Избранное в 2 томах. Том 1

— Да что ты говоришь? Расскажи!..

Все с любопытством придвинулись к Воропаеву. Только Зилов да еще Потапчук остались на месте. Зилов глянул на Потапчука, Потапчук на Зилова, и они сразу же отвели глаза. Зилов и Потапчук могли бы во всех подробностях рассказать об этом случае. Но они, видно, имели причины молчать.

Впрочем, повествование было прервано в самом начале. Прозвучал второй звонок, переменка кончилась, открылась дверь, и на пороге появился Ян Казимирович. Мы вскочили с места.

Ян Казимирович был наш новый преподаватель немецкого языка и литературы. Эльфриду Карловну из гимназии уволили. Она оказалась настоящей немкой, правда из Прибалтийского края.

Ян Казимирович был поляк, беженец из захваченной немцами российской части царства Польского. Где-то в Пиотрокове Ян Казимирович держал парикмахерский салон. Как случилось, что он занял пост педагога, никто не знал и объяснить не мог.

Для нас уроки Яна Казимировича стали лучшим развлечением. Яну Казимировичу стукнуло семьдесят, и он страдал старческим слабоумием. Он не умел отличить дурное от хорошего, истинное от фальшивого. На его уроках мы веселились как могли. Мы танцевали ойру, играли в очко, сдавая карту и Яну Казимировичу, выходили из класса без разрешения, устраивали чемпионат французской борьбы. Когда боролись такие силачи, как, скажем, Зилов против Кашина, все бросали свои дела и сходились посреди класса в кружок. Ян Казимирович в одиночестве оставался на кафедре. Никто с ним не говорил, никто не выходил отвечать, никто не отзывался на его вызовы. Поскучав некоторое время, позевав и почесав правую бровку, Ян Казимирович спускался с кафедры и сам протискивался в круг зрителей. Скоро он увлекался не хуже нас. Все толкались, толкался и он. Все спорили, спорил и он. Все кричали, кричал и он. Он суетился вокруг борцов, как самый завзятый «болельщик».

— Неправильно! Ножку! Ножку! — кипятился он, заметив, что один из борцов допустил запрещенный прием. — Макарон ему! Неправильно! Уберите ногу, а то я поставлю вам единицу!

И действительно, разгневанный, он взбегал на кафедру, хватал журнал и закатывал несчастному борцу единицу по немецкому языку и литературе. Эти единицы назывались у нас «единицами военного времени».

Первый наряд

О событиях на воинской рампе, о бунте в маршевом батальоне и о том, какое отношение имел к этому студент Митька Извольский, Зилов с Потапчуком и правда могли бы рассказать немало. Они сами были непосредственными участниками этих событий…

Произошло это третьего дня утром, в воскресенье. Потапчук пришел к Зилову, считавшемуся у нас известным знатоком физики, в объеме побольше учебника Краевича, по части разных анодов, катодов, омов, вольтов, ватт и ампер. Они сели к столу и раскрыли тетради.

Но в ту самую секунду входная дверь распахнулась, и в комнату влетел парень с черным от угля лицом и в замасленной рабочей одежде. Это был уже известный нам кочегар с С-815 Федор Козубенко, машиниста Козубенко сын.

— Скорее! — задохнулся Федор. — Ищи отцов сундучок… сунь еды… бежим…

— Что случилось? — не понял Зилов. — Какой сундучок? Кому еды? Куда бежим?

Но у Козубенко, очевидно, совсем не было времени, да и говорить ему было трудно. Он кинулся в кладовку. Старый сундучок машиниста, в котором он берет в поездку харчи, стоял тут же за порогом. Федор схватил его и вывернул какое-то барахло, находившееся внутри.

— Хлеба… какой-нибудь горшочек… налей борща… или еще чего! — скомандовал он.

Не расспрашивая, сообразив, что дело слишком спешное, Зилов кинулся в кухню. Через мгновение он вернулся с краюхой хлеба и миской квашеной капусты.

— Здорово! — Федор всунул все это внутрь и стукнул крышкой. — Скорей шинель и шапку!

— Да что такое?…

— Скорее! За мной! По дороге расскажу! — И Федор выскочил из дому.

Схватив шинели, Зилов и Потапчук кинулись за ним. За калиткой они нагнали Козубенко. Однако, увидев Потапчука, Федор вдруг остановился.

— Это кто? — испуганно спросил он.

— Свой хлопец. Но ведь я не знаю, в чем дело…

Федор поколебался секунду. Потом махнул рукой. Слова Зилова его успокоили.

— Скорее… Не будем бежать, пока в городе. Крючок сразу перехватит… скорее на линию, а там уже припустим что есть духу… Этот хлопец тоже, может, понадобится…

И пока они шли — минуты три — по широкой Дворянской, а потом Привокзальной улице, Федор Козубенко успел рассказать ребятам, в чем дело и зачем понадобился машинистов сундучок и сам Зилов.

