Избави нас от зла

Раввин лежал в постели, вокруг него собрались дети и внуки. Как только я вошел в комнату, они отвернулись от меня, словно я был посланником смерти. Но раввин Лев шепнул им, чтобы они оставили нас одних. Они подчинились, хотя молчаливое нежелание читалось в глазах каждого. Я подошел к раввину. Его борода была теперь чистейшим серебром, а сам он был так слаб, что едва мог шелохнуться. Но голос, которым он заговорил, остался таким же чистым, каким я запомнил его. Он попросил меня сесть возле него. Я сел и вложил ему в руку присланный им цветок, а книгу положил так, чтобы он мог ее видеть. Я открыл ее на пустой странице.

— Это урок из вашей Священной книги, — сказал я ему, — которым всегда можно соблазнить всех тех, кто отличается любознательностью.

На лице раввина появилась едва заметная улыбка.

— Надеюсь, вы простите меня. Но мне была нужна уверенность, что вы отправитесь ко мне тотчас. Дни мои сочтены.

— Тогда скажите, зачем вы так долго откладывали вызов?

Выражение глубочайшей скорби появилось на лице раввина.

— Потому что только совсем недавно, — прошептал он, — стала очевидной моя неудача.

— Ваша неудача? — переспросил я, холодно взглянув на него. — Так вы вызвали меня сюда, чтобы — что? — сделать наследником вашей миссии, смысла которой я не понимаю?

Раввин помахал рукой из стороны в сторону в знак примирения.

— Я раскрою вам все, что смогу, и вы поймете.

— Не забывайте, я демон, — прошептал я. — Вы сами так меня называли.

— Демон? — переспросил раввин и снова помахал рукой. — В тайных письменах сказано, что проклятье, наложенное даже на демонов, не оговорено условием. И я уверен, Вахель-паша, что это так. Почему бы иначе он пришел к вам, как приходил ко мне?

— Он? Странник? — спросил я, сузив глаза. — Говорите же, раввин. Скажите мне, кто это был.

Раввин слабо улыбнулся, и, казалось, стал вглядываться во что-то очень далекое.

— В самых тайных писаниях Иуды Праведного, — заговорил он наконец, — я нашел утверждение, что Странник — это Каин, скиталец и бродяга, обреченный вечно искать искупления своего греха. Но я видел его, я смотрел ему в глаза…

Он поднял глаза, чтобы встретиться взглядом со мной, и добавил:

— Я даже не верю, что он человек.

Я наклонился к нему ближе.

— Тогда кто же? — спросил я шепотом. — Что вы увидели?

— Он появился передо мной, — стал рассказывать раввин, — как будто ниоткуда — так, как об этом написано в тайных текстах. Он дал мне книгу. Я открыл ее. Знаки письма не были похожи ни на что из виденного мною прежде.

— Как же прочитать это? — вскричал я.

Он не дал мне ответа, а только улыбнулся. Но эта улыбка была такой, что я закрыл лицо руками. Мне казалось, что его молчаливую улыбку не по силам выдержать глазам смертного. Но я осмелился взглянуть на него и заговорить еще раз:

— Самаил, Ядовитый Зверь. Как мне одолеть его? — спросил я.

Странник снова улыбнулся, а потом повернулся к двери и вышел. Я остался один. Но книга была у меня в руках, и я снова углубился в ее таинственные знаки. Я понял, что этот Странник был Разиил, ангел всего того, что сокрыто, который ревностно блюдет все таинства Бога. И случилось так, что, едва я подумал об этом и еще крепче сжал в руках книгу, возле моего кресла появились вы.

— Раввин поднял на меня взгляд, — сказал Паша, — и улыбнулся, а я спросил шепотом, медленно выговаривая каждое слово:

— Эта книга. Что было в ней?

