Избранное. Компиляция. Книги 1-14

Толпа закричала: «Аллилуйя!»

— Слава Иисусу! — воскликнул певец. Апокалиптический писатель закрыл глаза и кивнул. Толстая актриса рыдала.

Энтони, — тихим низким голосом произнес Саттер, снова привлекая к себе всеобщее внимание, — принял ли ты Господа?

— Принял, Джимми. Я обрел Господа...

— И принял его как личного Спасителя?

— Да, Джимми. Я принял Иисуса Христа в свою жизнь.

— И позволил ему вывести тебя из бездны страха и блуда... из фальшивого блеска больного Голливуда к исцеляющему свету Слова Божия?..

— Да, Джимми. Христос вернул мне радость жизни, даровал мне цель жить и работать во имя Его...

— Да славится имя Господне, — выдохнул Саттер и улыбнулся. Он потряс головой, словно избавляясь от охватившего его волнения, и повернулся к третьей камере. Помощник режиссера махал руками, показывая, что пора закругляться. — И в ближайшем будущем, в самом ближайшем будущем, я надеюсь... Энтони обратит свои навыки, таланты и опыт на осуществление совершенно особого библейского проекта... сейчас мы еще не можем говорить об этом, но не сомневайтесь, что мы используем все замечательные приемы Голливуда, чтобы донести слово Божье до миллионов добрых христиан, изголодавшихся по здоровым семейным развлечениям.

Аудитория и гости ответили громом аплодисментов. Саттер склонился к микрофону и сообщил, перекрывая шум:

— Завтра состоится особая библейская служба священной музыки... наши гости — Пэт Бун, Пэтси Диллон, группа «Благовест», наша Гейл и «Евангелические гитары»...

Под электронными вспышками аплодисменты еще более усилились. Третья камера с наездом взяла максимально крупный план Саттера, и преподобный улыбнулся:

— До следующей встречи, помните стих 16 из главы 3 Евангелия от Иоанна: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий, верующий в него, не погиб, но имел жизнь вечную». До свидания! Да благословит вас всех Господь!

Саттер и Хэрод покинули площадку еще до того, как погасли навесные софиты и утихли аплодисменты — быстрым шагом они двинулись по коридорам, устланным коврами и освежаемым кондиционерами. Мария Чен и жена преподобного — Кей ожидали их в кабинете Саттера.

— Ну что ты думаешь, дорогая? — осведомился Саттер.

Кей Эллен Саттер, высокая худая женщина, была обременена многочисленными слоями косметики и такой прической, что, казалось, ее вылепили много лет назад.

— Замечательно, дорогой. Восхитительно.

— Надо было отказаться от этого монолога идиота певца, когда он начал разглагольствовать о евреях, сующихся в шоу-бизнес, — заметил Саттер. — Хотя у нас есть еще двадцать минут, чтобы вырезать это, до того как все пойдет в эфир. — Он надел очки и посмотрел на жену. — Куда это вы обе собрались?

— Я думала показать Марии детскую группу и ясли в общежитии женатых студентов, — ответила Кей Саттер.

— Отлично, отлично! — откликнулся Саттер. — У нас с Энтони запланирована еще одна короткая встреча, а потом вам пора отправляться в Атланту.

Мария Чен бросила на Хэрода вопросительный взгляд. Тот пожал плечами, и обе женщины вышли.

Обширный кабинет преподобного Джимми Уэйна Саттера, в отличие от красно-сине-белых тонов, преобладавших в остальной части комплекса, был декорирован в основном в нежных тонах беж и землянистого цвета. Одну стену целиком занимало окно, выходившее на луг и небольшой клочок леса, оставленный строителями. Позади широкого письменного стола полстены было целиком покрыто фотографиями прославленных и власть предержащих лиц, почетными грамотами, удостоверениями о награждениях, афишами и другими документами, свидетельствовавшими о высоком и стабильном положении Джимми Уэйна Саттера.