Утром на воинскую рампу прибыл какой-то маршевый батальон. Пока еще неясно, как это случилось — то ли приехали они уже распропагандированные, то ли это работа местных ребят, — возможно, что именно так, потому что Митьку Извольского крючки поймали возле самой рампы, а только маршевый батальон вдруг отказался ехать на фронт. На дверях вагонов, поверх надписи «40 человек 8 лошадей», они написали мелом: «Довольно! Мы не хотим воевать за буржуев и помещиков!» Комендант рампы выслал свою сотню под ружьем стереть надписи и загнать маршевиков в вагоны. Но комендантскую сотню затюкали, забросали грязью и конским навозом. Тогда комендант вызвал батальон георгиевских кавалеров, стоявший постоем в двенадцатом полку. Георгиевские кавалеры окружили эшелон и обстреляли безоружных маршевиков. Десять убито, сорок два ранено, маршевиков загнали в вагоны и вагоны запломбировали, как товарный груз. Комендант отдал приказ немедленно отправлять. Но тут оказалось, что эшелон без паровоза. Шумейко отцепил свой С-815, отвел в депо и залил топку. Когда в машинистской дежурке узнали о случившемся, кочегары и машинисты, находившиеся в дежурке, вызванные в наряд под воинские эшелоны, решили солдат поддержать. Они схватили свои сундучки и разбежались из дежурки… Эшелон, правда, на фронт ушел. Комендант вызвал дежурный паровоз железнодорожного батальона. Но акт солидарности рабочих дошел до маршевиков. Когда поезд тронулся, запертые маршевики, высунувшись из окон, кричали: «Спасибо рабочим за поддержку! Поддерживайте нас, а мы поддержим вас! На фронт мы едем брататься!» Жандармы отвечали стрельбой по окнам…

Теперь надо было спасать тех, которые разбежались из дежурки. Шесть кочегаров, шесть помощников и шесть машинистов. Все восемнадцать, в том числе и Шумейко с Козубенко, будут преданы военно-полевому суду. Мурманом здесь не обойдется. Расстрел!..

Спасти дело можно было так. Конторщик из машинистской тоже скрылся вместе со всеми. Сейчас жандармы его уже поймали. Он, конечно, скоро придет в себя и выдаст. Каждого персонально он, ясно, не помнит, но у него есть наряды с номерами вызванных паровозов и, возможно, фамилиями машинистов. Надо добыть книгу нарядов и уничтожить ее во что бы то ни стало!

Зилов, Козубенко и Потапчук вышли на полотно, и теперь можно было бежать. Они пустились во всю прыть направо, в депо. Там, позади депо, на Волочисской линии, у забора из старых шпал, приютилось длинное кирпичное строение — машинистская дежурка. Конец своего плана Федор досказал уже на бегу.

— Мы сделаем так… Ты помнишь, в машинистской два зала?… Сейчас в одном мы, воинский транспорт, а в другом — пассажирский и специального назначения… Теперь залы и коридор разделены деревянной стеной… полная изоляция… И клозеты даже отдельные, не так, как раньше общий был, только из двух отделений. Но отделения так и остались друг от друга не до верха разгорожены… Понимаешь?… Жандармы только дверь воинского транспорта стерегут… Ты пойдешь прямо в пассажирский… Тот жандарм, что на углу стоит, тебя пропустит… Скажешь: отцу к поезду еду несу. Да он сам увидит и не спросит… Ты в пассажирский… а тогда в клозет… а тогда через переборки… а тогда к столу… книгу с нарядами схватишь… и назад… Этот хлопец пускай с тобой вместе подойдет… для понта… это жандарма собьет с толку… Он еще крикнет тебе: «Ваня, мол, гляди не задерживайся, а то мы опоздаем»… куда-нибудь там, сами придумаете… и пускай стоит, как будто и вправду ждет… Ну, вот… Сделаешь, Иван?

— Сделаю…

Они добежали до депо, и тут следовало опять перейти на спокойный и ровный шаг. Они шли, стараясь утишить бешеное биение сердца.

Федор у забора материального склада остановился.

— Ну, хлопцы, двигай… Поскорей надо, пока жандармы не хватились нарядов… Я останусь здесь… А то еще часовой увидит… Значит, Ванечка, выручай… Наши ребята и рабочие этого не забудут… Я, значит, поглядывать буду… Если случится скандал какой… ну, словом, не повезет тебе… увижу, что крючки схватили или… вот на часы смотреть стану… пройдет десять минут, а тебя нет… Тогда я так сделаю… Прямо выскочу и кинусь на этого жандарма… Он поднимет тарарам… начнет от меня отбиваться… другие к нему на помощь побегут… А ты уж тогда, гляди, сам выкручивайся и — ходу…

— Ну, — отмахнулся Зилов. — Не будет этого. Да и жандарм тебя сразу пристрелит.

— Пускай стреляет… ты только наряды принеси… Ну, айда… Идите, ребята!.. Хорошие вы хлопцы!.. Идите!..

Ваня и Потапчук тихо вышли из-за угла. Спокойным, неторопливым шагом направились они вдоль колеи. За углом и правда стоял жандарм, на первом крыльце дежурки — второй. Это было смешно. Там же никого нет. Зачем же эта обнаженная шашка? Разговаривая, Зилов и Потапчук приблизились к первому жандарму.