— Ее смысл оставался для меня тайной, — ответил раввин Лев. — Я каждый день часами изучал ее, сидя в синагоге, и каждый день воображал, что мне удалось разобраться в ней, что я понял наконец ее знаки. И все же в действительности все мое понимание было сродни брошенному ребенком плоскому камешку, который летит над миром, касаясь время от времени его поверхности, подобной безбрежной водной глади, и никак не может найти определенного места для остановки. Шли годы. Я начал отчаиваться, и все же продолжал изучать книгу с усердием, какого у меня никогда не было прежде. Но теперь я стал бояться, что не достоин хранимых ею таинств. И вот как-то днем, после полудня, в самую жару, мое одиночество нарушила внучка. Она сказала, что не помешает моей работе. Девочка была еще очень юной, в руках у нее был букетик цветов, который она собрала для меня. Я ласково побранил ее, но взял подарок. Когда она ушла, я понял, что больше не могу заниматься изучением книги, потому что мне не дает покоя этот букетик цветов. Гетто — это такое место, где нет ничего, кроме пыли и камня. Здесь ничего не растет, кроме сорняков на кладбище. И цветы, это напоминание о бескрайних сельских просторах, привлекали к себе мое внимание с силой какого-то откровения, ощущения чуда и чарующей неизвестности, которое я почти позабыл. Я заметил, что вглядываюсь в узоры крохотных лепестков, словно не книга, а они несли в себе все таинства мира. Мне чудилось, что эти узоры и образуют язык Вселенной. Я вдруг смог ощущать высший смысл во всем. Взяв в руки книгу, я понял, что могу так же хорошо читать и ее письмена. Весь мир, казалось, заключен в этой книге, прошлое и будущее, то место, где я сидел, и все за пределами синагоги. Да, подумал я, эта книга действительно озеро, поверхность которого так же спокойна и серебриста, как поверхность зеркала. И вот наконец я могу окунуться в него…

Раввин сделал паузу, потом невнятно пробормотал молитву.

— Как мне описать, — прошептал он, — неописуемое? Эта книга, подобно закону Божиему, содержит в себе множество разных вещей. Это собрание слов, которые можно прочитать и уразуметь. Но в этом собрании заключен также особый смысл, который больше, много больше, чем значение слов. Как если бы текст был телом, а истина, содержащаяся в тексте, душой, гораздо большей, чем заключающая ее в себе материальная оболочка. Только такое объяснение подходит для описания этой книги, потому что заключенные в ней тайны — это тайны творения, самого духа Яхве, вдохнувшего жизнь в неподвижное тело Адама, слепленное из праха. Без этого вдоха что есть любой человек? Несовершенство. Нечто недоделанное. Комок сырой глины…

Раввин снова замолчал, потом осторожно дыхнул на тыльную сторону своей руки.

— Человек, — медленно заговорил он шепотом, — может вылепить свое подобие, но он не в силах вдохнуть в него жизнь. Его творение так и останется ничем, просто комком грязи, потому что нет у него того, что носит название нешума, дух Бога. А это значит тюрьма, ужасная и пустая, если какой-то дух каким-то образом окажется заключенным в эту глину…

Я заглянул в глаза раввина и увидел в них слабое отражение блеска собственных глаз.

— Выходит, вы слепили его? — прошептал я, медленно и раздельно произнося слова. — Вылепили такой?..

— Голем.

Произнесенное слово, казалось, повисло в воздухе. Внезапно раввин вздрогнул. Когда он снова заговорил, его голос стал резким и грубым.

— Да, я твердо решил вылепить голем. Но не сразу, не раньше чем все будет готово, потому что были и другие таинства, которые мне еще предстояло постичь. Я говорил, что эта книга подобна поверхности озера, в глубины которого проникаешь по мере изучения ее слов. И я в самом деле думал, что погрузился в воды этого озера, потому что золотые течения плыли перед моим взором, разбрасывая вихри неведомого света. Я стал видеть вещи не менее отчетливо, чем прежде, и даже лучше, потому что мое зрение становилось, как я и предполагал, подобным зрению ангела, возможно, похожим на зрение самого Разиила. Я мог видеть линии и лучи, одни менее, другие более отчетливо, но все они несли в себе небесное могущество. И я чувствовал, погружаясь в них, что это могущество может стать моим собственным. Но я боялся окрашивать свои мысли их светом, потому что они были, как я уже знал, теми элементами таинственной архитектуры, которыми Вселенная сама себя поддерживает. Мне было страшно вмешиваться в таинства Бога. Но я также чувствовал, что не могу ждать долго, потому что время от времени эти лучи несли на себе то, что я ощущал как слабое присутствие зла, темное искажение и помутнение света. И я вспоминал, что Ангел Зла все еще где-то рядом. Чем более длилась моя задержка, тем, казалось, более долгими и частыми становились эти вкрапления тьмы.

— Скажите же мне, — прошептал я, — что вы сделали?

Раввин как-то странно посмотрел на меня, видимо прочитав в моих глазах чрезмерное нетерпение. На мгновение он погрузился в молчание, словно испугавшись того, что могло быть у меня на уме, но я настаивал, и он, слабо улыбнувшись, перешел к рассказу о человеке по имени доктор Ди.

— Возможно, сэр, вам будет не очень приятно узнать, что этот Ди был англичанином, одним из сотен собранных в Праге алхимиков, которые слетелись к императору и жужжали вокруг него, словно мухи над куском мяса.