Он? — переспросила Миледи, вскинув брови.

Размеренным шагом она подошла к единственному находившемуся там креслу, села и стала медленно снимать перчатки. Потом снова вонзила свой пристальный взгляд в дрожавшего Хазлера и спокойно повторила свой вопрос:

— Он? Не будете ли добры, сэр, пояснить, кого вы имеете в виду, говоря «он»?

— Та… Та… — заикаясь, заговорил Хазлер. — Тадеуша. Я имел в виду Тадеуша.