Избранное. Компиляция. Книги 1-14
Шрифт:
Затем они любовались закатом, неторопливо поглощая еду. Еще раньше Джентри спустился в подвал, где стояли ряды винных бутылок, и откопал там две бутылки великолепного каберне. Он слегка покраснел от смущения, когда она назвала его владельцем винного погреба. Натали поблагодарила хозяина за прекрасный обед и сделала комплимент, назвав его гурманом, на что Джентри заметил, что, если женщина умеет хорошо готовить, ее считают просто хозяйкой, а мужчина почему-то сразу становится гурманом. Она рассмеялась и пообещала больше не называть его так.
В этот одинокий вечер сочельника, сидя в своей быстро остывающей машине возле епископальной церкви Святого Михаила, Натали думала о стереотипах. Сол Ласки казался ей прекрасным примером – иммигрант, польский еврей из Нью-Йорка,
Сол Ласки разительно отличался от большинства людей, белых или черных, которых Натали когда-либо знала. Он не так выглядел, не так говорил, не так поступал. Хотя ее стереотипные представления о евреях были весьма отрывочны и туманны – темная одежда, странные обычаи, этническое сходство друг с другом, близость к деньгам и власти, достигнутая за счет собственных стараний, – Сол Ласки и его странная сущность могли бы без проблем уложиться в эти стереотипные представления.
Могли, но не укладывались. Натали не питала особых иллюзий на тот счет, что ей, с ее интеллектом, не грозит опасная привычка сводить людей к стереотипам. Ей шел всего двадцать первый год, но она уже заметила, как люди, и даже очень умные, такие как ее отец или Фредерик, запросто меняют взгляды на вещи. Ее отец, тонко чувствующая натура и щедрый человек, с его гордостью за свою расу и за все, что ею унаследовано, тем не менее смотрел на становление так называемого «нового юга» как на опасный эксперимент, видел в этом махинации радикалов, черных и белых, направленные на изменение системы, которая сама по себе уже достаточно изменилась, и теперь в ней трудолюбивые цветные вроде него якобы могут добиться успеха, не теряя достоинства.
Для Фредерика же люди были либо куклами в руках системы, либо хозяевами этой системы, либо ее жертвами. Сама система не представляла для Фредерика никакой загадки, она состояла, по его представлениям, из политической структуры, сделавшей войну во Вьетнаме неизбежной, из силовой структуры, сохранявшей политическую власть, и из структуры социальной, которая скормила его раскрытой пасти войны. Фредерик ответил на вызов этой системы двояко: он сбежал от нее в нечто совершенно невидимое и мало связанное с жизнью – в математические формулы и добился в этой области таких успехов, что мог теперь совершенно спокойно игнорировать ее. Жил он только для того, чтобы заниматься своими компьютерными выкладками, избегая всяких человеческих осложнений, любить Натали так же яростно и умело, как и драться с любым, кто, как ему казалось, мог его обидеть. Он научил Натали стрелять из револьвера тридцать восьмого калибра, который держал в своей захламленной квартире.
Натали стало холодно, она включила мотор, чтобы согреться. Проехав мимо церкви, где люди собирались на утреннюю рождественскую службу, она повернула в сторону Брод-стрит. Ей вспомнились заутрени в баптистской церкви в трех кварталах от их дома, куда они с отцом ходили столько лет. В этом году она решила больше туда не ходить – хватит лицемерить. Она знала, что ее отказ обидит отца и даже разозлит, но хотела настоять на своем. Сейчас она отдала бы все на свете, лишь бы не огорчать его, лишь бы он был жив…
Ее мать погибла, когда Натали исполнилось девять лет. «Это был несчастный случай, просто несчастный случай», – сказал ей тогда отец, стоя на коленях у постели и держа ее за руку. Как-то летом мама возвращалась с работы через небольшой сквер, метрах в тридцати от улицы, и машина, в которой сидели пятеро пьяных белых юнцов из колледжа, резко свернула на лужайку – они так забавлялись. Машина крутанулась вокруг фонтана, потом пошла юзом по рыхлой почве и налетела на тридцатидвухлетнюю
женщину, торопившуюся домой к мужу и дочери, – была пятница, и они собирались во второй половине дня отправиться на пикник. Она не видела машины до последней секунды, как утверждали свидетели. Когда автомобиль сбил ее, на лице ее было лишь удивление, а вовсе не ужас.В первый день занятий в четвертом классе учительница велела им написать о том, что случилось во время летних каникул. Натали долго смотрела на чистый тетрадный лист, а потом аккуратно и старательно вывела: «Этим летом я была на похоронах моей мамы. Моя мама была очень добрая и милая. Она меня любила. Она была молодая, и ей нельзя было умирать этим летом. Люди, которые ее задавили, не попали в тюрьму, им ничего не сделали. После похорон мамы папа и я поехали на три дня к моей тете Лии. Но потом мы вернулись. Я очень скучаю по маме».
