Избегнув чар Сократа

— Вы питаетесь моими идеями всю неделю, а проблемы, даже свои собственные, не отрабатываете. Или вы думаете, что мы вам нянька, или что нам больше делать нечего? (Он называл себя во множественном числе, уважая свою миссию на Земле). Ого! Мы-то идем неостановимо, а вы в будущих перерождениях станете тараканами.

И насмешничал, потешался над безмолвными, сидящими на полу людьми, будто зазнавшийся спортсмен над калеками.

Астра выпрямилась.

«А хотя бы и тараканами, — возразила она про себя. — Разве не говорил восточный мудрец, что в будущем рождении он с уважением готов быть хоть печенью собаки? И разве случайно в русской сказке из гузенной кишочки коровушки вырастает яблонька с золотыми яблочками? Да и как об этом судить, за что бичевать людей? — она вздернула плечи. — Не уверял ли мудрый Вивекананда своих учеников, что они совершенны, но могут стать еще совершеннее? Как же так можно? Право, если бы не издёвки этого великого человека, в группе было бы больше развития…»

— Вот видишь, — тихонько наклонилась к ней Тина. — Такое Сверхсовершенство и так обрушивается на людей! Изобличает в пороках, с которыми им не справиться, и грозит карами, повергая всех в истерику? Чем не воздействие страхом?

Астра согласно кивнула головой. Подруга Тины, которую за глаза почему-то называли «почтальонкой», выразительно посмотрела на обеих.

— Что я говорила? Мы на крючке и беззащитны перед ним.

Астра промолчала. Она давно поняла, что тоже проглотила наживку и работала изо всех сил, но, казалось, увязала глубже и плотнее. Вновь вернулись пытошные дни. Особенно люто бывало в метро, где не защищала родные стены: стоило прикрыть глаза, как в грудь вонзались пылающие стрелы, лицо ее страдальчески искажалось настолько, что однажды молодая женщина, стоявшая возле нее у поручня, в порыве сострадания коснулась ее плеча.

— Что с вами? Вам плохо?

В другой раз цыганка, увидев ее муки, взвизгнула злобно и радостно.

— Тебя режут, режут!

Хаос и боль. Чуточку расслабиться можно было в темных, с погашенным освещением, вагонах, но они были редки.

В-нс продолжал.

— Плохой начальник предупреждает своих подчиненных «Работайте, а то уволю», хороший — «Работайте, а то уйду». Рассчитываете отсидеться?

Сзади послышались тихие вздохи-всхлипы.

— Если он уйдет, то и жить незачем. Без него нам конец.

— Вот видите, — снова посмотрела «почтальонка».

— Да нет же, все не так! — шопотом ответила Астра. — Помните, однажды он сам говорил, смеясь, что в детстве был задирой, от которого доставалось всему двору. Потом, по его словам, он это отработал. Но, — она провела рукой слева направо, — остались полпроцента, которых, при его мощи, достаточно для всех нас.

В зале, между тем, уже говорилось о том, что землянам мешают жить и совершенствоваться иновселеняне, захватившие Землю сорок тысяч лет назад, в Золотой век землян. Об этих противостояниях сохранились былины, сказания, эпос каждого народа как о битвах гигантов. Тогда сущность космических пришельцев была явственна по их облику, но постепенно они заселили тела многих землян, скрыв свою личину. Жестокость, алчность, волчьи порядки принесли они на Землю, в том числе и пшеницу, которая губительна для умственных способностей землян. Вот, в частности почему, согласно воззрению В-нса, тончайшая духовность сохранилась на Востоке, где употребляют чистую земную пищу, в основном, рис. И что землянам надо пройти и это испытание, научившись у пришельцев их сильным качествам. И победить.

— Здесь, среди нас, находятся представители самых зверских кланов этих захватчиков. Посмотрите на них.

Он поднял на ноги почти всех своих шумливых «приближенных» во главе с Тиной, Бобом и старостой.

Группа развеселилась.

Темные глаза Боба смотрели на Астру. Она тоже смотрела на него. Слишком долгим был этот взгляд и слишком значительным.

Зима продолжалась, с оттепелями, снежными заносами.

