Избранное

На смену портным явились три или четыре богатых и важных генуэзца, они потребовали, чтобы им дали где сесть. Тут вмешался черт:

– Сесть хотят? Здесь им не у чего сидеть. Много они с нас не высидят. Досиделись. Им теперь только в аду и сидеть.

И, обратившись к богу, один из чертей воскликнул:

– Все люди как люди – в своем отчитываются, а эти вот – только в чужом. [141]

Им вынесли приговор, толком я его не расслышал, но след их простыл незамедлительно.

141

Все… в своем отчитываются, а эти… в чужом. – Генуэзские купцы держали на откупе в Испании все меняльное дело я были ростовщиками. Поэтому они отчитываются только в „чужом“ добре.

Очередь дошла до кавалера, державшегося так прямо, словно он самый прямой христианин. Всем он учинил низкий поклон, проделав при этом рукой такое движение, словно хотел напиться из лужи. Воротник у него был столь пышный, что трудно было решить, есть ли вообще голова за его плойкой. Один из привратников от имени всевышнего спросил его, человек ли он. Тот со всякими церемонными поклонами ответствовал, что точно, и, если угодно узнать о нем поподробнее, да будет известно, что величают его доном Некто и в этом он готов поклясться честью дворянина. Ответ этот изрядно рассмешил одного из чертей, который заметил:

– Этому франту только в ад и дорога.

Спросили молодчика, чего он хочет, и получили в ответ:

– Спастись.

Препоручили его чертям, дабы они намяли ему бока, но у франта была одна забота, как бы не пострадал его воротник. Вслед за ним появился человек, издававший громкие крики.

– Вы не думайте, что дело мое неправое! – восклицал он. – Не всякий, кто громко кричит, не прав. Сколько есть на небе святых – из всех я пыль выбивал.

Услышав такие речи, все решили, что перед ними по меньшей мере какой-нибудь Диоклетиан или Нерон, [142] но человек этот оказался всего-навсего ризничим, вытряхивавшим пыль из облачений на статуях святых и полагавшим, что этим он обеспечил себе спасение. Но тут один из чертей объявил, что ризничий выпивал все масло из лампад и сваливал вину на сов, почему их всех до единой и истребили безвинно; ощипывал, чтобы одеваться, украшения со святых, наследуя им, так сказать, еще при жизни, да еще любил заглядывать в церковные сосуды.

142

…какой-нибудь Диоклетиан или Нерон… – Диоклетиан (245–313) и Нерон (37–68) – римские императоры, особенно жестоко преследовавшие христиан.

Не знаю, как он пытался оправдаться, но дорогу ему показали не направо, а налево.

На освободившемся месте оказались весьма расфуфыренные дамы, которые, едва увидели безобразных чертей, стали строить брезгливые мины. Ангел сказал богоматери, что они посвятили себя ее служению, а потому ей и надлежит защищать их. Но бывший при сем дьявол заметил, что хоть они и почитали богоматерь, но непорочность пресвятой девы была у них отнюдь не в почете.

– Да, признаюсь, – сказала одна, повинная в прелюбодеяниях.

Тут дьявол напомнил ей, что муж у нее был о восьми телах, венчалась же она всего лишь с одним из целой тысячи. Осудили только ее одну, и, уходя, она повторяла:

– Знала бы я, что меня ожидает, не стала бы таскаться на мессу по праздникам.

Судилище подходило к концу, и тут обнаружилось, что перед верховным судьей еще не представали Иуда, Магомет и Мартин Лютер. Черт спросил, кто из троих Иуда. Лютер и Магомет каждый отозвался, что он, чем крайне разобидел Иуду.

– Господи, – возопил он. – Иуда – это я, и никто другой! Вы отлично знаете, что я куда лучше их, ибо, если я вас и продал, то этим я спас мир, а эти люди не только продались и вас продали, но и мир привели к погибели.

Всех троих приказано было пока удалить, и тут ангел, перелистывавший списки, обнаружил, что от суда до сих пор уклоняются альгуасилы и фискалы. Вызвали их, и они, понуря голову, произнесли:

– Что тут говорить, наше дело ясное.

