Избранное. Стихи, песни, поэмы

Пётр Третий

Немецкий принц, доставленный в Россию,Где груб народ, напитки и закуски,В солдатики играл, читал Расина,И не учился говорить по-русски.Всё делавший без толку и некстати,Казался слабоумным он и хилым.В своём дворце убогом в Петерштадте,В алькове под тяжёлым балдахином,Он пробуждался, страхами измучен,И слушал, как часы негромко били,И озирался на окно, где тучиНа родину неторопливо плыли.Холодный ветер приносил с востокаРассветных красок розовые перья.Вздыхая о Германии далёкой,Дежурный офицер дремал за дверью.Болезненный, худой, одутловатый,Под барабаны, что играли зорю,Принц одевался, плечики из ватыТопорщились на набивном камзоле.И в зеркало балтийской светлой ночьюСмотрелся над шандалом трехсвечевым.Мечтал ли он, голштинец худосочный,Об облике ужасном Пугачёва?1977

Родина

Забытые ударят годы,Как одноклассник по плечу.Воспитанник сырой погоды,Я о другой не хлопочу.Закутанный в дожди и холодФасад петровского дворцаСтал для меня ещё со школыПривычным, как лицо отца.Над городом, войной разбитым,Светлело небо по ночам.Он был мне каждодневным бытом,И я его не замечал.Атланты, каменные братья,И кони чёрного литья –Без них не мог существовать я,Как без еды или питьяНе существуют. Мне казалось,Что всадник с поднятой рукой,Музеев чопорные залы,Мост, разведённый над рекой,И шпиль, мерцающий за шторой –Домашней обстановки часть, –Простые вещи, без которыхПрожить немыслимо и час.1977

Батюшков

Не пошли, Господь, грозу мнеТридцать лет прожить в тоске,Словно Батюшков безумный,Поселившийся в Москве.Объявлять при всём народе,Не страшась уже, как встарь,Что убийца Нессельроде,Что преступник – государь.Стать обидчивым, как дети,Принимать под ветхий кровИталийский синий ветер,Лёд Аландских островов.Тридцать лет не знать ни строчки,Позабыть про календарь,И кричать в одной сорочке:«Я и сам на Пинде царь!»И сидеть часами тихо,Подойти боясь к окну,И скончаться вдруг от тифа,Как в Гражданскую войну.1977

Два Гоголя

Два Гоголя соседствуют в Москве.Один над облаками дымной гариСтоит победоносно на бульваре,И план романов новых в голове.Другой неподалёку за углом,Набросив шаль старушечью на плечи,Сутулится, душою искалечен,Больною птицей прячась под крылом.Переселён он с площади за дом,Где в тяжких муках уходил от мира,И гость столицы, пробегая мимо,Его заметит, видимо, с трудом.Два Гоголя соседствуют в Москве,Похожи и как будто не похожи.От одного – мороз дерёт по коже,Другой – сияет бронзой в синеве.Толпой народ выходит из кино,А эти две несхожие скульптуры –Два облика одной литературы,Которым вместе слиться не дано.1977

Пасынки России

…Глаз разрез восточный узкий,Тонкий локон на виске.Хан Темир, посланник русский,Переводит Монтескьё.От полей вдали ледовыхОбласкал его Людовик,Но, читая Монтескьё,Он вздыхает о Москве.…Громко всхрапывают кони,Дым костра и звон оков.Жизнь и честь свою полковникОтдаёт за мужиков.Что ему до их лишений?На его немецкой шее,Любопытных веселя,Пляшет русская петля.…Зодчий Карл Иваныч Росси,И художник Левитан,Как ответить, если спросят,Кто вы были меж славян?Кто вы, пасынки России,Неродные имена,Что и кровь свою, и силыОтдавали ей сполна?Тюрки, немцы или греки?Из каких вы родом стран?Имена теряют реки,Образуя океан.1977

Матюшкин

Вольховский, первый ученик,Князь Горчаков и гений Пушкин…Всех дальновиднее из нихБыл мореплаватель Матюшкин,Что, поручив себя волнам,Сумел познать все страны света,И жаль, что он известен намЛишь как лицейский друг поэта.Не дал он (не его вина)Законов мудрых для державы,За стол багряного сукнаНе приглашал его Державин,Но вне покинутой землиТакие видел он пейзажи,Каких представить не моглиНи Горчаков, ни Пушкин даже.Жил долго этот человекИ много видел, слава Богу,Поскольку в свой жестокий векВсему он предпочёл дорогу.И, к новым нас зовя местам,От всех сомнений панацея,Зелёный бронзовый секстанПылится в комнатах Лицея.1977

