Избранное. Том 3. Никогда не хочется ставить точку

О рукописи. Наверное, Вам особая спешка и ни к чему. Может быть, Вы не вполне отдаете себе отчет в нравственной ценности такого рода материалов. Их надо писать со спокойной душой и высокой мудростью. Свое предложение — прочесть Вашу вещь внимательно и самым доброжелательным образом — я повторяю. Одно „но“. Мне бы хотелось получить (для пользы дела) вариант на машинке. Я просто привык к машинописному тексту, рукописный же вариант несет на себе печать личности автора (это мешает). И, кроме того, рукопись вообще надо держать дома во избежание случайностей пересылки. К тому же (после ознакомления с текстом) у меня есть желание и возможность познакомить с ним редакции заинтересованных журналов. Разумеется, никаких обязательств по исходу дела я взять не могу. Но я просто чувствую личную заинтересованность и обязанность помочь.

Числа 20 сентября я на десять пятнадцать дней смотаюсь на Кавказ. Буду пробираться в Сванетию с двумя профессиональными альпинистами — хорошие мужики, заслуженные мастера спорта, сваны. Давно я собираюсь о них написать, но для этого надо побыть с ними вместе в палатке, у костра и посетить их родовую сванскую башню. Числа с 10 октября я дома.

Желаю Вам всего лучшего. Жду рукопись мемуаров, а насчет отзыва на „Территорию“ решайте, как Вам позволит время.

Кстати, о пенсионной жизни и о Севере. К тому времени, как Вы перейдете на пенсию, я надеюсь быть обладателем скромной яхты, в северных водах. Может быть, это будет переоборудованный под парус и каюту вельбот, может быть, другой вариант. Судно мое будет постоянно находиться там, так как я думаю в течение четырех пяти лет провести лето в полярных водах с заходами в устья рек. Как я Вам уже писал, надо поднять историю освоения Арктики.

С искренним уважением и лучшими пожеланиями.

О. Куваев.

Февраль 1975

Многоуважаемый Герман Борисович!

Кончил я читать Вашу рукопись. Прошелся по ней дважды. При беглом ознакомлении я понял, что рукопись не нуждается в какой-то литературной правке с моей стороны — она написана на одном уровне вся. В противном случае я просто должен был бы ее переписать. Вы достаточно владеете пером, хотя первая Ваша книга о малазийском олове показалась мне гораздо занятнее и живее. И дело не в экзотичности материала, а просто Вы выбрали себе стиль, каким пишутся „история исследования“ в геологических отчетах. Тонешь в фамилиях. Но, с другой стороны, это достойные фамилии, и решать тут право редактора. Я понимаю, что Вам просто неловко не упомянуть тех-то и тех-то людей. Позволю все же себе дать несколько советов с профессиональной, литературной точки зрения.

1. Нет автора Г. Б. Жилинского, лауреата Ленинской премии. Есть автор Герман Жилинский. Такова литературная этика.

2. Вводная глава мне представляется просто нескромной. Избави бог, я не собираюсь умалять Ваших заслуг. Но это за Вас должен сказать кто-то другой. Он же и скажет о том, что Вы лауреат Ленинской премии и член корреспондент к тому же. Вы упоминаете Э. Кренкеля. Но прочтите его книгу „RAEM — мои позывные“ — как скромно, с какой даже иронией по отношению к себе она написана. А ведь слава Кренкеля, будем прямы, больше Вашей! Послушайте моего совета, отрешитесь от эгоцентризма (я его сразу заметил в. Вас при первой же встрече) и попросите эту главку написать кого-то другого. С фамилией, званием, именем. Будет гораздо лучше.

Когда Вы, к примеру, пишете о трудностях не своих, а Р. Даутова — Вы пишете просто прекрасную прозу, ее читаешь взахлеб. Но когда человек слишком много пишет о трудностях, лично им пережитых, — это утомляет читателя и снижает ценность книги. Единственный из известных мне путешественников, кто мог это делать, — это т. Федосеев. Он описывал им же пережитые трудности блестяще.

3. Да имейте же Вы совесть с этой охотой! В наши-то дни, когда около каждого зайца чуть не охрану ставь. Вы с упоением описываете через каждые двадцать страниц „очередного медведя“. Знаете, я охотился на медведей. И убивал в одиночку и белых», и бурых, и таежных. Я не считаю это «жутким спортом». У Вас винтовка или ружье с пулей, а зверь, он всего-навсего зверь и есть. Неравная борьба, и хвастаться тут нечем. Я вот вспоминаю убитых мною двух мишек на Омолоне. Как им не хотелось умирать! Мне стыдно и жалко их до бессонницы. Учтите, что книгу Вашу разгромят именно за эту Вашу «медвежью болезнь» (не в простонародном смысле этого термина). Советую убрать все эти сцены.

Ну и в заключение. Книга, я считаю, очень нужная, и, думаю, Вы с редактором разберетесь, что в ней оставить, что взять. Я прочел ее и понял, как правильно я поступил, что не взялся описывать документальную историю чукотского золота — это надо делать Вам.