Не успели они это выговорить, как на суд, изнемогая под тяжестью астролябий и глобусов, вбежал астролог, крича, что произошла ошибка и время Страшного суда еще не наступило, поскольку Сатурн не завершил своих движений, равно как не завершила их твердь. Увидя его нагруженным таким количеством бумаги и дерева, к нему обратился черт:

– Вот вы и дровец себе припасли, словно предчувствовали, что сколько бы вы о небесах ни толковали, а на небо вам не попасть и после смерти придется вам в пекло отправиться.

– А я не пойду.

– Ну так отведут. Так и сделали.

На этом и закончилось судилище.

Тени устремились каждая в свою сторону, новой свежестью задышал воздух, земля покрылась цветами, отверзлось небо, и на него вознес Христос всех блаженных, спасенных его страстями, дабы они успокоились на лоне его, а я остался в долине и, проходя по ней услышал превеликий шум и стоны, исходившие из земли.

Я полюбопытствовал узнать, в чем дело, и в глубокой пещере, уходившей в Аверн, [143] увидел множество осужденных, и в их числе ученого адвоката, копавшегося более в кляузах, нежели в казусах, а также писца-буквоеда, питавшегося теми бумагами, кои в этой жизни он не пожелал прочесть. Вся адская утварь, все платье и прически грешников держались не на гвоздях, булавках или шпильках, а на альгуасилах (нет никого, кто умел бы так держать и не пущать!). Скупец так же пересчитывал туе свои муки, как считал когда-то деньги, лекарь тужился над урыльником, а аптекарь терзался, ставя себе клизму.

143

Аверн – глубокое озеро в кратере вулкана в Кампании; считалось входом в подземный мир. Здесь Авера – вообще вход преисподнюю.

Все это так меня рассмешило, что я проснулся от собственного хохота, весьма довольный, что мне пришлось очнуться от столь тягостного сна скорее развеселенным, нежели напуганным.

Сны эти таковы, ваша милость, что, доведись вам уснуть за их чтением, вы убедитесь, что увидеть вещи такими, как я их вижу, можно лишь страшась их так, как я поучаю их страшиться.

Бесноватый альгуасил

Перевод И. Лихачева

Графу Лемосу, главе Совета по делам Индий

Мне хорошо известно, что в глазах вашей светлости, бесноват не столько персонаж, сколько сочинитель; коль скоро то же самое можно будет сказать и о сочинении, стало быть, я выполнил все, чего можно было ожидать от скудной моей учености, каковая под защитой вашей светлости и ее величия презрит все страхи. Подношу вам это рассуждение про «Бесноватого Альгуасила» – хотя уместнее и предпочтительнее было поднесть его самим дьяволам; да примет его ваша светлость с человечностью, каковой по своей милости меня удостаивает; и да увижу я в доме у вас потомство, коего требуют столь благородная кровь и столь высокие заслуги.

Да узнает ваша светлость, что шесть разрядов бесов, насчитываемых суеверами и ведунами (на такие разряды подразделяет их Пселл [144] в главе одиннадцатой своей книги о бесах), суть те же самые, по каковым подразделяются дурные альгвасилы: первые – лелиурии, слово греческое, означающее «огненные»; вторые – ветродуи; третьи – землетрясы; четвертые – влаголюбы; пятые – подспудники; шестые – страждущие светобоязнью, эти света страшатся. Огненные – лиходеи, преследующие людей огнем и мечом; ветродуи – наушники, на ветер облыжные слова бросающие; влаголюбы – городские стражи, хватающие людей за то, что те нечистоты выльют без предупреждения и в неурочный час, и влаголюбы они потому, что все почти выпивохи и бражники; землетрясы те, что из сыска, ибо от суда и расправ, что чинят они, земля трясется; страждущие светобоязнью – приставы из ночного обхода, они бегут света, хоть более пристало, чтобы свет их бежал; подспудники – те, что под землей обретаются, суют свой нос в чужую жизнь, фискалят в ущерб чужой чести и дают ложные показания; они наветы из-под земли выроют, мертвых из могилы вытащат, а живых а могилу загонят.

144

Пселл – Константин (в монашестве Михаил) Пселлос, византийский писатель, философ и государственный деятель XI века.