Избранник. Трилогия
Шрифт:
Однако жажда мести по-прежнему в нем жила, пусть и притухшая, копошилась где-то на задворках души, не позволяя забыть обиду и не давая сказать самому себе: «Я живу исключительно ради блага своего Отечества»…
И опять были неверные жены и мужья, ветреные любовники и любовницы, обиженные изменой вторые половины.
Своего первого клиента Осетр больше ни разу не встречал. Однако покушений на жизнь подполковника Проскурякова замечено не было. Во всяком случае, немногочисленные местные средства массовой информации об этом не упоминали.
Однажды в районе четырех пополудни Осетр снова оказался на улице Ткачей (случайно, исключительно случайно – его завела сюда слежка за очередной апологеткой
Что ж, господин Проскуряков был, по крайней мере, постоянен в любви, и уже это отчасти оправдывало его…
Так прошло несколько месяцев.
Жизнь супругов Пушкаревых тянулась, как воловья жила, серая, заполненная работой, раскрашиваемая только супружеской постелью и только потому, что жить без этого молодые тела не способны. Так, по крайней мере, было для Осетра, а как было для Катерины, он понятия не имел: свое наслаждение она могла и разыгрывать – ведь ее готовили в шпионки, и она вполне могла уметь имитировать оргазм.
Жизнь не просто тянулась – у Осетра складывалось впечатление, что она натягивалась, будто гитарная струна, все сильнее и сильнее, но кто был тот гитарист, что настраивал свой музыкальный инструмент, было совершенно непонятно. Зато было понятно, что бесконечно так продолжаться не может, что рано или поздно струна не выдержит и лопнет.
И когда она лопнула, Осетр даже не удивился.
Однако струна лопнула не сама по себе и вовсе не по вине неведомого гитариста. Изначальной причиной стала его, Осетрова, догадка.
Глава тридцать третья
«Росомашью» тревогу не включишь и не выключишь по собственному желанию. Правда, если это чувство томит «росомаху» сколь-нибудь длительное время, интенсивность его постепенно уменьшается. Словно угасает костер, лишенный пищи… И ощущение взгляда, покалывающего спину, тоже уходит. Но Осетру не понадобилось много времени, чтобы определить: следить за ним начинают вовсе не от конторы. Но куда бы он, покинув приемную ни двинулся, довольно скоро тревога перышком касалась его души, а в спину утыкался шпионский взгляд.
Сложить два и два после этого было совсем не трудно.
Конечно, знай противник наверняка о «росомашьих» возможностях Остромира Пушкарева, шпионов приставляли к нему хотя бы через раз. В конце концов, существуют для таких целей орбитальные сканеры. Или иные технические средства наблюдения типа киборгов-животных либо птиц. Но ведь посадить шпика на хвост клиенту гораздо дешевле. И в оперативном смысле безопаснее. Чтобы задействовать орбитальный сканер, надо выходить на контакт со штабом планетной обороны, а как только ты обратился к ним с просьбой проследить за конкретным человеком, такая просьба быстро может стать известной не только тебе и тому лицу, к кому ты обратился. Киборги же – штука совсем недешевая, и далеко не на каждой планете их можно достать. Вот и пользуются по старинке – ногами и глазами, тем более что квалифицированного топтуна далеко не каждый вычислит. А топтуна, работающего с подстраховкой, – и тем более.
«Росомашьи» же способности – вещь даже среди «росомах» далеко не широко распространенная, и ни один «росомаха» никогда никому о ней много не рассказывает. Ни отцу-командиру, ни крале-любовнице…
И потому те, кто следил за частным детективом Остромиром Пушкаревым, даже имей они информацию о том, что ведут оперативную разработку «росомахи», о его личных особенностях ничего конкретного знать не могли.
И потому действовали из расчета, что работают если не со средним человеком, то со средним «росомахой». А средний «росомаха», конечно,
крайне опасен в стадии активного контакта – против него надо выставлять несколько бойцов, да и то без гарантии успеха, – против шпика же он не настолько шустр. Так что ошибка тех, кто вел за Осетром скрытое наблюдение, была объяснима.А вот что было не очень объяснимо, так это причины, из-за которых Найдён Барбышев оставил супругов Пушкаревых без помощи. Впрочем, если он и был вражеским агентом, то его исчезновение сразу же делалось объяснимым. Доставил парочку под колпак родной спецслужбы и отвалил в сторону…
Ладно, дьявол с ним, с Барбышевым! Даже если на самом деле он – человек Деда, а вовсе не вражеский агент… Коли исчез, значит, есть люди, которым это потребовалось. Сам же Дед, к примеру… И разве «росомахи» не обучены работать в одиночку, надеясь исключительно на себя?…
В общем, после некоторых серьезных размышлений – а топая в гриме за очередной прелюбодейкой, только и остается размышлять, – кандидаты во вражеские агенты у Осетра появились. И теперь надо было только получить доказательства, что это именно враги.
Ибо как-никак происходящее вполне могло оказаться исключительно происками подполковника Проскурякова, заподозрившего-таки, что у шустрого частного детектива появился на него серьезный компромат, и вознамерившегося заполучить ответный компромат на самого шустряка. На грубую силу, как известно, рассчитывают неумные люди, а мудрые попросту создают условия, когда грубая сила и не нужна, а интересный человечек поступает так, как мудрецу требуется. Это максимальное достижение строителя козней, это высший пилотаж интриги!
Похоже, и против него, Осетра, применили высший пилотаж интриги. Ну что ж, разберемся! Преодолевая преграды, мы учимся. А будущему императору будет весьма полезно познакомиться еще с одной интригой.
Пару дней он раздумывал, как вывести вражеского агента на чистую воду.
И в конце концов придумал.
Глава тридцать четвертая
Той же ночью ему снова приснился знакомый сон.
Он снова оказался на странной планете, на которой не было ничего, кроме гор и песка. Над песчаной пустыней привычно висело багровое небо, похожее на залитую кровью простыню. От пейзажа шла такая тревога, что, как и всегда, судорожно заспотыкалось сердце. И по-прежнему Осетр был без скафандра, и по-прежнему это средство личной защиты ему не требовалось, ибо он не дышал.
И как обычно, багрец в небе заволновался, забурлил, закрутился десятками водоворотов. Образовались многочисленные воронки, стремительно понеслись вниз, потянулись к Осетру, окутали его багровой полумглой, в которой не было ничего, кроме все той же тревоги.
А когда полумгла рассосалась, оказалось, что вокруг Медвежий Брод.
Осетр сразу узнал это место.
Оно всегда жило в его воспоминаниях. Толстое дерево, которое теперь вовсе не кажется таким уж толстым, – под ним мама спрятала сына в боксе-обезьяннике. А вот там перед нею опустился пиратский глайдер, а чуть в стороне в нее выстрелили из гасильника, и она, выгнув спину, упала, и Осетр смотрел на ее босые грязные неподвижные пятки и заходился в крике…
Сейчас не было ни глайдера, ни пиратов. А вот мама была.
Осетр сразу узнал эту немного постаревшую, со слегка расплывшейся фигурой, но все еще красивую женщину.
Она стояла, прислонившись к стволу дерева, название которого Осетр давно уже позабыл, и на ней были куртка и брюки, не новые и не броские, именно такие, в каких удобно следить за прелюбодеями. Такими Осетр обычно и пользовался. Однако мама ни за кем не следила. Она улыбалась, глядя на Осетра.
– Как ты вырос, Миркин, – сказала она. – Значит, тебе тогда все-таки удалось спастись?