Избранница горца

— Ты бесчестный ублюдок!

— Я знаю.

Кейон не собирался этого отрицать. Все, что он делал, было неправильно. Он должен был с самого начала рассказать ей. Дать ей возможность сделать выбор, позволить самой решать, хочет ли она связать свою судьбу с обреченным на смерть.

— Бессердечный урод!

— Айе, женщина. Я все это и многое другое.

Он ведь все время знал, кто она. Знал это с того самого момента, когда увидел ее в кабинете университета, когда защищал ее от Романа.

Он знал это уже тогда, чувствовал спинным мозгом.

То, что он так долго хотел испытать, то, что никогда не приходило. Он ведь представить себе не мог, что понадобится тысяча сто тридцать три года, чтобы найти ее, и у него останется всего двадцать дней, за которые нужно успеть прожить целую жизнь. Ох, айе, еще в ту ночь он почувствовал это. Как только Кейон взял ее тогда за руку, чтобы задвинуть себе за спину, все его существо прошипело одно слово.

Моя.

Кейон старался не видеть правды все то время, что добивался девушки, потому что если бы он признал, что она — его вторая половинка, его решимость отомстить пошатнулась бы. А он был не из тех, кто сомневается. Он решал. Совершал. И за все платил положенную цену. За этот грех, Кейон не сомневался, он заплатит душой.

И он считал, что оно того стоит.

— Поверить не могу, что ты соврал мне!

— Я знаю.

Зная, что она его пара, зная, что она его переживет и, несомненно, найдет себе мужа, создаст семью с другим мужчиной, он старался сделать так, чтобы она его запомнила, остаться выжженным тавром в уголке ее сердца.

Ондолжен был быть ее мужчиной. Ондолжен был быть отцом ее детей. А не придурок из двадцать первого века, который будет касаться ее грудей, целовать мягкие губы, входить в нее — и никогда не станет достойным ее.

Никто не был достаточно хорош для нее. Предполагалось, что достойным окажется он.

— Я ненавижутебя за это!

Кейон вздрогнул.

— Я знаю.

— Ну и как ты собираешься оправдываться?

Он обхватил ее лицо ладонями, глядя ей прямо в глаза.

— Четырнадцать дней, — прошипел Кейон. — Это все, что у меня осталось. Что ты хочешь от меня? Извинений? Оправданий? Их не будет.

— Почему?! — воскликнула Джесси, чувствуя, как ей на глаза снова наворачиваются слезы.

— Потому что как только я тебя увидел, — страстно заговорил он (слова «я ненавижу тебя» все еще звенели у него в ушах), — я знал, что в другой жизни, где я не сталтемным колдуном, ты была моей женой. Я заботился о тебе. Обожал тебя. Любил тебя до конца времен, Джессика МакКелтар. Но у меня нет другой жизни. Так что я пойду на что угодно, чтобы заполучить тебя. И не собираюсь извиняться за это.

Она застыла в его руках. Ее чудесные зеленые глаза расширились.

— Т-ты любил меня?

Он резко вздохнул.

— Айе. — Кейон смотрел на нее и чувствовал, как тает что-то внутри. — Ох, девочка. Я буду целую вечность страдать за каждый миг страданий, что причинил тебе. Все время, что я буду гореть в аду, я буду сожалеть о каждой твоей слезинке. Но если ценой за двадцать дней с тобой будет ад, то я готов приговорить себя к нему снова и снова.

Джесси прислонилась к стене. Ее ресницы трепетали, глаза закрылись.

Кейон ждал, глядя на нее, запоминая каждую черточку ее лица, от спутанных черных кудряшек до густых темных ресниц, отбрасывавших полумесяцы теней на ее щеки. Ресницы блестели от слез. Он смотрел на ее тонкий носик, на мягкие сладкие губы, на упрямый подбородок. Он умрет, вспоминая ее. Кейон чувствовал, что знает ее лицо с рождения. Что он всегда оглядывался по сторонам, ожидая, что вот-вот увидит ее воочию.

Но она не появлялась.

И он перестал верить в легенды Келтаров о второй половинке.

И обратился к черной магии.

— Моя, — яростно прошептал он, глядя на нее.

Глаза Джесси распахнулись. В их глубине он увидел боль, ярость, горе, но и понимание.

— Знаешь, что самое грустное? — тихо спросила она.

Кейон покачал головой.

— Если бы ты сказал мне правду с самого начала, я бы просто переспала с тобой.

Он моргнул, и мысль о потерянном времени ножом прошлась по его сердцу. И лишь после этого он осознал, что Джесси только что подарила ему отпущение грехов, которого он не заслуживал. Маленькая женщина с сердцем воина.

— Так что возьми меня, Кейон. Бери меня, сколько сможешь. — Ее голос дрогнул на последних словах: — Потому что не важно, сколько нам осталось, этого все равно будет недостаточно.

— Я знаю, любимая. Знаю, — сказал он.

И не стал больше терять время. Он обхватил ее лицо ладонями, жарко поцеловал. Запустил пальцы в шелковистые кудряшки, наклонил ее голову.

Джесси прижалась к нему. « Ты была моей женой, — сказал он. — Я любил тебя до конца времен». « Джессика МакКелтар», — назвал он ее, словно они действительно поженились в другой жизни.

Она хотела услышать эти слова. Но не ожидала и не была к ним готова. Только когда Кейон их произнес, Джесси подумала, что лучше бы он этого не делал. Ей было бы легче считать его бессердечным ублюдком, легче его ненавидеть.

После этих слов она никогда не сможет возненавидеть его. Они заставили ее открыть душу, полностью довериться горцу. Злость исчезла, словно ее никогда и не было, осталось только отчаяние и желание получить все, что можно, пока у них еще есть время. Потому что Джесси чувствовала то же самое. Что, если бы они встретились при обычных обстоятельствах, у них была бы долгая, сумасшедшая, страстная жизнь вместе. У них были бы дети. Но события повернулись под таким углом, что они потеряли все свои «могли бы/стали бы/должны бы»…

Если она задумается об этом, то рассыплется на кусочки. Джесси отказывалась предаваться печали. Она утонет в ней вместо того, чтобы наслаждаться полнотой момента. Для печали и горя время наступит позже. И его будет много. Слишком много. Целая жизнь.

Но сейчас, сейчас ее мужчина целовал ее. Сейчас его сильные руки обжигали прикосновениями ее кожу, пробравшись под свитер. Сейчас он обхватил ее за талию и поднял, привлекая к себе.

Джесси обхватила его ногами и сомкнула лодыжки у него за спиной, а горец прижал ее к стене, страстно целуя.

Настоящее принадлежало им.

И Джесси не собиралась терять ни одной драгоценной минуты.

Гвен улыбнулась, глядя через плечо на проводившего ее до двери Драстена.

Вскоре после того, как их предок из девятого века, ни слова не сказав, вышел из библиотеки вместе с Джесси, Гвен поняла, что настало время обеда. Что было неплохо, потому что она в этот сумасшедший день позабыла о ленче, и теперь ее желудок урчал от голода.

После ухода Кейона Драстен и Дэйгис начали яростно спорить. У Гвен ушло почти десять минут на то, чтобы добиться минутки внимания и предложить перенести обсуждение в столовую.