Избавление

Автомашина заскрипела тормозами, майор Костров высунул голову из кабины, солдаты наперебой просились нарвать винограда на всю братву.

— Не возражаю, — согласился Костров. — Только не озоровать. Лишнего не рвите.

— Само собой!.. — Голышкин спрыгнул с остановившейся машины. Следом за ним в виноградник побежали и Тубольцев, и Нефед Горюнов… Подбегали к проволоке, огородившей от дороги виноградник, одни — посмелее перепрыгивали через забор, другие — подлезали под него. Не усидела в машине и Верочка.

— Ребята, соколики, как же я могу? — замешкалась она перед проволокой.

— Прыгай, ты же солдат, — отшутился Голышкин, всякий раз в отсутствие майора подтрунивая над Верочкой.

— Но я же в юбке… — обронила Верочка, чем вызвала смех и ехидные остроты.

— Да, юбка твоя узка, — возвратясь к ней, усмехнулся Голышкин. Давай разрежу немного.

— Я вот вам разрежу. Не посмотрю, что вы и лейтенант! — пригрозила Верочка и почему–то поглядела в сторону машины, на своего майора.

— Давай же руки. Не бойся, не увидит твой майор, а увидит приревнует, любить будет крепче. — И Голышкин, обхватив за талию, перенес ее через проволоку.

Рвали неразборчиво, хотя попадались кисти совсем незрелые. Верочка напала на сизый виноград, но Нефед Горюнов поманил ее к себе:

— Вот тутошний хорош. Черные гроздья идут на вина, а вот эти прозрачные. Гляди, солнышко внутри–то. Самые сладкие!

— Самые сладкие, — отправляя в рот виноградины, приговаривала Верочка.

Возвращались мужчины с виноградом в подолах гимнастерок, а Верочка несла в берете, да еще в руке две огромные кисти.

— Как же я назад переберусь? Эй, помогайте уж…

— А что за это посулишь? — подоспел Голышкин.

— Что бы вы хотели? — дерзко спросила Верочка, заставив лейтенанта смутиться до красных пятен на лице. Голышкин смолчал, и лишь кто–то сбоку поддел его:

— Поцелуя, видать, захотел!

— Дурной, — с достоинством ответила Верочка. — Поцелуй тогда дорог, когда от любимой.

— Шалуны! — незлобиво упрекнул Горюнов. — Иди сюда, Верочка, я проволоку раздвинул. Подлезай!

Поехали дальше.

Желая утолить скорее жажду, виноград ели немытым, и, когда Верочка намекнула, что надо бы сбрызнуть его водой, недавно прибывший а батальон молдаванин Митря заверил:

— Мы привыкли есть с кустов. Чистейший, как слеза.

— Спасибо и на том румынам, что дали нам отведать, — сказал Горюнов.

— Благодарить, полагаю, их пока не за что… Подумаешь, виноград сорвали! — проворчал Голышкин.

Тубольцев — в тон ему, с нотками недовольства:

— Да и кому спасибо–то слать? Попрятались вон, и глаз не кажут.

— Приглядываются! — уверял Митря. — Я румын знаю. Потянутся к нам. Еще какими друзьями станем!

Тубольцев упорствовал:

— Солдаты этого Сатанеску или как его… Антонеску до нитки наших людей обирали. Одессу вон разграбили, сказывали, даже рельсы трамвайные увезли к себе… А мы, выходит, должны миндальничать!

— Что же ты хочешь, товарищ Тубольцев? — спросил вмешавшийся в разговор Костров. На какой–то отрезок пути он забрался в кузов к солдатам, вместе с ними уминал виноград, и сейчас Верочка, сидя с ним рядом, нет–нет да и совала украдкой ему в рот крупные, просвеченные солнцем ягоды. — Чего же молчишь, говори откровенно!

— А я ничего не хочу, товарищ майор, — ответил Тубольцев. — Только знаю: вчерашнее требует отплаты.

— Так вот этого не будет. И не велю, а приказываю… Никакого произвола! Заруби себе это на носу. И вообще, относиться к румынам корректно и вежливо, — наставлял майор. — Нельзя же всех под одну гребенку. Врагов хватает, но среди румын есть нейтральные, а есть и-просто друзья. Конечно, сразу разобрать кто есть кто — трудно, да и нужно ли? И мы вошли в Румынию не счеты сводить, не мстить, а избавлять от фашизма. Надо, в конце концов, смотреть в будущее.

— И что же вам виднеется в будущем? — спросил Голышкин.

— Увидим потом. И увидим, надеюсь, хорошее… Пойдут с нами одною дорогой.

— А я думал, как бы ихних солдат побольше подключить заодно с нами фронт доводить… — высказал думку Горюнов.

— И это, надеюсь, будет.

Поторапливали колонну двигаться быстрее. А куда спешить? Порохом вроде и не пахнет. Впрочем, стоит прислушаться, как откуда–то издалека, из синеющей гряды невысоких гор, доносится воркотня грома. Но откуда взяться грому, коль небо чистое–пречистое, ни единого облачка? А воркотня доносится все громче. Значит, где–то еще бушует война. Оттуда, с синеющих гор, донеслись бухающие один за другим взрывы. Похоже, война еще опаляет и румынскую землю.

Большой привал устроили на окраине городка, у пруда с плакучими ивами, которые, будто задумавшись, свесили до самой воды космы длинных ветвей.

Теперь, в глубине Румынии, советские солдаты замечали оживление улиц. Уже и ребятишки выбегали к дороге, рассматривали движущиеся на машинах, на повозках и пешими войска. Незнакомые для них, совсем чужие были солдаты, но все–таки безбоязненно и смело подходили к ним, зыркали глазами, надеясь, а вдруг что–нибудь перепадет. Окопному солдату нечего было дарить, разве что запас пуговиц или звездочек, и ребята подставляли ладони, рассматривали эти немудреные вещички, как драгоценности, и без умолку приговаривали:

— Мулцумеск, мулцумеск!*

_______________

* М у л ц у м е с к — спасибо (рум.).

Подъехал румын на телеге, которая называется у них, уверял Митря, каруца. Одетый по–летнему, в жилет, в белую, как исподняя, рубашку, в барашковой шапке, румын еще издалека встал на передок каруцы, снял шапку и, размахивая ею, улыбался. Затем привязал лошадь к иве, подошел к солдатам и, показывая на свои залатанные штаны, громогласно объявил:

— Я исте миссия! — и галантно раскланялся.

Солдаты, услышав это, рассмеялись.

— Что вам угодно? — вмешался подошедший Митря и разговорился по–румынски, сразу посерьезнев.

Оказывается, румын послан батраками и спрашивает у советских товарищей, как им, батракам, поступить с помещичьим имением, надо ли приступать к дележу земли, скота, инвентаря?..

Митря не посмел давать советы и обратился к Кострову. Выслушав, майор припомнил заявление Советского правительства о том, что советские войска посланы за границу с одной целью: преследовать врага вплоть до его разгрома и капитуляции, а внутреннее устройство, какую избрать власть, дело самого народа.