Хэрод рухнул в кресло и вытянул ноги, шумно выдохнул воздух.

Саттер снял пиджак, повесил его на спинку кожаного кресла и сел, засучив рукава и обхватив голову руками.

— Ну что, Энтони, позабавился?

Хэрод запустил пальцы в свои завитые волосы.

— Надеюсь, никто из моих сотрудников не увидит этого.

Саттер улыбнулся.

— Почему, Энтони? Неужели причастность к богоугодному делу может повредить кинобизнесу?

— Повредить ему может мой идиотский вид. — Хэрод посмотрел в дальний конец кабинета, где находился бар. — Можно, я что-нибудь выпью?

— Конечно, — ответил Саттер. — Сделаешь сам? Ты здесь все знаешь.

Хэрод уже направлялся к бару. Он налил себе водки «Смирнофф», добавил льда и вытащил еще одну бутылку из потаенного шкафчика.

— Бурбон?

— Да, пожалуйста, — сказал Саттер. — Ты рад, что принял мое приглашение? — осведомился преподобный, когда Хэрод протянул ему бокал.

Хэрод сделал большой глоток.

— Ты думаешь, было разумно засвечиваться, показывая меня в этой программе?

— Они и так знали, что ты здесь, — возразил Саттер. — Кеплер следит за тобой и одновременно вместе с братом К, не выпускает из виду и меня. Может, твои показания немного смутят их.

— Не знаю, как их, меня-то они точно смутят. — Хэрод направился к бару за новой порцией водки.

Саттер захихикал и принялся разбирать бумаги на своем столе.

— Энтони, только не подумай, что я отношусь цинично к своему сану.

Хэрод замер с кубиками льда в руке и посмотрел на Саттера.

— Ты что, смеешься надо мной? — воскликнул он. — Ничего циничнее, чем это мероприятие, я еще в жизни не видел.

— Вовсе нет, — тихо возразил Саттер. — Я отношусь к пастырству очень серьезно. Я действительно забочусь о людях, и благодарен Господу за дарованную мне способность.

Хэрод покачал головой.

— Джимми, уже два дня ты водишь меня по этому фундаменталистскому «Диснейленду», здесь все до последней мелочи, которую я видел, направлено на то, чтобы извлекать деньги из бумажников провинциальных идиотов. Твои автоматические линии отсортировывают конверты с чеками от пустых, компьютеры сканируют письма и пишут стандартные ответы, телефонный банк тоже компьютеризирован, ты проводишь направленные почтовые кампании, которые по своему размаху превосходят даже Дика Виггери, а телевизионные церковные службы низводят мистера Эда до уровня снобистских разглагольствований...

— Энтони, Энтони, — покачал головой Саттер, — нельзя зацикливаться на внешней стороне дела, надо смотреть вглубь. Верующие моей электронной конгрегации — в своем большинстве... да, простаки, провинциалы и недоумки. Но это никак не дискредитирует мою проповедническую деятельность, Энтони.

— Да ну?

— Вовсе нет. Я люблю этих людей! — Саттер стукнул своим огромным кулаком по столу. — Пятьдесят лет назад, когда я был юным евангелистом... когда я семилетним мальчишкой, преисполненный благоговения к Слову Божию, обходил палатки с папой и тетей Эл, я знал, что Иисус наградил меня Способностью с какой-то целью... а не просто для того, чтобы делать деньги. — Саттер взял в руки листок бумаги и уставился на него сквозь свои бифокальные очки. — Энтони, как ты думаешь, кто написал эти слова: «Проповедники, бойтесь наступления науки, как ведьмы боялись наступления дня, и смейтесь над роковыми провозвестниками, желающими отказаться от обмана, на котором основана их жизнь» ? — Саттер поверх очков пытливо взглянул на Хэрода. — Как ты думаешь, кто это написал, Энтони?