Старый Пушкин

И Пушкин, возможно, состарившись, стал бы таким,Как Тютчев и Вяземский, или приятель Языков.Всплывала бы к небу поэм величавых музыка,Как царских салютов торжественный медленный дым.И Пушкин, возможно, писал бы с течением днейО славе державы, о тени великой Петровой, –Наставник наследника, гордость народа и трона,В короне российской один из ценнейших камней.Спокойно и мудро он жил бы, не зная тревог.Настал бы конец многолетней и горькой опале.И люди при встрече шептали бы имя его,И, кланяясь в пояс, поспешно бы шапки снимали,Когда, оставляя карету свою у крыльца,По роскоши выезда первым сановникам равен,Ступал он степенно под светлые своды дворца,С ключом камергера, мерцая звездой, как Державин.Царём и придворными был бы обласкан поэт.Его вольнодумство с годами бы тихо угасло.Писалась бы проза. Стихи бы сходили на нет,Как пламя лампады, в которой кончается масло.А мы вспоминаем крылатку над хмурой Невой,Мальчишеский профиль, решётку лицейского сада,А старого Пушкина с грузной седой головойПредставить не можем; да этого нам и не надо.1978

Могила декабристов

Над ними нет ни камня, ни креста,Могила их – весь остров Декабристов,Где новую сооружают пристань,Преображая топкие места.А за моим окном который годГорит прожектор возле обелиска.Там далеко от снов моих и близкоИх облик неопознанный живёт.То меркнет он, то светится опять.Запомнятся мне, видимо, до смертиЧугун решётки, шпаги рукоятьИ цепи на гранитном постаменте.И где б теперь я ни был, всё равноВ потустороннем сумеречном дымеЯ вижу заснежённое окноИ церковь, вознесённую над ними,Где в синеве заоблачных высотСияет шпиль, хлопочут птичьи стаиИ ангел крест над городом несёт,Не ведая, куда его поставить.1978

Кюхельбекер

Когда б я вздумал сеять хлебИ поучать других при этом,Я был бы, видимо, нелеп,Как Кюхельбекер с пистолетом.Ах, эти ночи над НевойИ к рифме сладкое влеченье,Азарт атаки штыковойИ безысходность заточенья!Превозмогая боль и страх,Сырой овчиной руки грея,В чужом тулупе, в кандалах,Был так похож он на еврея,Когда оброс и исхудал,Что Пушкин в тёмном помещеньеЕго при встрече не узналИ отвернулся с отвращеньем.Судьба сказала: «Выбирай!»И поменял любовник пылкийПрибалтики цветущий крайНа тяготы сибирской ссылки,Чтобы среди чужих степей,Свой быт уподобляя плачу,Былых оплакивать друзейИ Якубовича в придачу.Когда, касаясь сложных тем,Я обращаюсь к прошлым летам,О нём я думаю, затемЧто стал он истинным поэтом.Что, жизнь окончив на щите,Душою по-немецки странен,Он принял смерть – как россиянин:В глуши, в неволе, в нищете.1978

Веневитинов

Рождённый посреди созвездийС талантом редким и умом,Был Веневитинов с письмомВ столице схвачен по приезде.«Как ведал жизнь! Как жил он мало!»,Когда, бестрепетно легка,Его на гибель обрекалаЛюбимой женщины рука.Недолго длилось заключенье –Дней пять от силы или шесть,Но, видимо, причина естьТому, что впрок не шло леченье,Что умер он от странной боли,Которой и названья нет…Поэт не может жить в неволе,А кто живёт, тот не поэт.1978

Ах, зачем вы убили Александра Второго (песня)

Ах, зачем вы убилиАлександра Второго?Пали снежные крыльяна булыжник багровый.В полном трауре свитаспешит к изголовью.Кровь народа открытагосударевой кровью.Ненавистники знати,вы хотели того ли?Не сумели понять вынарода и Воли.Он в подобной заботенуждался едва ли, –Вас и на эшафотемужики проклинали.Бросьте браунинг ржавый,было б знать до поры вам:Не разрушить державынеожиданным взрывом.Может снег этот сонныйлишь медленно таять.Не спешите же, Соня,метальщиков ставить.Как пошло, так и вышло:неустройства и войны,Пулемётные вышкии крики конвойных,Туча чёрная пылинад колонной суровой…Ах, зачем вы убилиАлександра Второго?1978