Натали закончила свое сочинение, попросила разрешения выйти, быстро прошла по коридорам, таким знакомым и незнакомым, вошла в туалет, и там ее несколько раз стошнило.
Свернув с Брод-стрит к дому Мелани Фуллер, она почувствовала, как в ней поднимается знакомая волна боли и глухой ярости. Всякий раз, глядя на этот дом – теперь он был таким же темным, как и соседний, потому что миссис Ходжес уехала, – Натали вспоминала прошлый вторник и свою встречу здесь с бородачом.
Соломон Ласки. По идее, его легко было подвести под определенный стереотип, а вот не получалось. Натали мысленно представила его печальные глаза и тихий голос. Где он сейчас может быть? Что произошло? Они решили звонить друг другу через день, но он так ни разу и не позвонил ни ей, ни Джентри. Шериф попробовал сам связаться с ним по обоим номерам. Дома никто не ответил, а секретарь психологического факультета университета сказал, что доктор Ласки до шестого января в отпуске. «Нет, доктор Ласки не звонил в деканат после шестнадцатого декабря. Он уехал в Чарлстон, но определенно вернется к шестому января, так как у него начинаются лекции».
В воскресенье они сидели в кабинете шерифа, и Натали показала ему газетную заметку про вчерашний взрыв в вашингтонском офисе одного сенатора. Погибли четыре человека. Может, это имело какое-то отношение к таинственному свиданию, на которое Сол должен был отправиться в тот день?
Джентри улыбнулся и напомнил ей, что при взрыве погиб охранник здания, а вашингтонская полиция и ФБР ведут речь об обычном террористическом акте. К тому же ни один из погибших не опознан как Соломон Ласки. Ведь по крайней мере некоторая часть бессмысленного насилия, творящегося в мире ежедневно, никак не связана с тем кошмаром, о котором им поведал психиатр.
Натали тогда лишь улыбнулась, соглашаясь с ним. Три дня спустя от Ласки по-прежнему не было никаких известий.
В понедельник утром Джентри позвонил ей с работы.
– Не хотите помочь нам в официальном расследовании убийств в «Мансарде»? – спросил он.
– Конечно, – ответила Натали. – А как я могу помочь?
– Мы пытаемся найти фотографию Мелани Фуллер, – пояснил Джентри. – Ребята из городского убойного отдела, да и местное отделение ФБР утверждают, что фотографии этой дамы вообще не существует. Они не смогли найти ни одного ее родственника. Обыск дома и опрос соседей результатов тоже не дали. Мы разослали ориентировку, но там только словесный портрет. Мне кажется, было бы очень полезно иметь ее фотографию. Вы согласны?
– Что я могу сделать?
– Давайте встретимся перед домом Фуллер через пятнадцать минут, – сказал Джентри. – Вы меня узнаете по розе в петлице.
Шериф действительно приехал на встречу с розой в петлице своей форменной рубашки. Он торжественно вручил ей цветок, когда они направились к запертой калитке перед домом Фуллер.
– Чем я это заслужила? – улыбнулась Натали, поднося дивно пахнущую розу к лицу и невольно краснея.
– Наверняка это будет ваша единственная награда за долгие, изматывающие и, скорее всего, бесполезные поиски. – Джентри вытащил огромную связку ключей, отыскал среди них тяжеленный старомодный ключ и отворил калитку.