Избранная проза
Шрифт:
Наверное, и древним поэтам не удавалось сложить ничего достойного о том месте, где они не бывали.
1-й день 5-й луны
Пожаловал Рию346 из Хирата, из храма Мэйсёдзи.
Принесли письма от Сёхаку и Сэнна.
Весь в каплях росы -
Случайно остался несъеденным
Росток бамбука.
Рию
Стал телу привычен.
Четвертый месяц.
Сёхаку
Прощаясь:
Наконец-то
Пятой луны дождались -
С гостинцами зять347
Сёхаку
2-й день
Пришел Сора, рассказал, как любовался цветами Ёсино и ходил паломником в Кумано. Беседовали о старых друзьях из Эдо, об учениках, о том о сем.
Тропы Кумано.
Бредешь все дальше, и вдруг
Летнее море.
Сора
Оминэ.
Вот и самое сердце Ёсино,
Но цветы отговели.
В лучах вечернего солнца спустили лодки на реку Ои и вдоль горы Арасияма поплыли вверх к стремнине Тонасэ. Пошел дождь, да и смерклось, поэтому вернулись.
1-й 3-й день
Дождь, начавшийся прошлой ночью, все не перестает, он лил весь день и всю ночь. Снова говорили об Эдо и прочем, пока не рассвело.
1-й 4-й день
Утомленный ночным бдением, весь день лежал. Днем дождь прекратился.
Завтра покидаю Хижину Опадающей хурмы. Опечаленный скорой разлукой, долго бродил по дому, обошел весь - от самых дальних помещений до входа.
Летние ливни
Здесь прежде висел картинка -
След на стене.
1691
ПРОЗА-ХАЙБУН
ХВОРОСТЯНАЯ ЛАЧУГА
Не удовлетворенный городской жизнью, которую вел последние девять весен и осеней, переезжаю в окрестности Фукагава.348
Восхищаюсь человеком, сказавшим некогда: «Чанъ-ань всегда был городом богатства и славы. Труден путь того, кто с пустыми руками, без денер>349. Не потому ли, что и сам я беден ?
К хворостяной лачуге
Вихрь горстку листьев подбросил —
Воды вскипячу для чая.
<1680>
ХОЛОДНАЯ НОЧЬ
Сплел себе травяную хижину в Фукагава неподалеку от речной развилины: вдали виднеется снежная вершина Фудзи, вблизи — качаются на волнах корабли, из чужедальних приплывшие стран350. Провожая глазами белопенный след, на рассвете оставленный ими551, слушая,
как в сухом тростнике шумит ветер, уносящий былые сны352, коротаю день, когда же склонится он к вечеру, присяду полюбоваться луной — и вздохну о пустом кувшине, прилягу на изголовье — и посетую на тонкое одеяло.Весла, скрипя,
Бьют по волнам — душа леденеет.
Ночь, слезы.
<1681>
ПОСЛЕСЛОВИЕ К СОБРАНИЮ «ПОЛЫЕ КАШТАНЫ»353
В книге, которую называют «Каштаны», есть строфы на четыре вкуса.
Одни, потягивая вино поэтического духа Ли и Ду,354 хлебают кашу поучений Ханьшаня355. Такие строфы не доступны обычному взгляду и обыкновенным слухом не уловимы.
Другие выделяются особой отрешенностью и утонченностью — частые гости в горной хижине Сайге, они, что каштан с червоточиной, какой и не подберет никто.
Некоторые выражают сполна любовное чувство. Говоря о старинном, вспоминают прелестные черты Си Ши356, прикрывшейся длинным рукавом, или чеканят на золотых монетах лицо Комурасаки. Сюда же можно отнести и обвитые плющом вешалки для платья в спальне обитательницы покоев Шаньян357. В худших упоминается юная дева, живущая под крылышком у попечительных родителей, или постоянно бранящиеся невестка и свекровь. Чувства, предметом которых являются монастырские послушники или юные актеры театра Кабуки, тоже не обойдены вниманием. Простыми словами передавая содержание стихов Бо Лэтяня358, приходят на помощь неискушенным.
Есть же строфы подвижные, не признающие различия между ложным и истинным, они шлифуются на драгоценных треножниках359, знаки закаливаются в Драконьем ключе360. Их берегут как свое самое заветное сокровище, никому, кроме тебя, не принад-
126
лежащее, и трепещут, поджидая похитителей из будущих поколений.
<1683>
В BAMBVKOBOH ЧАЩЕ
Когда задержался на несколько дней в Ямато, в селении под названием Такэ-но ути, местный старо- , ста ежеденно навещал меня, стараясь, как видно, отвлечь от мыслей о тяготах пути. Человек он истинно незаурядный. Душа его воспаряет высоко, плоть же с теми, кто помышляет о сене, хворосте, фазанах и зайцах: взвалив на плечо мотыгу, входит он в сады Юаньмина361, ведя за поводья быка, сопутствует отшельнику с горы Цзишань362. К тому же, имея должность, он служит и в службе не знает устали. Дом его беден и, похоже, бедность ему по душе. И кто, как f не этот человек, умеет, урывая минуты отдохновения Г у городской суеты, достичь душевного покоя?
Хлопковый гребень.
Чем не лютня? Ааскает слух
В бамбуковой чаще.
<1683>
ПОСЛЕСЛОВИЕ К «ПУТЕШЕСТВИЮ В ИСЭ»363
Все это — не более чем досужие речи, невзначай 1 сорвавшиеся с недостойных уст, подобно травам без f корней, они не цветут и не плодоносят.
127
Так вот, в тот год, когда Кикаку364 обрел пристанище под столичным небом, он свел короткую дружбу с господином Кёраи из рода Мукаи, вместе пили они вино, вместе беседовали за чашечкой чая, и раз за разом Кикаку наставлял его, открывал сокровенные тайны пресного, соленого, терпкого, невесомого, начиная с того, что лежит на поверхности, и кончая тем, что прячется в глубинах — по одной капле воды познал тот характер сотни рек.
Нынешней осенью, взяв с собой младшую сестру, Кёрай отправился в Исэ. Оставив позади продуваемую осенними ветрами Сиракаву365, продвигались они вперед, ночами стелили на ложе стебли прибрежных мискантов, и все, что трогало их души, оба запечатлевали на бумаге, запечатлев же, отправляли «почтительнейше» в мою травяную хижину. В первый раз, увидев, восхитился, во второй раз, произнеся вслух, забыл обо всем. В третий же раз, прочтя, ощутил, сколько в этом покоя. О да, он достиг всего, чего только можно достичь на этой стезе.