— Снег, снег, пушистый снег! — маленькая Тася с цветным рюкзачком за спиной, пританцовывала по тропке. — Снег, снег!

— Мяу! — послышалось откуда-то.

Она остановилась.

— Мяу, мяу, — донеслось снизу.

Она заглянула под скамейку.

— Ах ты, малыш! Кис-кис-кис!

Конечно, это был котенок. Совсем маленький, худенький, а хвостик… ну и хвостик! — хвостик у него был ярко-зеленый от высохшей масляной краски.

— Шалун, — Тася взяла его на руки. — Озорник ты, наверное.

«Узнаешь, узнаешь, — замурлыкал котенок. — Вот я и домашний, домашний».

«Красик» — это от слова «краска». Хвостик-то зеленый! Красенька, Крася.

— Тася, иди погуляй во дворе, — это мама.

— Нет, я лучше с Краськой поиграю.

— Тася, пойдешь на горку после уроков? — это подруги.

— Нет, я лучше с Красенькой побуду.

Холодно котенку без мамы. А Тася согревает его, кормит. Он так и решил, что она — его мама. Зубки у него росли остренькие, а коготки в лапках прятались цепкие. Поэтому руки у Таси были в сплошных царапинах. Хоть он и шутил с нею по-своему.

Чьи тетради самые чистые в классе? Тасины. А чьи красуются на школьных выставках? Тоже тасины. И вдруг мама заметила в них маленькие следы, в пять подушечек каждый.

— Это не дело, дочка, — строго качнула головой. — Учеба не должна страдать. Не место котенку на письменном столе.

— Да, мама, — Тася со вздохом сняла котенка на пол.

И бросила на пол клубочек ниток. Ух, что тут началось! Футбол! Обувь в прихожей разлетелась в стороны, со стен сами собой отскочили кусочки обоев.

— Уймись! — кричала Тася.

А он уже под шкафом, выглядывает и смеется. Да, смеется! Глазами.

— У вас котенок появился, да, Мариночка? — с нежностью спросила Астра.

— Ох, не говори. Глаза бы не смотрели. Таська принесла. Всех-то она любит, всех-то она лечит и привечает. Доктором будет.

— Наверное. У меня тоже всегда кошечки жили, — вздохнула Астра. — И дома, и в Усть-Вачке, даже в тайге, огромный котище!

— Ты бы посмотрела на этого! Тощий, лапы высокие, хвост в краске. Но пушистый, глаза зеленые, с приподнятыми уголками. Едва уговорила Таську оставить его, пойти гулять.

— А как же скворец? Это не опасно?

— Скворку выпросили в живой уголок в кукольном театре. Он уже встречает детей своим «Здр-р-равствуйте, дети, пр-р-роходите на пр-р-редставление!»

— В артисты подался! Не скучает она?

— Куда! Теперь у нее котенок.

— Вот я и говорю, наши дети свою жизнь живут, без нас, полны своих чувств и мыслей. Мы для них — питательный бульон.

Марина рассмеялась.

— Питательный бульон, скажешь тоже! Но пусть так.

Они сидели, подстелив под себя пачку газет, на скамейке у детского городка и беседовали, будто давно не видались. Был зимний вечер, на аллее горели фонари, просвечивая сквозь обледенелые ветви берез. Два-три фонаря были темны, потом стоял один исправный, после него опять два-три не работали. Поэтому под единственным светильником лежали на снегу тени ветвей и сучьев, сплетенные в широкие узоры, похожие на огромные кружева из крепких тросов.

— Как твои занятия? — спросила Марина. — Не страшно поздно возвращаться?

— Страшновато. Но есть мысль заниматься до рассвета, всю ночь, пока метро не откроют. Отсыпаться потом не знаю как.

— Не ходила бы ты никуда, подруга. Смотри, как изменилась, чужая, задумчивая. Ты нам нужна, Астра, сильная, смелая.

— Я и сейчас смелая, Марина.

— Твое напряжение заметно. Извини, но с тобой все в порядке?

— Конечно. Не обращай внимания.

— Не обращай… Я волнуюсь. А Кир куда смотрит? Почему не запретит тебе?