О рецензии на мой роман не ломайте голову. На него уж столько вышло рецензий и в «Правде», и в «Комсомольской правде», и в «Литературной газете», и в толстых и тонких журналах, что уж больше и не стоит. Я вышлю Вам «подарочный» экземпляр книги, как только она выйдет. «Роман-газета» выходит на днях (№ 3), но это не книга. Ну и желаю, чтобы мы летом встретились на Алазее. И напоминаю, что за Вами — казахстанские камушки, — сами Вы предложили, вот и напоминаю.

За довольно резкий тон критики не обижайтесь, Герман Борисович. В делах литературных я мягкости не признаю. (Эх, кстати, прекрасное место у Вас, как Вы вправляли себе грыжу, стоя вверх ногами. Написано вроде мимоходом — посему и впечатляет).

С искренним уважением Ваш О. Куваев.

Я не понял Ваших сомнений по последней главе. Все, мне кажется, на уровне.

24 апреля 1975

Дорогой Герман Борисович!

Во первых, спасибо Вам, что Вы не забываете меня, грешника, и не обижайтесь на меня за довольно резкий тон письма по поводу рукописи. Герман Борисович, поймите, у меня та же цель, что и у Вас — восстановить справедливость. Я на Вашей стороне и именно поэтому даю совет — вводную «хвастливую» часть сделать руками другого человека. Это гораздо действеннее и этим достигается цель. Кстати, я не знал, что рукопись предназначается для Магаданского издательства, почему-то думал, что это для издательства «Мысль». Кстати, если уж речь идёт о Магаданском издательстве, то мой второй упрек, что рукопись несколько похожа на главу «История исследования» в нормальном геологическом отчете, — отпадает. Для местного издательства так и должно быть: «Никто не забыт и ничто не забыто». О медведях — ну что ж. Я ведь сам свихнутый охотник, в геологоразведочный поступил ради охоты, и все же. Где-то годам к тридцати пяти я настрелялся. И сейчас ружье с собой таскаю только для того, чтобы подстрелить утку на ужин, а в остальном пусть они живут, и никакого, ни малейшего геройства, не вижу я в убиении медведя, симпатичного, кстати, зверя. У него и юмор есть и понятие, и добро он чувствует. Самым лучшим моим охотничьим трофеем я считаю фотографию матерого медведя, снятую с десяти метров. Она у меня на стенке висит, и я рад, что этот медведь и сейчас жив, если не попал под пулю очередного супермена С карабином в руках или с патронташем, набитым жаканами. Но надеюсь, что ему (медведю) повезло.

Книга Ваша, я считаю, должна быть издана. Обязательно.

Кстати, на днях я подписал договор с Малым театром на пьесу позитивам романа «Территория». Малый театр — это серьезно, а режиссер Борис Иванович Равенских считается ведущим театральным режиссером страны. Вот когда дойдет до дела (это через год полтора), я надеюсь пригласить Вас на репетиции в театре, ибо Ваш совет (жест, манера поведения, разговор) может оказать актерам неоценимую помощь.

В мой алазейский план вклинивается Англия, но все же я думаю быть на Алазее, а не в Англии. Кстати, можете поздравить, на днях я избран членом Бюро по прозе Союза писателей.

Искренне желаю Вам всего доброго. Не забывайте и пишите. За камушки заранее благодарен. Если будете писать в Магадан, в издательство, можете написать, что при потребности в сугубо литературной рецензии на Вашу книгу Олег Куваев этот труд на себя возьмет. Это прилично; а упомянуть об этом надо лишь затем, что обычно я отказываюсь писать рецензии на вещи, которых я не приемлю. В данном же случае и тема мне близка и рукопись я считаю совершенно годной к публикации и необходимой очень.

Искренне Ваш Олег Куваев.

Из писем Б. Г. Ильинскому

Борис Григорьевич Ильинский — журналист.

[Конец 1966]

Здорово, старичок!

Завтра ко мне зайдет Алик; перед отъездом решил с оказией написать тебе пару слов. Сегодня весь день вкалывал, как негр, сейчас 12 ночи и башка что подушка, так что особой четкости изложения не будет.

О моей жизни тебе Алик расскажет, что знает, дополню только малость, Боря. Книга моя вышла в ноябре. Монета получена, большею частью употреблена. Сейчас делаю следующую книгу, должен сдать рукопись в июле. В план меня включили, а насчет договора — вот поеду на неделе, узнаю. Может все и перевернуться, ибо в этом году с бумагой плохо как никогда. Ну, увидим.

Из народа вижу изредка только Витю. Он становится одним из виднейших в столице теоретиков детектива (и практиков). Парень круто идет в гору.

Твои фотографии я ждал. Но ты, в общем-то, филон, так же как и я. Зиму я валял дурака, можно было написать пару очерков.

Я твердо договорился об издании книги о Чукотке. Это мои путешествия. То самое, ради чего я копил записные книжки и пленки: Договор хоть сейчас дадут в зубы, но я не могу это делать, ибо связан другой книгой, дай бог ее успеть. Таким образом, мои пленки, которые у тебя, — нужны. Ты их собери и пришли, а там видно будет, наверное, нам придется с тобой заключить альянс на твое графическое оформление книги (помнишь старую идею?).